Плоды вдохновения (Литературные пародии)

Да здравствуют дедки,

Да здравствуют бабки!

Да здравствуют внуки,

Да здравствуют внучки,

Да здравствуют внучки,

Одетые в брючки!

Ай, кажется, вышли

Плохие стихи.

Ой, мне разрешается,

Я - от сохи!

Спи, ласточка

Спи, ласточка. День шумный кончен. Спи!

И ничего, что ты со мной не рядом...

Мир в грохоте событий, в спешке дел,

Глаза воспалены, и плечи в мыле.

Николай Грибачев

Спи, деточка. Спи, лапочка. Усни.

Закрой глаза, как закрывают пренья.

Головку на подушку урони,

А я сажусь писать стихотворенья.

Я не скрываю, что тебя люблю,

Но дряни на земле еще до черта!

Вот почему я никогда не сплю,

И взгляд стальной, и губы сжаты твердо.

Нет, девочки! Нет, мальчики! Шалишь!

Нет, стервецы,

что яму нам копают!

Я знаю, что они, пока ты спишь,

Черт знает что малюют и кропают!

Ты отдыхай.

А я иду на бой,

Вселенная моим призывам внемлет.

Спи, кошечка. Спи, птичка. Я с тобой.

Запомни, дорогая: друг не дремлет!

Нам бы ямбы

Стиляжьи штиблеты модерна

Порой не натянешь никак.

Но служит спокойно и верно

Разношенный ямба башмак.

Осип Колычев

Пусть помнят стиляги и монстры,

Как, дверь запирая на крюк,

Ношу я свободно и просто

Поношенный ямба сюртук.

Пусть те, кто бесстыдно поносит

Меня за излюбленный штамп,

Поймут, что хотя я и Осип,

Но все-таки не Мандельштам!

Пусть те, кто не знает России,

Увидят меня за столом

В портах амфибрахия синих,

С нахмуренным гневно челом.

Извечный противник модерна,

Я с классикой с детства дружу.

С тех пор я спокойно и верно

В галоше хорея сижу!

Мерин.

Петух на сумерки покрикивал,

Сухой соломою шуршал...

А он бежал. Ногами взбрыкивал

И ржал!..

Валентин Кузнецов.

"Жеребенок"

В деревне хрипло и уверенно

Вовсю орали петухи.

А я стоял, читая мерину

Свои последние стихи.

В глазах круги и мельтешение.

Береза. Сад. Колодец. Сруб.

Потел от жаркого волнения

Его не знавший ласки круп.

А я читал. Порою вскрикивал.

А иногда немножко пел.

Он слушал и ногами взбрыкивал.

Ушами прядал. И храпел.

Тянул к тетрадке морду жадную,

Потом вздохнул. И задрожал.

И в первый раз за жизнь лошадную

Заржал!

Дитя вокзала

Полжизни прошло на вокзалах

в Иркутске, в Калуге, в Москве,

и несколько мыслей усталых

осело в моей голове.

Станислав Куняев

Висит в переполненном зале

задумчивый дым папирос.

Мне кажется, я на вокзале

родился, учился и рос.

С баулами и рюкзаками

из тамбура в тамбур сигал.

И то, что добро с кулаками,

должно быть, я здесь постигал.

И что бы мне там ни сказали,

я знаю, и верю, и жду,

что именно здесь, на вокзале,

я личное счастье найду.

Я в самом возвышенном смысле

работу даю голове,

считаю осевшие мысли:

одна, и еще одна... Две!

Долюшка

(Иван Лысцов)

Ворога вокруг пообъявились,

Знай снуют, орясины,

твистя.

И откуль она,

скажи на милость,

Привзялась, такая напастя?

Что им стоит, супостатам ярым,

Походя наплюнуть в зелени...

Я насустречь

вышел не задаром,

Ольняного, не постичь меня!

Слово самоцветное сронили,

Встряли нам, певцам,

напоперек.

Помыкнули нами, забранили...

Я ж их - хрясь! - дубиной.

И убег.

Я сам-друг на страже.

Не забуду

За глухими в оба доглядать.

Не сыпая ночи, дрючить буду,

Чтобы не вылазили опять.

Лесная буза

(Юнна Мориц)

Был козлик тощий и худой,

И жил он у старухи нищей,

Он ждал соития с едой,

Как ангел - с вифлеемской пищей.

Он вышел в лес щипать траву,

Бездомен, как герой Феллини.

Алела клюква в черном рву,

Господь играл на мандолине,

И рай явился наяву!

Козла трагичен гороскоп,

Раскручена спираль сиротства.

Жил волк, бездушный мизантроп,

Злодей, лишенный благородства.

По челюстям сочилась брань

Картежника и фанфарона.

Он ждал! Была его гортань

Суха, как пятка фараона.

Он съел козла! Проклятье злу

И тем, кто, плоти возжелая,

Отточит зубы, как пилу,

Забыв о том, что плоть - живая!

Старуха плачет по козлу,

Красивая и пожилая.

А волк, забыв о Льве Толстом,

Сопит и курит "Филип Моррис",

Под можжевеловым кустом

Лежит, читая Юнну Мориц,

И вертит сумрачным хвостом.

Письмо Франсуа Вийону

(Булат Окуджава)

Добрый вечер, коллега!

Здравствуйте, Франсуа!

(Кажется, по-французски

это звучит "бон суар".)

Скорее сюда, трактирщик, беги

и вина налей.

Мы с вами сегодня живы,

что может быть веселей!

Но в темную полночь

именем милосердного короля

На двух столбах с перекладиной

приготовлена вам петля,

И где-то писатель Фирсов,

бумагу пером черня,

Был настолько любезен,

что вспомнил опять про меня.

Все барабанщики мира,

пока их носит земля,

Пьют за меня и Киплинга

капли Датского короля,

И сам Станислав Куняев,

как белый петух в вине

(Правда, красивый образ?),

речь ведет обо мне.

Мы с вами, мой друг, поэты,

мы с вами весельчаки;

Мы-то прекрасно знаем,

что это все - пустяки.

Кому-то из нас (подумаешь!)

не пить назавтра бульон...

Да здравствуют оптимисты!

Прощайте, месье Вийон!

Мореплаватель

Лягу в жиже дорожной,

постою у плетня.

И не жаль, что, возможно,

не узнают меня.

Григорий Поженян

Надоело на сушу

пялить сумрачный взор.

Просмоленную душу

манит водный простор.

Лягу в луже дорожной

среди белого дня.

И не жаль, что, возможно,

не похвалят меня.

А когда я на берег

выйду, песней звеня,

мореплаватель Беринг

бросит якорь. В меня.

Блики

(Владимир Савельев)

По страницам книги "Отсветы"

Снятся мне

кандалы, баррикады, листовки,

пулеметы, декреты, клинки, сыпняки...

Вылезаю из ванны,

как будто из топки,

и повсюду мерещатся мне беляки.

Я на кухне своей без конца митингую,

под шрапнелью

за хлебом ползу по Москве,

в магазине последний патрон берегу я