Раз год в Скиролавках

Капитан Шледзик, человек терпеливый и въедливый, поехал в столицу, где без труда при помощи коллеги из милиции нашел эту Пчелку, которая без особого сопротивления подтвердила слова доктора, так же, как, с несколько большим сопротивлением, призналась в присвоении пятидесяти долларов, и так оправдала свой поступок: «Он произвел на меня впечатление сумасшедшего. Не улетел, хотя билет у него был. Вручил мне пятьдесят долларов на покупку презервативов. Сумасшедшие всегда бьют девушек перед тем, как пойти в постель. Поэтому я удрала с деньгами. Это было в среду, в одиннадцать утра».

У продавщицы, панны Юзи, был жених, ее свадьба была назначена на Рождество. Неохотно она признала, что в четверг, перед закрытием магазина, появился в ее жизни доктор Неглович и пригласил ее на ужин в ночной ресторан. Они в самом деле ходили из одного ресторана в другой, что ей очень понравилось. Доктор, казалось, кого-то искал, спросил ее, в какой комиссионке можно купить духи Нины Риччи. Поздней ночью он отвез ее на такси домой, но духов для нее не купил.

Пани Рената Туронь – охотно и без сопротивления – призналась, что доктор, кажется, уже давно ее втайне любит. Его предложение поужинать вместе в ночном ресторане показалось ей привлекательным. За ночь они несколько раз меняли местопребывание, что показалось ей забавным. Потом он отвез ее на такси домой, хоть доктор уговаривал ее навестить его в отеле возле аэровокзала, на что она, как порядочная замужняя женщина, не могла согласиться. Гардеробщицы в нескольких ночных ресторанах подтвердили, что мужчина, которого им показали на фотографии, приходил в эти рестораны и спрашивал о Пчелке. Но было ли это в среду вечером, в четверг или в пятницу, этого они не помнят. Сторожа платной стоянки возле аэровокзала сообщили, что оставленный автомобиль марки «газ» с брезентовым кузовом трое суток не был использован владельцем. Горничные в отеле не помнили, свидетельствовала ли постель в номере 104 о том, что гость ночевал в отеле, охотнее они заявляли, что каждое утро застилали постель, в соответствии с распоряжением дирекции. Портье в отеле не могли сказать, бывал ли доктор в своей комнате или нет, гости часто уносят ключи в кармане и выходят с ними в город, хотя это и запрещено.

Потом, на совещании, которое капитан Шледзик, майор Куна и старший сержант Корейво провели в отделении милиции в Трумейках, было высчитано, что, если бы доктор Неглович захотел вручить Пасемко пистолет своего отца, у него было в распоряжении для этой цели около 31 часа, то есть с одиннадцати утра в среду до восемнадцати в четверг, когда закрывался магазин мужского белья.

Глядя на большую карту страны, которую Корейво развернул в своем кабинете, капитан Шледзик меланхолически сказал:

– Из столицы до Скиролавок можно доехать на такси за пять часов. Если же менять такси по дороге в разных городах и городках, то это может продолжаться шесть или семь часов. Понятно, существуют еще и поезда. Достаточно проехать поездом сто или двести километров, выйти на большой станции и на такси добраться на рассвете до леса недалеко от Скиролавок, незаметно оказаться на поляне, передать Антеку оружие, вернуться к такси, велеть отвезти себя на какую-нибудь станцийку и снова сесть в поезд. Так или иначе, но у доктора было достаточно времени, чтобы перед закрытием магазина мужского белья он мог появиться пред обличьем панны Юзи.

– Необязательно это был поезд или такси, – заметил Корейво. – У человека, прожившего на свете сорок пять лет и работающего врачом, всегда найдутся преданные друзья, у которых есть автомашины и которые живут в столице или неподалеку от нее. Например: несколько лет назад случилась тут такая история. Директор госхоза из ревности выстрелил в свою жену и, истекающую кровью, привез ее к Негловичу. Тот ее перевязал, ранение было, кажется, только поверхностное. Муж попросил прощения у жены, которая его любила, доктор это дело замолчал. Они до сих пор живут вместе, и сейчас – именно в столице. Насколько я знаю, у них есть машина. Думаю, что от этих людей мы никогда не узнаем, брал ли доктор у них машину и когда ее вернул. Я знаю и другой случай: одна женщина хотела избавиться от беременности..

– Хватит! – перебил его майор Куна. – Это дело безнадежное. Впрочем, как свидетельствуют факты, Антони Пасемко застрелился на лесной полянке около семи часов утра. Нет следов, которые бы указывали на участие посторонних.

– И неизвестно, действительно ли это пистолет хорунжего, – вмешался Корейво.

– Ну да, – согласился с ним Куна.

Капитан Шледзик открыл свой блокнот, а потом закрыл его с громким треском. – Благодаря доктору мы нашли тело первой жертвы Антека Пасемко. Теперь у нас есть полная картина дела: три жертвы и их убийца, который из-за угрызений совести или из-за страха перед местью людей застрелился на лесной поляне. Надо только пожалеть, что он не оставил посмертного письма, как это иногда бывает в детективах.

– Зачем бы ему оставлять письмо? – отозвался Корейво. – Письма пишут тогда, когда кто-то стреляется дома, за столом. А его убил категорический императив. В лесу.

Майор Куна посмотрел на капитана Шледзика, а тот обратил удивленный взор на сержанта Корейво.

– Я и понятия не имел, что вы, комендант, интересуетесь философией. С каких это пор? Корейво встал из-за стола, погладил усики и, делая вид, что не слышал вопроса, вежливо сказал:

– Предлагаю поужинать в нашем ресторане. Я очень голоден.

И хоть весь вечер за ужином капитан Шледзик посмеивался над интересом Корейво к философии, в своем блокноте возле самой фамилии Антека Пасемко он все-таки написал в скобках: «категорический императив», потому что в глубине души был склонен признать, что существует что-то такое и это «что-то» может убить человека.

Безумие лесничего Турлея

В начале ноября, сразу после Дня поминовения, который прошел в такой тишине, что свечи на могилах до утра горели ровным и ясным пламенем, лесничий Турлей увидел Клобука на ветке старой вишни возле дома. С тех пор видели, как лесничий, исхудавший и небритый, целыми днями неутомимо мерил леса с ружьем, готовым к выстрелу, охотясь на Клобука, который, по его мнению, был виноват в уходе Халинки. Грибники слышали выстрелы в глубине леса – это Турлей отыскивал Клобука, целился из ружья, нажимал на курок, но промазывал. Каждое утро Клобук снова садился на ветку безлиственной вишни, прямо напротив окон лесничества. Турлей выбегал с ружьем в руках. Клобук уходил в лес, а Турлей за ним – в погоню по глухомани, по болотам, лесным тропкам, урочищам и дремучим лесам.

А началось все вроде бы невинно. Первые две недели Турлей даже радовался уходу жены. Наслаждался тишиной и полной свободой. Никто к нему уже не придирался, что сломался гидрофор или что в сарае нет сухих дров. Никто не упрекал его, что в грязных ботинках он ходит по ковру, а на стульях и креслах разбрасывает одежду и белье. Никто не заставлял его ежедневно мыть ноги и шею, не велел бриться и помнить о десятках мелких надоедливых дел. Жил Турлей по примеру стажера пана Анджея, питался, как и тот, рыбными консервами, постель его начала напоминать берлогу одинокого кабана. В комнате, где он спал, чернели и воняли оставленные на столе тарелки с остатками еды и пустые банки. Наконец, начала протекать батарея под окном, явление тем более странное, что как Турлей, так и стажер не считали необходимым топить печь и не пользовались центральным отоплением. Ноябрьские ночные холода они переносили по-мужски – мысль о дровах была им отвратительна.

Вода из холодной батареи вытекала мелкими каплями, но со временем все более широкая струя воды разливалась по комнате, просачивалась под ковер и под кровать Турлея. Надо было спустить воду из системы центрального отопления, но это требовало множества действий – откручивания и закручивания нескольких кранов, вытаскивания трех ведер воды, что было свыше сил как лесничего, так и стажера. Намного легче показалось Турлею решение переселиться наверх, на ту кровать, где когда-то спала Халинка и чистая постель даже еще пахла ее телом. Постель эта вскоре, конечно, потемнела, посерела и даже почернела, на столе и на лавках появились воняющие тарелки с остатками рыбы. Рыбий запах пропитывал лесничество Блесы от подвала до чердака, им разили стены в комнатах и в коридоре. Во время командировки в Блесы старший лесничий Кочуба выдвинул гипотезу, что под полом в канцелярии разлагается дохлая крыса.