Лиса в курятнике

Тут политик сделал паузу, дабы дать присутствующим время для овации, однако лишь Малка разок хлопнула в ладони.

— Мои поздравления обращены к обладателям высокого статуса, то есть ко всем участникам, внесшим свой весомый вклад в создание соответствующей атмосферы этого вечера, — читал Дольникер по своему рулону, — за нами — множество деяний, но перед нами — великие свершения! Мы собрались здесь не для того, чтобы заложить основы нового поселения, не ради создания новых высокопроизводительных предприятий, не ради бурения нефтяных скважин в недрах земли, не для того, чтобы выращивать быстроногих благородных лошадей… не ради…

* * *

Около одиннадцати тридцати пополудни, когда тень от стержня на часовом камне заметно сократилась, Дольникера настиг неожиданный сердечный приступ, и он был вынужден временно приостановить вступительное слово. К этому моменту все присутствующие в зале заседаний уже были погружены в глубокий сон, кроме, пожалуй, Малки, у которой уже был большой опыт в этом деле. Цирюльник спал с открытыми глазами, лишенными всяких признаков жизни, но устремленными на выступающего. Секретарь заткнул уши пальцами, и на его лице расплылась широкая счастливая улыбка. На улице не осталось никого, кроме группы детей, что время от времени подкрадывались к окнам трактира. Они заглядывали в зал, освещенный без всякой надобности дюжиной плошек, а затем бежали информировать родителей:

— Еще говорит…

По сути, и Дольникер почувствовал некоторую усталость; в голове его отзывались тревожные сигналы профессора Таненбаума, но язык уже не слушался его, и политик тащился дальше, увлеченный потоком собственного словоизвержения…

Когда Дольникер рухнул на стол и голос его затих, все проснулись из-за внезапно наступившей тишины. Малка тут же бросилась к своему рыцарю отпаивать его остывшим чаем, а Зеев со вздохами укора поглаживал спину политика, не извлекающего уроков из жизни. Дольникер пришел в себя довольно быстро, его багровое лицо стало мертвенно-бледным.

— Может, пойдем домой? — предложил резник, и на этом весь совет встал. На лицах депутатов промелькнул и исчез огромный вопросительный знак относительно того, что же здесь происходило. Политик попытался остановить их слабым движением руки.

— Зеев, — взмолился он, — сперва прочтите манифест…

Секретарь с немым укором воздел глаза к небесам и начал с головокружительной скоростью зачитывать основные пункты, подготовленные еще с вечера:

Члены совета топтались на месте в нетерпении. Глаза их были полузакрыты. Даже работа сутки напролет в поле не измотала бы их до такой степени.

— У кого есть вопросы? — спросил Зеев.

Лишь резник задал вопрос — можно ли уже расходиться?

Политик только попросил присутствующих подписать документ, и каждый вывел свое имя под «манифестом». Один сапожник поставил напротив своего имени магендавид вместо подписи. Затем участники собрания разбежались по домам и рухнули в свои кровати, словно мешки с мукой, которым выпало счастье достичь муниципального величия.

Глава 8

На пути к спасению

Результаты первого заседания Временного совета стали известны жителям Эйн Камоним в несколько туманном виде. Представители деревни помнили процесс заседания лишь до того момента, когда инженер встал, положил перед собой часы и начал говорить. То, что случилось потом, начисто стерлось из их памяти. Однако после обеда в деревню прибыл грузовик «Тнувы», несмотря на то, что его не заказывали. Водитель привез сенсационное известие, которое оставило далеко в тени конфликт вокруг должности старосты. Он информировал о предстоящем прибытии Геулы — супруги политика, которая приедет во главе представительной делегации. Они приедут в деревню завтра утром, чтобы забрать с собой Амица Дольникера и его секретаря. Он, водитель, был послан самим директором «Тнувы» Шолтхаймом встречать машину с делегацией перед тоннелем у въезда в деревню, дабы они не заблудились.

— Господин, — обратился водитель к Дольникеру, закутанному в грубый шарф деревенской вязки, — вы вернетесь домой с большой помпой. Не удивляйтесь, что вас повезут в город с победным шествием…

— Чего? — поинтересовался Дольникер. — Как? Что это значит?

— Господин Дольникер, вы действительно ничего не знаете?

Из слов водителя перед Дольникером вырисовалась многокрасочная картина. Как выяснилось, в то утро, когда политик исчез с горизонта, начали распространяться слухи о причинах его ухода, и некоторые из них намекали на ведомственные злоупотребления в крупных масштабах. Однако когда Шолтхайм объяснил случившееся, это произвело огромное впечатление. Государственный деятель, чья карьера, как полагали, подходила к концу, сменил свой высокий пост на пребывание в заброшенной деревне, дабы осчастливить ее жителей своим богатым жизненным опытом. Это привлекло всеобщее внимание и вызвало бурю откликов. Даже журналисты газет враждебных партий — эти писаки — вынуждены были признать, что престарелый политик отрешился от сиюминутных проблем и наблюдает теперь всю эту муравьиную суету — погоню за славой и мамоной — с высоты своего нынешнего положения, высоко-высоко, наподобие звезды во Вселенной.

Газета партии, к которой принадлежал Дольникер, выжала из этого происшествия все, что можно, и назвала это метким словом «дольникеризм». Поучительный пример Дольникера повлиял в хорошем смысле и на других членов партийной верхушки. Некоторые высокопоставленные руководители после мучительных колебаний подали в отставку и переехали жить в пустыню, в духе подлинного дольникеризма отказавшись от удобств и почета, связанных с их высокими должностями.

— Секундочку, товарищи, — перебил Дольникер и с жадностью спросил: — Может, у вас завалялась пара газет, пишущих об этом происшествии?

Водитель извинился, что не привез с собой ни одной газеты. Он, видите ли, полагал, что господину Дольникеру все равно, что там о нем болтают в газетах, ибо он уже гораздо выше всего этого, ну как звезда на небосклоне. В соответствии с требованиями текущего момента Дольникер состроил мину китайского мудреца, но в глубине души послал ко всем чертям «этого нетактичного дурака». К тому же известие о близящемся избавлении вовсе не так уж радовало сердце нашего героя. В сущности, именно в последние дни Дольникер стал хорошо чувствовать себя среди жителей деревни. Его мучила загадка — каким образом, черт побери, нашла такая глупая птица, как голубь, точный адрес, да еще на таком расстоянии…

* * *

— Господин инженер, дорогой, — плакала маленькая блондинка, — не отнимайте у меня Зеева! Он уже вещи складывает…

Дольникер затоптался, ощутив неудобство:

— Что я могу сделать, сударыня? Ведь он — мой опекун.

— Но я так его люблю!

Раздражение политика на чересчур наивную девушку вспыхнуло снова. С чего она так втюрилась в этого пустопорожнего циника, который ни о чем не думает, кроме собирания вещей?

— Уважаемая девушка! Поверьте мне — характер Зеева совершенно не соответствует вашей личности как таковой.

— Но он же такой умный и красивый!

— И красивый?

— Очень. Очки и вообще…

— Послушайте, товарищи! — повысил голос политик. — Ваша проблема никогда не будет разрешена индивидуально путем легко проходящей чувственности, а лишь в общем порядке, в масштабах всей страны, когда будет законодательно гарантировано равноправие женщин.

— Все надо мной смеются, — отчаянно рыдала девушка, трогая сердце престарелого политика, который почему-то никогда не мог устоять перед женскими слезами.