Девушки для диктатуры сионизма

— Он действительно ненормальный? — переспросил Пятоев.

— Он такой же ненормальный, как чижик-пыжик трезвенник, — ответил Рабинович, — он позвонит завтра. А сейчас мы поедем спать. На сегодня впечатлений достаточно.

Иерусалимский эвенк позвонил на следующий день ближе к вечеру. Этот день показался Пятоеву вечностью.

— Я нашел вашу девушку, — сообщил эвенк, — ее передали в «Алые паруса». Вы знаете, где это?

— Найдем, — громко пообещал Пятоев.

— Как я понял, Мишенька, по поводу девушки к вам обратился мужчина с командирским голосом? Я чувствую сердцем, что мужчина только что из России? — продолжил Эвенк, — на родине нас не забывают. Это приятно. Вот и ко мне обратился один россиянин. И просьба у него пустяковая, даже вы без труда ее сможете выполнить. А мне, в силу ряда обстоятельств, не хотелось бы засвечивать крепкую дружбу между мной и моим гостем.

— Сделаем, — тоном Пятоева громко пообещал Рабинович.

— Вот и договорились, — обрадовались в телефонной трубке, — а если нужда в девушке не отпадет, обращайтесь. Старый добрый эвенк всегда к вашим услугам. Так я дам моему гостю ваш телефон, Мишенька?

— Конечно, — отозвался на зов Рабинович, — только когда позвонит, пусть спросит Ларису Ивановну. Моей супруге будет приятно.

Ларисой Ивановной заинтересовались минут через десять. Встречу назначили на вечер в ресторане. После довольно вкусной торжественной части — подали плов из баранины, который едят только руками, смачивая их в пиале, и запивают зеленым чаем. Традиционная еврейская пища, бухарский вариант, который плавно перешел в традиционно еврейский ужин — блины с икрой под «Очи черные» в ресторане «Сибирь» города Тель-Авива. Далее официальная часть естественным путем перешла в деловую. В теплой (+31 °C) и располагающей к откровенности атмосфере тель-авивского пляжа. Кроме Рабиновича здесь присутствовали Пятоев, Шпрехшталмейстер, представительный мужчина, назвавшийся Глебом Петровичем, и менее представительный, хотя и очень нехрупкого телосложения, молодой человек. Молчаливый, но изредка и неохотно отзывавшийся на имя Саша. По словам Рабиновича, когда он выслушав эти сказки тысячи и одной безлунной ночи и понял, что ему предлагают, у него дыхание спёрло не только в зобу, но и в том месте, которым испытывают глубокое внутреннее удовлетворение.

С поистине псковской прямотой ему было поведано следующее. Глеб Петрович и сопровождающие его лица совершали путешествие по святым местам (поселились в эйлатской гостинице «Хилтон» и купались в Красном море). Ничто не предвещало бури, вьюги или снегопада. Но за два дня до возвращения в родной Псков пришло принеприятнейшее известие. В содержание известия во всем его многообразии Пятоев посвящен не был. Но Глеб Петрович сообщил, что Сашу ищут правоохранительные органы Российской Федерации, справедливо полагая, что старший лейтенант запаса Гришин Александр Федорович, 28 лет, утопил в реке Великая господина Авдеева Виктора Степановича, 49 лет, уроженца города Пскова. Параллельно с этим Сашу Парашютиста разыскивала большая, сплоченная общим делом и располагающая серьезными финансовыми возможностями и тесными неформальными связями с работниками внутренних дел группа города Пскова товарищей. Разыскивался он в связи с тем, что им был замочен пожилой следователь, активно и успешно занимающийся туризмом девушек из Пскова в Израиль. Более того, замочив пожилого следователя, Парашютист изъял адреса девушек в Израиле и адреса их родственников в городах и весях псковской области. Неоценимую помощь в деле мочения пожилого следователя Саша-Парашютист получил от другой сплоченной общим делом группы товарищей, возглавляемой почтенным Глебом Петровичем.

После всего вышеизложенного Глеб Петрович заявил, что положение Александра сложное. Для того чтобы оно не стало безнадежным, Саша Парашютист должен быть спрятан, причем спрятан в Израиле и спрятан надежно. При появлении в Москве его встретят уже в аэропорту. В случае если он останется в Израиле, его также будут искать долго и всерьез. Скорее всего, его уже ищут.

На выполнение боевой задачи Рабиновичу были предоставлены сутки. Причем работать ему предлагалось за идею, так как в настоящее время на руках Глеба Петровича наличных денег практически не было. Самым трогательным в этой эпопее было то, что Саша Парашютист оказался сослуживцем Пятоева по псковской дивизии ВДВ.

Но если Пятоев только познакомился с псковским олигархом в Тель-Авивском ресторане, то Шпрехшталмейстер дружил с Глебом Петровичем домами. Потому мастеру яркого циркового слова и пришлось эмигрировать в Израиль.

— Псковский цирк существует, главным образом, на пожертвования меценатов, — рассказал Шпрехшталмейстер, — И меценаты родом из комсомольских работников свято блюдут традиции российского купечества. Одна из них требует иметь на своем содержании актрис. Но городской драматический театр не мог удовлетворить самые насущные потребности псковского купечества. И взоры псковского делового мира обратились к кордебалету городского цирка. И это справедливо, так как танцовщицы традиционно следили за своей фигурой гораздо строже, чем драматические актрисы. И вот однажды скромного шпрехшталмейстера пригласил к себе директор цирка.

— Аристарх — сказал директор, — мы с тобой работали один номер, знаем друг друга не один год, и поэтому я тебе скажу так, как есть. Псковский олигарх положил любящий взгляд на твою Настю. Наш цирк существует, пока нас поддерживает рублем олигарх. Пойми, я с большим уважением отношусь к девочкам из кордебалета. Практически, они нас кормят, но при этом репетируют до седьмого пота и ни одна из них не хамит цирковым старикам. Я помню историю тебя и Насти, но у меня нет выхода. Я отвечаю за несколько десятков семей, многие из них родились и выросли на арене. Не мне тебе рассказывать, на сколько цирковые беспомощны вне цирка. Поэтому я хочу, чтобы ты сказал мне, что ты собираешься делать.

— Если Настя согласиться, мы уйдем из цирка и уедем из Пскова, — сказал я.

Поторопись Аристарх. Мы соберем тебе денег, сколько сможем. Только не отказывайся. В таких случаях так в цирке поступали еще при царе Горохе.

После окончания хореографического училища моя Настенька могла бы танцевать на сцене Кировского театра. Но, на естественное в таком случае предложение о постели, она, ничего не сказав, недоуменно пожала плечами и попала в псковский цирк. Для выпускников ленинградского хореографического училища традиционно считалась самой глубокой дырой.

Когда я работал свой номер, мне пришлось принимать анаболики, без этого нарастить мышечную массу нельзя. Анаболики принимают все профессионалы. Как всегда бывает в таких случаях, у меня появились проблемы с потенцией, и мой первый брак распался. Я сам выбрал свою судьбу и никого не в чем не обвиняю. Старшему сыну я помогаю, как могу, но его так воспитали, что со мной он общаться не хочет. Наверное, он прав. Потом мой друг, директор цирка, взял меня шпрехшталмейстером, и я ушел из номера. После прекращения приема анаболиков все постепенно восстановилось, и Настенька переселилась ко мне. Мы поженились, потом родился Митрофан, но Настенька восстановила форму и продолжила работу в кордебалете.

Из кабинета директора я вышел как пьяный. Возле дверей меня ждал жонглер Раппопорт.

— Послушай, Аристарх, — сказал он, — то, что сейчас произошло с тобой, завтра неизбежно должно произойти со мной. Моя Алла танцует в кордебалете не первый год, там это витает в воздухе. В Невеле ты не спрячешься, да и что ты там будешь делать? Больше тебе ехать некуда. Мой тебе совет, антисемит ты мой пламенный, езжай в Израиль.

— И пустят тебя туда по рекомендации жонглера Раппопорта? — спросил я.

— Нет, моя рекомендация не потребуется — ответил жонглер Раппопорт, — у тебя есть старый паспорт с легендарной записью в графе «национальность». А в Израиль пускают по паспорту, а не по форме морды. Так что езжай. Ты будешь там мой единственный знакомый. Когда мне придется схватить мою Аллу в охапку и перебираться туда, только на тебя я смогу положиться.