Сталин шутит...

Аналогичное остроумие наблюдается в другом высказывании вождя. Жил-был в Грузии талантливый молодой художник Ладо Гудиашвили. Однажды он оформил упаковку для папирос «Грузия». Изготовленные из душистого табака, в красочной картонной коробке, их послали в подарок товарищу Сталину. Надо сказать, что на коробке была изображена бюстообразная, бедрообразная дева, чьи соблазнительные формы обвивала виноградная лоза. Сталин курить новинку не стал и строго спросил:

— Это Грузия или бозия?

Остается добавить, что «бози» по-грузински означает «шлюха».

Что ж, не только грузинки, но подавляющее большинство советских девушек и женщин отличались в ту эпоху высочайшей нравственностью. Вот почему даже тень сомнения в этой нравственности не могла не вызвать неудовольствия вождя, каким бы нелепым такое неудовольствие не выглядело в наши дни.

Цунами 1952 года на Курильских островах стало одним из пяти самых мощных подобных катастроф в истории прошлого века. Были практически полностью уничтожены многие поселки и город Северо-Курильск. Имелись многочисленные людские жертвы, в том числе среди военнослужащих.

В одной воинской части остался жив солдат со знаменем. Когда об этом доложили Сталину, он велел представить героя к высокой награде. Но когда командование расспросило солдата подробнее, тот отказался от награды, заявив, что во время стихийного бедствия думал лишь, как бы уцелеть, а знамя спас случайно, просто потому что оказался возле него. Сталин, узнав об откровенности солдата, сказал: «Как жаль, что у нас нет награды за честность!» И велел как-нибудь по-другому поощрить его. Солдату сшили форму из офицерского материала и дали отпуск домой на 30 суток, не считая дороги.

А смешное здесь то, что один из «демократов» говорил о Сталине — и автор слышал это собственными ушами, — что «бесчестный тиран вытравил из народа всю честность».

Далеко за полночь в кабинете главного редактора «Правды» Д. Т. Шепилова раздался телефонный звонок. Замороченный текущими делами, разрывающийся на части, заваленный срочными материалами в номер, Шепилов схватил трубку:

— Слушаю, кто говорит?

— Сталин.

— Какой еще к чертям Сталин, мне не до шуток!

Главный редактор добавил пару соленых выражений. А в ответ слышит:

— Тот самый Сталин. И мне тоже не до шуток.

Только тут главный редактор обнаружил, что держит в руке трубку правительственного телефона…

Несколько дней Шепилов страдал легким заиканием.

Вариант истории.

Трубку взяла девушка-секретарь, недавно принятая на работу, и спросила, кто звонит.

— Сталин.

— Какой Сталин? — опешила девушка.

— Тот самый…

— Перестаньте валять дурака, — сказала девушка и бросила трубку.

Результат был тот же: несколько дней Шепилов страдал легким заиканием.

От неожиданности можно начать заикаться, но, оказывается, от нее же заикание пропадает. Это целебное свойство проявилось однажды после неожиданного замечания товарища Сталина. Замечание было сделано во время обсуждения текста гимна Советского Союза, одним из авторов коего, как читатель помнит, был С. В. Михалков.

Сталин отметил, что в тексте еще много недостатков. Михалков, заикаясь, начал оправдываться. Сталин вдруг резко сказал:

— Не заикайтесь, товарищ Михалков.

Вероятно, вождь оговорился и хотел сказать «не оправдывайтесь». Как бы то ни было, но Михалков от испуга целых две недели говорил не заикаясь.

Сталин порой самолично заботился о вкусном столе, когда у него собиралось руководство страны. Однажды решил добыть рябчиков. Поехал с одним из охранников на Плещеево озеро, где непуганые рябчики, как говорится, сами садились на мушку. Набили дичь, и Сталин принялся ее считать, предусмотрев по одной тушке каждому члену Политбюро. Этому — рябчик, этому — рябчик… Но когда дошел до Хрущева, вздохнул:

— Ему, пожалуй, и двух будет мало.

Сталин не ходил в рестораны. Он начал изредка появляться там после войны, когда ему пришлось посещать приемы, которые давали наиболее уважаемые иностранные делегации. Приемы проходили в ресторанах, т. к. не все посольства в Москве располагали подходящими для такой церемонии помещениями.

…Сталин приехал в ресторан «Метрополь». В фойе было пусто. Кроме охраны, никого. И только гардеробщик выскочил навстречу, когда генералиссимус стал снимать шинель:

— Разрешите помочь, Иосиф Виссарионович.

— Пожалуй, это я еще умею делать сам.

К вопросу о том, что Сталина боялись как огня. Да, не без этого. Особенно его боялись враги. Что же касается других, то иногда они проявляли в общении с вождем такие вольности, что диву даешься.

После окончания официальной части какого-то мероприятия в Кремле всех его участников пригласили в зал, где был накрыт стол. Гости еще не расселись, когда посыльный принес Сталину срочную бумагу. Он стал читать и заметил, что через его плечо в бумагу из любопытства заглядывает один из многочисленных и фактически незнакомых ему гостей.

Сталин повернулся к нему спиной и сердито сказал:

— Этот вопрос я как-нибудь без Вас решу.

Ну, чем не повод для «либерально-демократической» публики обвинить вождя в грубости и нелояльности?

Встреча с творческой интеллигенцией. По какой-то причине среди писателей, художников, режиссеров и др. оказался один генерал в полной форме. Он немного стушевался и затерялся позади всех. Сталин заметил это и позвал генерала:

— Почему вы там? Разве место солдата впереди только на войне?

В 1949 году вся страна и прогрессивная мировая общественность широко отмечали 70-летие Сталина. Он возражал против празднования своего юбилея, но Политбюро ЦК ВКП(б) приняло соответствующее решение и настояло на его выполнении. Торжественное собрание проходило в Большом театре. Сталин был грустен, невнимательно слушал хвалебные речи, часто выходил из-за стола президиума, курил за кулисами. Там же за кулисами оказался и венгерский лидер Матиас Ракоши.

— Сколько вам лет, товарищ Ракоши? — спросил Сталин.

— Пятьдесят шесть.

С грустной улыбкой Сталин похлопал его по плечу:

— Комсомолец.

Тогда же в Кремле на банкет собрались члены руководства страны. Были многочисленные тосты. После чего Сталин вместе с Ворошиловым и Буденным начали петь революционные песни. Буденный много играл на гармошке и, наконец, пустился в азартный пляс. Это озаботило Сталина:

— Как бы наш маршал того… не рассыпался.

Есть не одно свидетельство того, что Сталин не любил сильно накрашенных и надушенных женщин. Собственно, в те времена в отличие от нынешних было не принято, чтобы женщина вымачивала себя в духах или чтобы наносила на лицо макияж в несколько слоев, словно штукатурку. (Дефицит косметики, наверное, имеет благотворное влияние на вкусы.) Но некая артистка косметическими средствами явно злоупотребляла. Когда кто-то спросил, какого мнения Сталин о ее внешности, он насмешливо ответил:

— Я не силен в живописи.

Следует признать, что попытки иных театральных и музыкальных деятелей перекладывать на язык оперы и балета крупные, талантливые произведения советской литературы не увенчались, да и не могли увенчаться успехом. Они не укладываются в каноны обоих видов искусства, и это не их минус или плюс, а простая данность. Тем не менее молодым, начинающим композитором И. И. Дзержинским была предпринята попытка написать оперу «Поднятая целина» по одноименному роману Михаила Шолохова. Она была поставлена режиссером Б. Э. Хайкиным в 1937 г.

После просмотра Сталин пригласил в аванложу постановщика и композитора.

— Как вы относитесь к классике? — спросил вождь композитора.