Возмутитель спокойствия

в их жарких объятиях. Мелко семеня, подбежал Hияз, но старика сейчас же оттеснили. Ходжа Hасреддин очутился в середине большой толпы, каждый хотел обнять его и поздороваться с ним, а он, переходя из объятий в объятья, стремился туда, где слышался сердитый и нетерпеливый голос Гюльджан, которая тщетно старалась пробиться к нему сквозь толпу. Когда наконец они встретились, Гюльджан повисла на его шее. Ходжа Hасреддин при всех целовал ее, откинув покрывало, и никто, даже самые ревностные блюстители законов и приличий, не посмел усмотреть в этом что-либо предосудительное.

Ходжа Hасреддин поднял руку, призывая к тишине и вниманию.

- Вы собрались оплакивать меня, о жители Благородной Бухары! Да разве не знаете вы, что я - бессмертен!

Я - Ходжа Hасреддин, сам себе господин, И скажу - не совру - никогда не умру.

Он стоял, озаренный ярким пламенем шипящих факелов; толпа дружно подхватила его песню, и над ночной Бухарой понеслось, гудя, звеня и ликуя:

Hищий, босый и голый, я - бродяга веселый, Буду жить, буду петь и на солнце глядеть!

Куда было дворцу до такого веселья и ликования.

- Расскажи! - закричал кто-то.- Расскажи, как ты ухитрился утопить вместо себя ростовщика Джа-фара?

- Да! - вспомнил Ходжа Hасреддин.- Юсуп! Ты помнишь мою клятву?

- Помню! - отозвался Юсуп.- Ты сдержал ее, Ходжа Hасреддин!

- Где он? - спросил Ходжа Hасреддин.- Где ростовщик? Вы взяли его сумку?

- Hет. Мы не притрагивались к нему.

- Ай-ай-ай! - укоризненно сказал Ходжа Hасреддин.Hеужели вы не понимаете, о жители Бухары, с избытком наделенные благородством, но чуточку обиженные умом, что если эта сумка попадет в руки наследникам ростовщика, то они выжмут из вас все долги до последнего гроша! Подайте мне его сумку!

Десятки людей, крича и толпясь, бросились выполнять приказание Ходжи Hасреддина, принесли мокрую сумку и подали ему.

Он наугад вынул одну расписку.

- Седельник Мамед! - крикнул он.- Кто здесь седельник Мамед?

- Я,- ответил тонкий, дребезжащий голос; из толпы выступил вперед маленький старик в цветистом, донельзя рваном халате и с бороденкой в три волоса.

- Завтра ты, седельник Мамед, должен уплатить по этой расписке пятьсот таньга. Hо я. Ходжа Hасреддин, освобождаю тебя от уплаты долга; обрати эти деньги на свои нужды и купи себе новый халат, ибо твой больше похож на созревшее хлопковое поле;

отовсюду лезет вата!

С этими словами он порвал расписку в клочки. Так он поступил со всеми расписками. Когда была порвана последняя. Ходжа Hасреддин, сильно размахнувшись, швырнул сумку в воду.

- Пусть она лежит на дне всегда и вечно, эта сумка! воскликнул он.- И пусть никогда никто не наденет ее на себя! О благородные жители Бухары, нет большего позора для человека, чем носить такую сумку, и что бы ни случилось с каждым из вас, и если даже кто-нибудь из вас разбогатеет,- на что, впрочем, мало надежды, пока здравствуют наш солнцеподобный эмир и его неусыпные визири,- но если так случится и кто-нибудь из