Байки со «скорой», или Пасынки Гиппократа

* * *

А вот на сей раз грустная история. Кстати или нет, но почему–то вспомнилась.

Как–то ночью часика так в три умилила меня пожилая парочка. Заслуженная парочка такая, эпохальная. Давеча шестидесятилетие семейной жизни старики отметили. Реликт.

Вызвал дед на «парализовало», речь у бабки, дескать, отнялась. Приезжаю. Бабушка и впрямь в глухом молчании лежит. Вот только взгляд–то у нее вполне осмысленный, и все рефлексы в норме. Нет, чую сердцем, что–то здесь не то.

Выставила деда я из комнаты. «А теперь колись, бабуля, — говорю, — в чем дело, а?» А старушка отвечает ясным голосом: «Да просто говорить мне с ним давно осточертело!»

Грустно долго жить на свете, господа.

* * *

Еще достопечальный эпизод. Бабуле девяноста лет приснилось, будто она к вечеру умрет. Старушка философски к делу отнеслась: оделась во всё чистое, легла себе спокойненько и мирно ждет костлявую с косой. А внуки «неотложку» бабке вызвали. А старушка обещание сдержала: доктор (я, бишь) в дверь — а бабушка туда, где ни печали нет, ни воздыхания. Вот нет чтобы на пять минут пораньше отойти! Старушке по большому счету всё равно, а мне мороки пуд. У меня ж, как ни крути, — «чехол» в присутствии, куча писанины в связи с ним…

То–то бабушка резвилась, с неба глядючи.

* * *

А вот история немного веселее. Хотя, опять–таки, смотря как посмотреть, извините мне опять такую тавтологию.

Глубокой ночью едем мы на вызов. В машине — водитель, фельдшерица и я. Подъезд к дому загроможден легковушками, водитель останавливается метрах в пятидесяти от парадной и напутствует: «Девочки, кончите — кричите громче!»

Поднимаемся, звоним в квартиру. Открывает больная и радостно всплескивает руками: «Ой, а это вы — девочки по вызову?!»

Ужо. До сих пор я в простоте душевной полагала, что я вообще–то доктор «скорой помощи». А оказывается, я — девочка по вызову, которая громко кричит, когда кончает…

Надо же так ошибиться с выбором профессии!

* *

И на десерт. Жаль, было не со мной. На одной из подстанций «скорой помощи» работает ну очень пожилая докторица. Всю свою сознательную жизнь работает. На одном и том же месте. Приезжает как–то раз она к больной, та радостно: «Ой, доктор, — говорит, — а вы когда–то мою бабушку лечили! И бабушка умерла. А потом вы мою маму лечили. И мама тоже умерла». Докторица, в задумчивости, натягивая резиновые перчатки: «Ну что ж, а теперь я и вас полечу…»

Как было сказано: вот так мы и живем.

Оборотни в халатах

Так мы и живем, как было сказано.

По средствам, в общем–то, живем. Как и большинство бюджетников — посредственно.

Это еще в тридевятом царстве, тридесятом государстве началось. Еще первый нарком здравоохранения СССР тов. Семашко, назначая врачам грошовую зарплату, сказал как обрубил: «Народ своих врачей прокормит!» Так с тех странных пор и повелось.

Тенденция, однако. А реформаторы ее усугубили.

А народ — куда же денешься — кормил. Когда, конечно, мог. А когда не мог, тогда подкармливал.

Вообще–то, умный пациент врача всегда благодарит. И совсем не обязательно деньгами. Нет, деньгами тоже благодарность выражать не возбраняется. Но я тут ради любопытства на глазок прикинула, чем за годы беспорочной службы в роли «скорого» врача меня мои больные осчастливили.

Вот только выборка:

…косметика разнообразная, включая всевозможные французские духи отнюдь не польского разлива, порядка четырех — пяти кг. В основном, что характерно, ни за что, просто от приятности общения…

…сервиз кофейный, «костяной фарфор». Подарок от интеллигентной дамы, которую я убедила в том, что от похмелья не умирают даже после лечения наркологов; в последнем, впрочем, не уверена…

…ювелирные изделия из серебра с полудрагоценными камнями почти на два кг. Живет на нашей территории обслуживания ювелир с мочекаменной болезнью. Почему–то этот ювелир уверен, что только из моих животворящих рук баралгин ему снимает почечные колики…

…набор резных шкатулок и шкатулочек, всего четыре штуки. От талантливого художника–неврастеника, который клянется, что его несуществующая аритмия пропадает, как только я вхожу к нему в квартиру…

…одни наручные часы, швейцарские, правда не из самых дорогих. За то лишь, что я честно выслушала все семейные проблемы дамы с гиперкризом, а когда она закончила свою печальную повесть, гиперкриз у дамы тоже кончился. Без какого–либо медикаментозного вмешательства…

…книг разных и хороших две большие полки. Есть даже раритеты XIX века, в основном — за что особенно ценю их — медицинские. Ну, это — от реликтов недобитой до сих пор чубайсиадой питерской интеллигенции, естественно…

…еще на полке накопилось хрусталя. Хрусталь, как правило, преподносился в качестве приложения к спиртному — мол, чтобы было куда наливать…

…а вот само спиртное, всякие конфеты, шоколад, домашние варенья и соленья, пироги я уже на всякий случай не считаю. Хотя бы потому, что и без этих тонн уже не сказка это, а донос на самое себя какой–то получается…

Что есть, короче, — и за то спасибо. И за «спасибо», если от души. Ну и деньгами, ясно, благодарность выражать не возбраняется…

(Не возбранялось бишь, глагол в прошедшем времени. А для охотников на «оборотней в халатах» я на всякий случай в настоящем поясню. В отличие от вас, деньги у клиентов мы не вымогаем — мы их только в благодарность принимаем. Иногда. За уже сделанную от и до работу, не наоборот. Разница, замечу вам, принципиальная.)

Примерно так народ нас и кормил. Когда, понятно, мог. А когда не мог, тогда подкармливал. А потом уже и этого не смог.

Потом в стране случилась демократия. Бедные совсем уж стали бедными, а богатые — они ж разбогатели–то отнюдь не потому, что все из себя такие умные и дальновидные, а потому что подловатые и жадные.

В общем, деньги у народа как бы кончились. А ум и совесть — с ними заодно. А тут еще кто больше всех успел наворовать, остальным войну с коррупцией устроили. Чтобы, наверно, не завидно было.

А кто, опять же, тут среди всех «оборотней» крайний? Ясно ж — мы. А чтобы в этом мы не сомневались, в начальственных верхах приказ оформили, строжайше запретив нам «принимать от пациентов деньги, ценные подарки и иные вещи, могущие быть расцененные в качестве оплаты обязательных услуг в косвенной и опосредованной форме». И расписаться в том, что с этим канцелярским изыском мы поголовно ознакомлены, заставили. Чтоб впредь ни–ни, и думать не моги.

А для больных и для особо непонятливых наша дама–губернатор грозный спич по телевизору озвучила. В том смысле, что врачей теперь нельзя благодарить. Ни боже мой, ничем, ни в коем случае. Ни деньгами, ни цветами, ни.

спаси–убереги всех, даже шоколадками. Шоколадками причем особенно ни–ни.

(Может, кто–то шоколад градоначальнице облыжно запретил, вот теперь она на нас и отрывается?)

Тут народ порядком растерялся. Получается, врачей благодарить теперь совсем ничем нельзя? А чем же тогда, спрашивается, можно?

Ну, чем–нибудь, наверно, можно, было бы желание.

Поехали тут наши мужики к очередной температурящей больной. Бригада, врач и фельдшер, оба из себя как на подбор шкафообразные. Суровые такие мужики. А дело было как раз после этой губернаторской филиппики.

Через полчаса назад приехали. Странноватые. Красны как маков цвет. Оба–два с посильной благодарностью в мужских натруженных руках.

С дамскими чулочками на кружевной резиночке.

Нежно–нежно розового цвета…

Я, понятно, в стороне остаться не могла:

— Мальчики, вас что, уже отпидарасили?!

От возмездия увернулась. Но с трудом.

А с другой–то стороны: оно и правильно. Берите что дают, в другой раз, может, и того не будет. Тем более о том, что мужикам чулок дарить не полагается, губернатор ведь ни слова не сказала.

Долго наши мужики комплексовать не стали. Хотели было меня всё же для порядка зашибить, но передумали. Вместо этого к чулочкам так и сяк примерились и творчески к обновкам подошли. А именно: на головы себе их натянули и на вызов в этом благолепии поехали. Благо тут как раз наш местный сумасшедший позвонил и душевного участия потребовал. Вот мужики чулки на морды нацепили и поехали.