Эфиоп, или Последний из КГБ. Книга I

— На предмет снабжения русской армии консервированным мясом и яйцами купидона, — отвечал Гамилькар и вываливал на штабной стол консервы. — В мясе купидона значительно меньше холестерина, чем в свинине, оно отличается приятным вкусом и совсем не жесткое.

«Que diable est-ce que tout cela?» [76] — думали крысы из штаба Врангеля, но были вежливы и не отказывали господину африканцу. Они пробовали под водку консервы, нахваливали нежный вкус, но у Верховного Главнокомандующего пока не находилось времени на гастрономические этюды.

ГЛАВА 10

ДВА МИТРОПОЛИТА

Монахам Киево-Псчерской лавры, пригласившим его остаться в монастыре, Григорий Сковорода ответил: «Достаточно и вас, столпов неотесанных, в храме Божьем!» Выпили еще водки, и на повторный вопрос «верует ли он» отец Павло уверенно сказал:

— Не совсем. Зачем креститься, молиться или, скажем, записочки писать? Если Он есть, то Он всемогущ и прекрасно знает, о чем я думаю. Зачем же записочки и молитвы? Думаю, что я не самый последний грешник на Земле. Был я в Ершалаиме. И в Риме был. От. В Нью-Йорке не был, не хочу врать. Ершалаим — белый город на горе — ни к селу, ни к городу. Знаете, в самом деле потрясает. Впечатление сильное. От. Черт знает что. Что-то вроде нашего Гуляй-града. Эйкуменизм какой-то. Думаю, Он посмотрит на меня, сплюнет и определит куда-нибудь посерединке — где ни жарко, ни холодно. Расскажу вам историю моей молодости из серии «как я пришел к Богу». От. Звали меня тогда Мыколой, имя Павло я потом принял, а к Богу меня привела киевская география. Меня как дурака, отличника и Ленинского стипендиата оставили ассистентом при медицинской кафедре университета.

Ассистент — это «принеси-подай-пошел вон». От. Вы хоть Киев знаете? Мать его городов русских?.. Красное здание Киевского университета расположено на Владимирской улице; ниже по бульвару Шевченко — справа здание историко-философского факультета, слева — патриархия. Этакий Бермудский треугольник. Так от. Один из престарелых кандидатов биологических наук написал наконец свою докторскую диссертацию на тему, что «бога нет» — бог, естественно, он писал с маленькой буквы, — а называлась диссертация, понятно, как-то вроде «Атеистические аспекты советской биологии в борьбе с религиозными предрассудками». Я не насмешничаю, он был хорошим человеком. И от этот застрявший кандидат подозвал меня: «Эй, Мыкола!», вручил толстую папку со своими атеистическими аспектами и приказал отнести па Пушкинскую на отзыв митрополиту. «Он знает, я с ним договорился».

Я постеснялся переспросить «что за митрополит такой?» и вышел из красного здания в сомнениях. «Митрополиту на отзыв…» — соображал я и чувствовал некую странность поручения, но через дорогу на Пушкинской находилась патриархия, там служил киевский митрополит, диссертация же была о религиозных предрассудках, а я был дурак. На той же Пушкинской, но справа, находилось здание историко-философского факультета, там никаким митрополитом не пахло, а стоял такой прокуренный атеизм, хоть топор вешай. Ничтоже сумпяшеся, я направился в патриархию. От нее пахло ладаном и свечами. Дверь охранял здоровенный амбал в черной сутане.

Он взглянул на советского аспиранта и подозрительно спросил: «Чего тебе надобно, отрок?» «Я к митрополиту, от», — ответил я.

«От, — передразнил амбал. — Зачем?» «Отдать на отзыв диссертацию из университета».

Я протянул ему папку, амбал прочитал название «Атеистические аспекты…», перелистал страницы и крепко удивился.

«С митрополитом договорились, он знает», — подсказал я.

«Ладно, постой, я сейчас позвоню».

Я слышал, как амбал говорил по внутреннему телефону.

Потом он вышел и сказал: «Митрополит сейчас на обедне, я положу ему папку на стол».

С сознанием исполненного долга я вернулся в красное здание.

«Отдал митрополиту?» — спросил меня престарелый кандидат.

Я немного приврал: «Митрополит обедает, я положил папку ему на стол». «Отличник!» Теперь объясняю, от. Оказалась, что в красном здании тоже был свой митрополит — декан кафедры научного коммунизма, доктор философских наук Глафир Митрохин, которого за крутой нрав, седую бороду и фамилию все называли Митрополитом с большой буквы — и никак не иначе. Я же этого знать не знал. Прошел месяц, от. Наступил день рождения Пушкина. Старый кандидат подозвал меня и спросил: «Слухай, Мыкола, пропала моя диссертация, Митрополит не может ее найти. На какой стол ты ее положил?» Я честно ответил, что стола не видел, потому что отдал диссертацию привратнику.

«Какому еще привратнику?»

«Там у дверей стоит».

«Кто где стоит?»

«Там, в патриархии».

«В какой патриархии?! Кому ты отнес мою диссертацию?!» — завопил кандидат.

«Митрополиту».

«Какому Митрополиту?! Куда? Мою диссертацию?! Дуррак! Беги в патриархию, забери ее!»

Я побежал в патриархию и спросил амбала в сутане: написал ли митрополит отзыв на диссертацию. Амбал позвонил митрополиту, тот ответил, что диссертацию прочитал, очень удивлен, с ней не согласен, потому что Бог есть, отрицательный отзыв написал, расписался, оставил свой телефон, и ее можно забрать. Хорошо, мне вернули диссертацию, я принес ее с отзывом настоящего митрополита на кафедру атеизма лже-Митрополиту — Митрохину. Тот сказал: «Садись, посиди», прочитал отзыв и стал хохотать во все слезы из глаз.

Потом он при мне позвонил в патриархию настоящему митрополиту, представился и пригласил его в ресторан «Кукушка» отпраздновать день рождения Пушкина, на что тот засмеялся и дал согласие. Меня они взяли с собой. Беседа и выпивка были славными, они говорили об Оригене, Цельсе и «Парацельсе», а я нажимал на коньяк; причем оба Митрополита друг друга понимали и уступали друг другу; более того, митрополит-атеист приводил аргументы в пользу Бога, митрополит-священник же сомневался в присутствии оного. Меня они не принимали во внимание, хотя решили, что я гарный хлопчик, но вот что я накрепко должен запомнить: вот что сокрыли из апокрифического Евангелия от Фомы от верующих и неверующих хитрые церковники и коммунисты: фраза «Богу — богово, а Кесарю — кесарево» подверглась обрезанию, — подлинные исторические или истерические слова Иисуса были таковы." «Богу — богово, Кесарю — кесарево, а Мне — мое».

Я все понял.

Крепко приняв на грудь, они отправились в Пушкинский парк к памятнику Пушкину на официальный ритуал к какому-то летию со дня рождения поэта, которое праздновалось по всей стране под всеми сидящими и стоящими пушкинскими памятниками. Меня не следовало брать с собой, потому что я был дураком, тем более пьяным молодым дураком, но они меня взяли с собой. В Киеве лил холодный дождь, но я не протрезвел. Под памятником собрались самые отъявленные пушкинзоны. Будущий украинский президент Кравчук, а тогда секретарь по идеологии, сказал что-то дежурное о дружбе Пушкина с Шевченко. Пьяный лже-Митрополит тихо спросил меня: «Знаешь „Телегу жизни“?» — «Помню», — ответил я. «Иди, расскажи», — подмигнул он. «Не надо, Глафир!» — сказал настоящий митрополит, но было поздно: я уже вылез на постамент и в пику всем чертям назло, пьяный, взахлеб с криком и ором прочитал пушкинскую «Телегу жизни», которую так любил декламировать Лев Толстой, — доходя до ключевой фразы, Толстой по-детски счастливо улыбался и заменял ее энергичным мычаньем, но я проорал ее в тот вечер во всю луженую глотку. От. Уже подзабыл начало и конец, но ударный стих помню:

Гениально! Гениально!

Кравчук от этой «ыбеной матери» пребывал в некотором шутливом обалдении, зато его референт, эта сука-Мещерякова, взяла меня на карандаш, хотя сидящему под дождем каменному Пушкину претензий как-то не решилась предъявить, тем более что Пушкин, видать по всему, тоже был очень доволен моим выступлением. Пушкинисты под холодным дождем зааплодировали, разбрызгивая ладонями капли дождя, а один пьяненький седовласый дедок, случайно завернувший на чужой праздник и приглатывавший из бутылки, вдруг прояснел, заулыбался, и так ему сделалось на душе хорошо!