Сквозь этажи

КАТРИН. Прохаживается и смотрит на часы — все ясно.

ИВО. Уж не крутит ли она с парнями? В ее-то возрасте! (Идут дальше.)

КАТРИН. А сколько ей?

ИВО. Семнадцать — на пять лет моложе тебя. Что ты вздыхаешь?

КАТРИН. Ладно, заходи вечером. Рюмочка коньяку и в самом деле не помешает.

ИВО. Ты чем-то расстроена?

КАТРИН. Не то чтобы расстроена, но как-то… неуютно себя чувствую со вчерашнего дня. Ко мне — к нам на работу приходил следователь.

ИВО. Что ты из-за ерунды переживаешь! В том доме для них всегда работа найдется.

Больше мы их не видим, они уехали на троллейбусе — на работу.

Просторная гостиная в кооперативной квартире. Окно с видом на площадку перед домом, двери в кухню и в комнаты. Стол, стулья, кушетка и т. п. Отчетливо доносятся звуки с улицы: вот протарахтел мотоцикл, машина, потом автобус. Минутная пауза, и ребячий гам, который перекрывается выкриками: «Яшка, свинья, ты пятна́!» и «Я тебе, зараза, покажу!» В комнату входит деловитая и миловидная хозяйка дома в необычном, пожалуй, даже комично воздушном халатике.

ЭВА (выкладывает продукты из холодильника на стол, сама с собой). Сливки. Обычные или для взбивания? (Читает на пакете.) Десятипроцентные, но кофе забелят… Сыр — угличский или пикантный? (Нюхает.) Эстонский. Но, если нарезать, выкрасить в желтый цвет и обработать дыроколом, сойдет за швейцарский. Ерунда, рано его баловать, и этот хорош… Угорь или балык? Лучше баночная селедка… Помидоры свежие, помидоры соленые, огурцы соленые, свежие… Масло? Крестьянское… И где это они таких крестьян видели?.. Та-ак, больше пока ставить нечего. Ах да, хлеб и булка… (Идет на кухню, приносит.) А мясо пусть доходит. (Склонив голову набок, оглядывает стол, вытирает руки о халат, приносит ножи, вилки, чашки, тарелки, кладет на угол стола и принимается протирать их полотенцем. Запевает — очень душевно, но отчаянно перевирая мотив «Подымем бокалы, содвинем их разом!» Возникает явственный фон — шум мотора термоузла. Эва вздрагивает.) Нет, в этом доме человека со слабым сердцем кондратий хватит! (Мотор замолкает. Эва начинает снова петь.) «Сердце, как хорошо, что ты такое! Спасибо, сердце…» (Посуда уже блестит, она смотрит на стенные часы, начинает расставлять посуду.) Отец, мать, коммунальные платежи, певец из кабака… и мистер Икс. (Проезжают мотоциклы. Эва подходит к окну, выглядывает, качает головой.) Ну, неужели больше негде тарахтеть? Катили бы на ипподром! (Шум лифта. Открывается дверь. Стуча на ходу, входит гость.)

МАЯКАС. Здравствуйте, а…

ЭВА (обернувшись к нему, прикрывается краем занавески). Ой, товарищ Маякас! Я и не заметила, как вы вошли, обычно нам в дверь звонят. Проходите, садитесь.

МАЯКАС. А хозяина еще нету?

ЭВА. Сказал, что сегодня чуточку задержится — что-нибудь передать?

МАЯКАС. Мне всего-то пару слов, правда, тема не самая приятная…

ЭВА. А-а, да счет за квартал мы уже получили. Радости, конечно, мало.

МАЯКАС. А что такое?

ЭВА. Ну, знаете, 12.99 за ремонт лифта — это уж чересчур!

МАЯКАС. Но ведь все десять лет так было — плата за ремонт зависит от размеров жилплощади. У нас в доме две пятикомнатные, вот вам и приходится платить.

ЭВА. Нужен нам на первом этаже этот лифт — тем более, что его ремонтируют каждый месяц.

МАЯКАС. Вас послушать — так за крышу вообще должен платить только девятый этаж.

ЭВА. У нас этих первоэтажных прелестей и так хоть отбавляй: лифт гремит, термоузел гудит, под окнами сквернословят и… (Больше мы ее не слышим: впечатление такое, что за окном проходят танки; тишина.)

МАЯКАС (прикрывает уши и движется к Эве; снова тихо). В такой огромной комнате часть текста волей-неволей пропадает.

ЭВА. А я про что? Плата за ремонт с площади, а за шум надо делать скидку.

МАЯКАС. Есть ведь и другой вариант: зачем разговаривать в большой комнате. У вас и маленьких хватает.

ЭВА. Естественно хватает, и ни одна не пустует, народу полно.

МАЯКАС (Достигнув угрожающей близости). Девять лет я не был с мадам Парун наедине! Раньше мы говорили «ты», а о квартальных счетах и не поминали. (Кладет руку Эве на плечо.)

ЭВА (резко сбрасывает руку). Я ничего такого не помню!

МАЯКАС. Твой Карл тогда служил физиком, получал с гулькин нос, а однажды его командировали в Дубну. (Эва поворачивается лицом к окну.) Я под страхом смерти не поверил бы, что ты станешь еще очаровательней!

ЭВА (проскальзывает между окном и Маякасом к двери соседней комнаты). Это воспоминание абсолютно бессмысленно, следовательно, ничего такого не было. До свидания. (Уходит в другую комнату.)

МАЯКАС. У меня к Карлу дело, я попозже зайду. (Уходит.)

Эва возвращается, вытирает тряпкой следы у двери, у окна, поправляет занавеску.

КАРЛ (входит в благодушном настроении). Салют, Эва! (Снимает туфли.) Двадцать рэ за три часа — не слабо, а?

ЭВА. Феноменально! (Целует мужа в голову.) И так быстро обернулся! (Забирается на кушетку.)

КАРЛ (замечает стол). Что за цирк ты тут затеяла? Оставаться при параде или как? (Тем временем довольно откровенно разоблачается.)

ЭВА. Не болтай ерунду, топят же! В квартире сорок два градуса!

КАРЛ. Прорубить бы дыру в стене, так ведь они на своих тарахтелках прямо в комнату въедут. (Садится рядом с женой, начинает читать книгу «Кладка печей».)

ЭВА. Часть радиаторов сняли, а плата за отопление осталась такая же… Тебе, я вижу, так холодно, что ты решил и свободное время тратить на печи?

КАРЛ. Что поделаешь, нужно просвещаться. (Однако книгу отбрасывает.) Вот интересно, на основной работе я без всякого повышения квалификации справляюсь, а для халтуры только и знаешь совершенствоваться. (Слышатся гулкие удары — кто-то выбивает ковер.)

ЭВА. Господи, ну почему они не доверяют пылесосу? Дубасят с раннего утра до позднего вечера! (Встает, закрывает окно.)

КАРЛ. Пойду прикончу их. (Достает записную книжку и шариковую ручку, подсчитывает.)

ЭВА. Только не ходи в таком виде: следы от выбивалки долго не проходят. Сначала они будут синие, потом лиловые, потом зеленоватые. (Подходит к мужу, заглядывает в блокнот.) Ты смотри — двадцать рублей! Да, в этом месяце ты силен!

КАРЛ. Силен-то силен, а в итоге четвертного все равно не хватает. Вот если бросить эту халтуру с печками, да начать по субботам и воскресеньям играть в такси…

ЭВА. На твоем месте я бы строила себе дальше. Восемь часов кладешь кирпичики и — полсотни без всякого риска. Застукает кто-нибудь — а ты просто подсобить пришел, и делу конец.

КАРЛ (откладывает вычисления). А такси чем опасней?

Эва пока муж рассуждает, несколько раз выглядывает в окно.

КАРЛ. Я же денег не вымогаю! Вот хоть сегодня: садятся муж с женой, с виду господин министр с госпожой министершей да и только, и спрашивают — как сговоримся. Я эдак вежливенько улыбаюсь: о, не беспокойтесь, я просто видеть не могу, как такие элегантные люди мокнут по часу в ожидании такси. И дунули — аж за город! Там протягивают пятерку — спасибо, шеф. Я в ответ: зачем же, бензин пока не такой уж и дорогой.

ЭВА. Тонко намекнул! (Снова подходит и выглядывает в окно.)

КАРЛ. Хамить — это для таксистов, частному сектору это не позволительно. А вот кто хорош был, так это грузин! С вокзала до Мустамяэ. И спрашивает: э, хазяин, сколько платыт будэм? А я ему эдак лихо (говорит с эстонским акцентом): а столько, за сколько ты меня Крузии катать будешь! Приехали и дает — сколько, по-твоему? Десятку! Чего ж теряться? У государства колес не хватает, а у меня, слава богу, еще крутятся. Пока кто-нибудь специально на хвост не сядет или не кинется трезвонить. (Звонок в дверь. Эва прикрывает колени и прочее подушкой, Карл хватает из шкафа старую плащ-накидку и идет открывать, сверкая голыми икрами.)