Инопланетяне в Гарволине

— …и мигать? — обрадовался художник. — Здорово!

И оба принялись воплощать в жизнь свежую идею. Остальные тоже одобрили её, лишь у консультанта были сомнения. Накачивая третью автомобильную камеру, он заметил, что уже в самом начале, при обсуждении общего проекта, электрик был очень недоволен и высказывал сомнения в его реализации.

— Не уверен, что он одобрит мигающий огонёк на задней ноге, — сказал консультант, сопя и отирая пот со лба. — Как какая нетипичная проводка или инсталяция — электрик сразу встаёт на дыбы. Слышали бы вы, как он разорялся насчёт бенгальских огней! Не выдержит он мигающего огонька, помяните моё слово.

— Это не электрик, а я не выдержу, — сердито пробурчал полузадушенный сатирик, задыхаясь под сплетениями резиновых змеевиков и прочей амуниции.

— Кончайте скорее свою примерку, не могу больше.

— Сейчас, сейчас, потерпи ещё немножко.

Сатирику и в самом деле можно было посочувствовать. Он стоял посередине комнаты и представлял собой весьма впечатляющее зрелище. Дуршлаги и прочий кухонный алюминиевый инвентарь, перемежаемый чёрными змеями велосипедных камер, загадочно и на редкость эффектно серебрился в электрическом свете. В углу громоздились автомобильные камеры, причём три из них привезли уже надутыми, ибо у редактора были все основания полагать, что с камерами от грузовиков консультанту будет трудно справиться вручную.

Стол художника, кроме эскизов и проектов, загромождали предметы, которыми предполагалось украсить будущих звездолётчиков. Среди них выделялись пять мотоциклетных шлемов, естественно, переоборудованных соответственно их новому предназначению. Они были не только радиофицированы, но и украшены оригинальной конструкцией из плексигласа и никеля, что преображало их до неузнаваемости.

Не только сатирик в своём космическом снаряжении не мог ступить ногой и пошевелить рукой. Остальным тоже было трудно двигаться в этой комнате, до пределов загромождённой всевозможными проводами, фрагментами будущих костюмов астронавтов, металлическими листами, фольгой, краской и ещё тысячью предметов, необходимых для снаряжения членов экипажа звездолёта.

Отбросив свиток металлической стружки, фоторепортёр в поисках подходящего материала для изготовления третьей ноги стал разгребать залежи материалов в углу. Потом подошёл к столу, на котором стояли редакционные лампы на длинных гибких кронштейнах, задумчиво оглядел их и уже раскрыл рот, собираясь что-то сказать, как вдруг раздался энергичный стук в дверь.

Неожиданный стук произвёл впечатление разорвавшейся бомбы, ибо заговорщики были убеждены, что все двери в здании, начиная со входной, надёжно заперты. Появление в неурочный час нежданного гостя было совершенно непонятным катаклизмом. Это не мог быть сторож, тот ни за какие коврижки не покинул бы своей уютной и безопасной дежурки внизу, а в экстренном случае позвонил бы по внутреннему телефону. При одной мысли, что сейчас войдёт посторонний и сразу разгадает их тайну — достаточно увидеть одного сатирика, — заговорщики впали в панику.

Бросив на пол автомобильную камеру, редактор подскочил к двери и подпёр её изнутри, свистящим шёпотом давая руководящие указания сотрудникам.

— Спрячься куда-нибудь! — шипел он на сатирика, живописным столбом стоявшего посреди комнаты. — Да не шевелись же! Согнись и под стол!

— Сам согнись, кретин! — огрызнулся сатирик.

— А ты хоть шлемы со стола убери! — последовал приказ художнику. — Слушай, космонавт, марш в угол и повернись к двери спиной. Со спины не разберут, что это такое. Хотя голова торчит… Если бы не голова…

— Отрезаем? — с готовностью вызвался фоторепортёр.

И он решительно направился к побледневшему сатирику, сжимая в руке ножницы для жести. Тот шарахнулся в сторону. Неловко толкнул стол, стоявшие на нем лампы упали на кучу резиновых камер и проткнули одну из них. Свист вырвавшегося воздуха ещё более усилил панику. Сатирик рванулся в другую сторону и столкнул со второго стола коробку со стеклянными медицинскими банками. С оглушительным бряканьем банки раскатились по полу.

Стоящий за дверью социолог, пан Здислав, воспринимал все эти звуки как райскую музыку, догадываясь о царящей за дверью панике. Он пытался сообщить коллегам, что это он, что нет причин для паники, но, твёрдо памятуя о необходимости соблюдать конспирацию, сообщал чуть слышным щепотом.

Коллеги шёпота не слышали и продолжали паниковать. Тогда социолог постучал вторично.

Редактор решился и чуть приоткрыл дверь. Увидев в щёлку пана Здислава, он испытал такую радость, которой никогда доселе не дано было ему испытать. Ещё бы! Самым главным условием эксперимента было соблюдение тайны. Если кто-нибудь пронюхает о приготовлениях, если хоть тень подозрений зародится у кого-нибудь в душе — считай, пропали все труды. Ведь в их эксперименте главное — полнейшая неожиданность, только тогда можно рассчитывать на спонтанную реакцию публики, то есть общественности. А если кто-нибудь пронюхает о том, что в редакции делаются какие-то секретные приготовления, и потом, когда «инопланетяне» приземлятся, кто— то вспомнит вдруг о секретных приготовлениях — пиши, дело пропало. Ведь в редакции бывает в основном пишущая братия, журналисты, люди, как правило, умеющие соображать, сопоставлять явления и абсолютно не умеющие держать при себе свои соображения и подозрения. Более болтливой публики, чем представители печати, в мире не найдётся.

До сих пор самый разнообразный реквизит вкупе с кухонными принадлежностями сбивал с толку людей, поневоле привлечённых к участию в подготовке эксперимента, и, вполне укладываясь в концепцию о подготовке к съёмке научно— популярного фильма о жизни природы, не вызывал нежелательных ассоциаций. А вот теперь при виде напомпованного сатирика такие ассоциации могли и возникнуть.

За дверьми, однако, оказался свой. При виде социолога редактор, как уже говорилось, испытал такую радость, что с трудом удержал себя от того, чтобы не кинуться ему на шею. Издавая звуки, очень напоминавшие счастливое воркование, он втянул союзника в комнату и повернул ключ в дверях.

— Чтоб мне сдохнуть! — только и мог произнести переволновавшийся фоторепортёр.

— Добрый вечер, панове! — приветливо поздоровался социолог и торопливо заговорил, стараясь объяснить все сразу: — Я так и думал, что застану вас здесь, хочу официально заявить о своём присоединении к вашему эксперименту, мне безумно интересно и просто необходимо для дальнейших работ, и я, если не возражаете, желал бы приземлиться.

— Так и инфаркт недолго заполучить, — проворчал консультант по научно-техническим вопросам, переводя дух. — А вы знаете, что стрессы сокращают жизнь?

— Как вы проникли в здание? — дрожащими губами произнёс впечатлительный художник, все ещё лёжа грудью на своём столе и пытаясь заслонить шлемы.

— Вы понимаете, уважаемые панове, очень заманчиво узреть нашу общественность глазами, так сказать, прибывшего из космических просторов существа, — тараторил социолог, не слыша вопроса. — И если можно, мне очень хотелось бы войти в состав группы, которая приземлится. Понимаете, это неведомое существо лицом к лицу…

— Да можно, мой дорогой! — растроганно воскликнул редактор. — Вы для нас просто дар небес! У нас как раз нет желающих идти в астронавты, каждый норовит в момент их приземления околачиваться на рынке! Так что милости просим!

— А теоретически ведь ничего не докажешь! — с разгону произнёс социолог ещё одну заготовленную фразу и замолк, потому что тут его взгляд пал на сатирика. Онемев от восхищения, социолог позабыл обо всем на свете.

Зато остальные пришли в себя. Художник оторвался наконец от стола, пытаясь привести в порядок измятые плоды своего творческого гения, и, не получив ответа, рявкнул на всю комнату:

— Как вы сюда попали?

Вздрогнув, компаньоны непонимающе уставились на него, потом до них дошёл смысл вопроса, и они уставились на зачарованного социолога.

— И в самом деле, — заинтересовался редактор. — Как вы проникли в здание?