Ларек «Пузырек»

Женился Федор Иванович четыре раза. «Как Хэмингуэй!» — гордился он. Первая жена была цирковой гимнасткой. Гибкая как хорошо запаренный веник, но париться не уважала до ехидной иронии: «В баню ходят, кому чесаться лень». Со второй парился бы до гробовой доски, кабы не теща. Нет, в бане она Федору Ивановичу даром была не нужна. И вообще не нужна. «Если переступишь, — однажды мелом разъяренный зять провел жирную границу перед входной дверью квартиры, в которой жил с женой, — пеняй на себя!» Теща переступила. Федор Иванович забрал банную шапочку и хлопнул дверью. Третья поболее Федора Ивановича любила хлестаться на полке.

И не только с мужем. Честно поделив имущество — три десятка веников, — расстались.

«Бог свел, Бог развел,» — не делал Федор Иванович трагедий из неудач на семейном фронте.

«Так всю жизнь и прокукарекаешь!» — осуждал двоюродный брат.

«Не надо грязи!» — весело защищался Федор Иванович.

Да от сумы и от тюрьмы не зайчись. Всю жизнь прилично оплачиваемый Федор Иванович в период закладывания демократических реформ под социалистическую экономику опустился в бане до общего отделения. Полетело под откос ракетостроение. Побежали инженеры-ракетчики кто куда. А Федору Ивановичу куда? Всю жизнь был специалистом по общим вопросам. Что-то подписать, что-то протолкнуть. Должность имел не нищую — ведущий конструктор, да вести уже никуда не мог… И возраст — 52 годика… Покатилось солнышко под горку. Вместо пышущей жаром красотки, грубое мужичье в парной, вместо шампанского со льда — разбулдыженное пиво.

Покукарекаешь тут пожалуй в свое удовольствие.

Вывела из экономического тупика все та же баня. Федор Иванович томился у кассы в ожидании куда-то ушагавшей кассирши, когда из номера напротив вышла в ярком «адидасе» стройно-приятная женщина. Она попросила у банщицы веник и не успела огорчиться отсутствием оного, как Федор Иванович, обольстительно улыбаясь, предложил даме свой:

— Все бы вам отдал, — как роскошный букет вручил Федор Иванович веник, — только часы оставил!

— Почему? — приняла дар Регина, так звали женщину.

— Подарок друга, — сказал Федор Иванович и махнул отчаянно рукой. — Впрочем и часы отдам, если впридачу меня в парную возьмете.

— Пойдемте, если без глупостей, — неожиданно для себя весело позвала Регина.

В то время как Федор Иванович рабочие будни отдавал на создание ракетного щита родины, Регина была победно действующим мастером спорта по фехтованию, а когда молодые мушкетерши стали оттеснять клинком от наград, начала зарабатывать на жизнь в спортшколе. И все бы ничего, да конверсия, перековывая ракеты на сковородки, рапиру тоже начала сокращать как стратегическое вооружение. Пришлось менять ее на бездонную сумку челнока. И здесь Регина стала мастером, мотаясь по пакистанам, таиландам и турциям. Хлеб был тяжелым, но с маслом, машиной и мебелью. Мужика бы еще путнего, с кем разделить маленькие радости жизни. А Федору Ивановичу не с кем было располовинить большие невзгоды. Под шум березового веника сошлись в парной два одиночества.

И стало Федору Ивановичу наплевать на агонию оборонки.

— Опять ты закукарекал! — качал головой двоюродный брат.

— Не надо грязи! — счастливо отвечал Федор Иванович.

…За стенами номера мороз заворачивал за тридцать, в парной уши заворачивались от обратных градусов. Федор Иванович с прикрытыми глазами млел, лежа на животе, а по его широкой спине нежно, ласково, упруго похаживал березовый веник. Вот он погнал-погнал жар на поясницу, потом обрушился на нее хлесткой благодатью. Кайф! Лежать и плакать! Зашлепал-зашлепал по спине и богатырским округлостям со следами рокового ожога… Сердце экстазно екало: Ох! Хорошо! Ух! Классно! Стонать и плакать! Федор Иванович перевалился на спину. Веник воздушно накрыл лицо. В нос ударил запах последождевой июльской рощи. Дышать и плакать! Но веник уже зеленым бесом заплясал на волосатой эстраде могучей груди, а потом принялся безжалостно хлестать мускулистые столбы ног…

Громом среди ясного неба в кайфоловную атмосферу влетела Регина и буром пошла на парильщицу, деваху с крепкими руками-ногами и остальным телом.

— Падла! — неинтеллигентно закричала Регина. — Я тебе покажу кузькину мать!

И начала показывать кожаной сумочкой-чемоданчиком. Не рапира, а все равно больно румяной парильщице. На ней не было нутриевой шубы, как на Регине. Один веник в руках. Пусть даже вовремя, после Троицы и до Ильина дня срубленный, все одно трудно с таким дуэльным оружием выступать против остроугольной сумочки, находящейся в руках профессиональной фехтовальщицы. Ложный выпад, веник инстинктивно дернулся вверх, прикрывая красиво выпуклую грудь, в это время на не менее красиво выпуклом бедре, некрасиво вспыхнул синяк. Но и Регина пропустила удар веником в голову. Опростоволосился мастер в буквальном смысле — песцовая шапка полетела на пол.

— Сучка! — ответила Регина словом.

Федору Ивановичу было лестно, что за него бьются две молодые женщины: Регине сорок четыре, девахе и того на 15 лет меньше. Но ведь не до членовредительства… Вон парильщица схватилась за ушибленную грудь…

— Стоять! — закричал Федор Иванович и бросился разнимать рыцарский турнир за его любвеобильное сердце.

И получил под глаз сумкой, а в глаз веником. Двое дерутся — у третьего чуб трещит.

Веник, уставший от жары и назойливой сумки, начал облетать сухим листопадом, превращаясь в жесткий голик, который все удачнее противостоял фехтовальной сумке. Шуба, чудная для 30-ти морозно-уличных градусов, раза в два увеличивала сто парных. Пот ручьями лился в глаза Регине. Смахивать его парильщица не давала. Почувствовав перегрев соперницы, она перешла в наступление с верхней полки.

И тогда Федор Иванович ринулся разливать мушкетеров в юбке и без. Схватил таз, до краев с кипятком, и швырнул содержимое на раскаленные камни. Каменка ударила горячим ураганом в поединок и в Федора Ивановича. Последний первым выскочил из парной. Следом, жадно хватая ртом воздух, выпрыгнула Регина. Парильщицу бросило к стене так, что иззанозило всю румяную тыловую часть…

… Регина вела машину в нервно-паралитическом ритме. Колом в землю тормозила на поворотах, собакой с цепи срывалась на зеленый, самоубийственно проходила повороты.

— Кобель! — со злой слезой бросала на заднее сиденье в Федора Ивановича. — Кобель!

— Я ее как парильщицу нанял! — отмывался Федор Иванович.

— А почему она голая? — резонно спросила Регина.

— По-твоему в парной в фуфайке работают? — не менее резонно парировал Федор Иванович.

— Кобель! — гнула свое жена.

— Хватит! — вдруг понесло Федора Ивановича в сторону собственного достоинства. — Хватит! Я участвовал в 115 пусках ракет! Ядовитого гептилу наглотался больше, чем ты кислорода. Сколько наших мужиков уже гикнулось! Может мне жить осталось с гулькин хвост, а ты не вылазишь из заграницы. Меня от тоски уже стенки загрызли! Да пропади пропадом такая жизнь!

Дома, пугая Регину, схватил чемодан. И напугал. Упала на колени. Заголосила на свою судьбу распроклятую, как все шло наперекосяк в Китае, откуда влетела в парную, как пила кровь красноярская таможня, как сожгли на взлетке товар в знак протеста…

— Брось ты из-за денег убиваться, — успокаивал Федор Иванович. — Дело наживное.

— Конечно, — ревела Регина. — Только не уходи! Не уходи!

Как можно бросить женщину в таком растрепанном состоянии? Федор Иванович остался, твердо поклявшись париться только с Региной.

ПРЕДВЫБОРНЫЕ ХЛОПОТЫ

С ножом в руках Еловка готовилась к выборам президента.

Колоть свинью Дерюгин пригласил дружка, Саню Петракова. «Запростака!» — сказал Саня. И нецензурно присвистнул, когда увидел с кем предстоит сразиться.

— Ну и вырастил ты слона! — сказал Саня.

— Дак давай для храбрости, — щелкнул по горлу Дерюгин.

Они выпили по полстакана и пошли в атаку. Решительно завалили на бок свиноматку. Петраков держал за задние ноги. Дерюгин замахнулся и ударил ножом под сердце. Да руке «для храбрости» не хватило. Дрогнула рука. Свинья завизжала, задергалась. Петраков попытался своим весом пригвоздить животину к земле, чтоб не рыпалась. Веса не хватило. Саня получил удар копытом по скуле. После чего свиноматка вскочила на ноги и ринулась в огород.