Тернистый путь

Агнесса Евгеньевна кивнула стриженной под мальчика головой.

— У меня дома стоит без дела чернильный прибор, — продолжал Сергей Аркадьевич, — такой, понимаешь, чугунный буйвол — во рога! — пьет из чернильницы. Жены моей, как раньше говорили, приданое. Мне он совершенно не нужен, стоит на полке, пылится. Ты собери деньги с сотрудников, я тоже подпишу рублей тридцать… сорок… И купи у меня для шефа этого буйвола Он человек культурный, ему понравится. Высокохудожественная вещь, даю тебе слово. Буйвол как живой. Даже по весу). Ты подумай над моим предложением!

Агнесса Евгеньевна подумали и сказала:

— Нельзя.

— Почему?

— Мы не можем у частного лица покупать буйволов!

— Какое же я частное лицо?! — возмутился Сергей Аркадьевич.

— Я бы со всей душой! — сказала секретарь, поднимаясь. Она одернула свой пиджачок и закончила — Да ведь знаешь, какие люди у нас. Узнают, что мы купили буйвола для управляющего конторой у его заместителя, скажут — неэтично. Еще в стенгазету с тобой попадем, к нашим комсомольцам, в отдел юмора и сатиры «Кому что снится» Напишут, что нам с тобой снится крупный рогатый скот. А хорошо ли это? Вот если бы Василий Павлович тебя поддержал, тогда другая музыка! А я одна не могу на себя такую ответственность принять!

— С Василием Павловичем я согласую! обрадовался заместитель управляющего. — Ты иди, я с ним сейчас договорюсь и дам тебе знать.

…Василий Павлович, тихий, аккуратный блондин с кротким красным лицом завзятого рыболова-подледника, узнав суть дела, помрачнел и сказал неопределенно:

— Ты знаешь, Сергей Аркадьевич, ты, того, обожди! Я по этому вопросу посоветуюсь наверху кое с кем!

— Да ты что, милый, очумел?! — испугался Сергей Аркадьевич. — Подарок надо завтра вручить, а ты советоваться! Сунешься, а тебе всыплют за несамостоятельность.

Василий Павлович еще больше помрачнел

— Вопрос, брат, непростой. Если с одной стороны поглядеть — нам неэтично покупать у тебя буйвола, а с другой стороны — почему бы и не купить у тебя буйвола? Давай все-таки обождем, а?!

Сергей Аркадьевич взорвался:

— Заладил: «С одной стороны, с другой стороны» Я мог лично мне принадлежащего буйвола сдать в комиссионный магазин? Мог! Агнесса поедет в комиссионку, оценит его, рогатого дьявола, и привезет тебе письменную справку с указанием цены. В конце концов, кроме тебя и Агнессы, никто не знает, что это мой буйвол!

Кроткий Василий Павлович подумал и… махнул рукой.

— Ладно! Действуйте!

…Утром на следующий день, когда управляющий сбытовой конторой Алексей Аполлонович, только что прибывший в учреждение, просматривал, сидя за своим столом, свежие газеты, в дверь почтительно постучали.

— Войдите! — сказал Алексей Аполлонович хорошо поставленным начальственным баритоном.

Двери эффектно распахнулись. Расторопный шофер Коля и экономист Кастырин, молодой человек богатырского телосложения, тяжелоатлет-любитель, торжественно, на вытянутых руках внесли в кабинет управляющего массивный письменный прибор, украшенный фигурой чугунного буйвола, пьющего из чернильницы. Вслед за ними в кабинет вошли Кокушев, кроткий Василий Павлович и принарядившаяся по случаю дня рождения начальства Агнесса Евгеньевна, от которой так и веяло одеколонными ароматами.

На полном, гладко выбритом лице Алексея Аполлоновича появилось выражение приятного удивления.

Рыболов-подледник деликатно кашлянул и начал:

— Дорогой Алексей Аполлонович, позвольте мне от имени…

Говорил он долго, гладко и очень глубокомысленно. Упомянул о задачах, не забыл про перспективы смягчения международной напряженности, пожелал доброго здоровья новорожденному и закончил свою речь так:

— Макая свое руководящее перо в данную чернильницу, дорогой Алексей Аполлонович, знайте, что этот скромный труженик — буйвол — является материальным воплощением той любви и уважения, которое вы заслужили у сотрудников за короткий срок вашего пребывания на вышке нашей конторы!

Растроганный Алексей Аполлонович расцеловался с Василием Павловичем, пожал руки остальным и произнес, слегка запинаясь от волнения:

— Мне очень приятно, дорогие товарищи!.. Спасибо! Не ожидал! И… тронут!.. Будем вместе бороться за план сбыта. Так сказать, одной семьей! Очень, очень приятно!.. И вещица, знаете, любопытная. У животного удивительно сознательное выражение на этой… на морде! Интересно, это какого же завода литье?

Поздравители посмотрели на Кокушева, но тот молча пожал плечами. Чуть покраснев, Агнесса Евгеньевна, улыбаясь, сказала:

— Я не справилась в магазине. Это моя ошибка, Алексей Аполлонович. Признаю, в порядке самокритики.

— А мы сейчас сами узнаем. На обратной стороне должно быть написано.

И с той же милой улыбкой, освещавшей приятным сиянием его симпатичное лицо, Алексей Аполлонович обратился к богатырю-экономисту:

— Переверните-ка его, так сказать, вверх тормашками, товарищ Кастырин!

Поднатужась, тяжелоатлет перевернул буйвола

Надев очки, управляющий сбытовой конторой наклонился и стал рассматривать тыльную часть преподнесенного ему чернильного прибора.

Рассматривал он ее долго (у Кастырина даже руки затекли), а когда наконец выпрямился, то все увидели, что лицо Алексея Аполлоновича уже не освещает милая улыбка, наоборот, лицо Алексея Аполлоновича было перекошено гримасой гнева и отвращения.

— При чем здесь, собственно, я! — овладев собой, наконец вымолвил управляющий сбытовой конторой. — Здесь имеется надпись насчет любви и уважения, но она относится к вам, товарищ Кокушев, а не ко мне. И даже подписи сотрудников поставлены. Какая-то Нина Зайчонок, какой-то Семен Плинтус!.. У нас в конторе даже и сотрудников нет таких!.. Считаю подобное отношение неуважением. И даже оскорблением!

Он замолчал и стал обиженно сопеть. Василий Павлович и Агнесса Евгеньевна обратили на Кокушева испепеляющие взоры. «Оборотистый мужик» в совершенной растерянности развел руками.

— У меня это была память от Кустпромснаба! Но, ей-богу, я понятия не имел! Даже и не предполагал, что они, дураки, на буйволе расписывались! Да и зачем туда заглядывать! Алексей Аполлонович, вы не волнуйтесь, подписи можно стереть. Отдам в граверную мастерскую — и порядок!

— Нет-с! — сказал оскорбленный до глубины души новорожденный. — И вообще… пора кончать с этим, подхалимством Да, да, дорогие товарищи, будем называть вещи своим именем. И вообще я вижу, что подбор кадров в вашей конторе… то есть в нашей конторе, так сказать, оставляет желать…

И пошел, и пошел! Скандал!

ОРГАНИЗОВАННАЯ ЛЮСЯ

Я люблю приходить в театр загодя, люблю до начала спектакля погулять по фойе — посмотреть на публику, полюбоваться мужественно-вдохновенными физиономиями артистов и прелестными выразительными лицами артисток на фотографиях, развешанных по стенам, люблю посидеть в буфете за бутылкой лимонада.

Так все было и на этот раз. Я приехал в театр на премьеру современной комедии из колхозной жизни за полчаса до начала спектакля. Мы с женой погуляли по фойе, посидели в буфете — от лимонада воздержались, заменив его горячим чаем, и проследовали в партер.

Комедия оказалась не бог весть какая, но веселая и жизненная по образам и характерам ее героев. Автор, увы, не «поставил новую веху», не «открыл новые горизонты», но зато было видно, что он хорошо знает и любит тех людей, о которых он рассказал в своей незамысловатой пьесе.

В зрительном зале много и хорошо смеялись, а громче и веселее всех — так во всяком случае показалось мне! — смеялась моя соседка слева.

Это была девушка лет девятнадцати, очень миленькая, с большими серыми наивными глазами на бледном личике потомственной горожанки. Одета она была просто, но со вкусом: гладкий черный джемпер и узкая, тоже черная юбка. Рядом с ней сидела пожилая женщина с таким же бледным, приятным, интеллигентным лицом — ее мама. Когда моя соседка смеялась слишком громко и заразительно, мама, делая большие глаза, укоризненно шептала ей: