Журнал, указка, мел, очки (СИ)

Разбаловавшиеся детки моментально взобрались на жалобно крякнувшие агрегаты, вызвав у руководства колхоза нервный крик ужаса, но особенно досталось группке гипсовых, обшарпанных пионеров в середине пересохшего ещё в далекие 50-е бассейна. Какой-то находчивый весельчак сунул мальчику с останками горна в руку злополучного голубя. Его примеру последовали остальные, и вся группа гипсовых монстров оказалась щедро утыкана портретами "членов" и всеми наличными "голубьями".

- Немедленно прекратите, снимите... поставьте... слезьте!

Крики и увещевания неслись со всех сторон, но толку от них было мало.

Теснота не давала маневра пытающим навести порядок преподавателям, а всеобщий радостный рёв делал все команды неслышными.

Что-то истошно патриотическое вещал, обращаясь к толпе несчастный председатель; размахивал руками, пытаясь обратить на себя внимание наш директор; подпрыгивала в бессильном гневе завучиха - толку не было.

Я - девушка отнюдь не маленького роста, даже встав на цыпочки, не могла толком разглядеть, что происходит: мешал богатырский разворот плеч высоченных "деток".

Но когда раздалась команда "разойтись", передние ряды её все-таки услышали, и началось!

Орда радостно ринулась обратно. Беспорядочно побросав весь коммунистический агитационный антураж в виде знамен, портретов и опять-таки злосчастных "голубьев" студенты бежали от правления колхоза с такой же скоростью, с которой бегут солдаты проигравшей армии с поля боя. Меня прижали к грязнущей веялке, и я безнадежно испачкала мазутом свою новую юбку. И такой пострадавшей я была не одна: Инну Павловну - нашу секретаршу так толкнули, что она упала на гусеничный трактор, разорвала кофту и здорово поранила плечо. Об отдавленных ногах и испачканной обуви я даже не упоминаю: досталось всем.

В результате посреди усыпанного грязными и разбитыми транспарантами двора осталась только кучка изрядно помятых учителей и ошалевших от изумления членов правления колхоза.

Особенно не возмущаясь, мы собрали агитационные останки. Нагрузив на свои плечи всю эту дребедень, и сгибаясь под непосильной ношей, педагогический коллектив уныло поплелся к "альма-матер". Перед лицом вопиющей дурости, как правило, не находится ни слов, ни чувств - обыкновенное тупое смирение.

Впрочем, наш Федор Алексеевич то ли от растерянности, то ли из упрямства брел рядом и упорно талдычил о недостаточности "патриотического" воспитания молодого поколения, нудно указывая нам на "недоработки" в этом "архиважном" направлении.

И что на это можно было ответить? Только зевнуть втихомолку да переложить древко потрепанного знамени с одного плеча на другое.

Настроение было изгажено окончательно. Все мои коллеги были людьми семейными и праздновали "первомай" с мужьями и детьми. Подруг среди населения села я по причине постоянной занятости так и не завела, поэтому мне предстоял весьма скучный вечер наедине со стареньким черно-белым телевизором, который неизвестно, что показывал. Полосы, точки, рябь, странное шуршание и плавающий звук могли развлечь любого любителя сюрреализма, но давали весьма отдаленное представление о сути телевизионных передач.

Да и смотреть было особо нечего: шли бесконечные "Сельские часы", пленумы и съезды. Приятным диссонансом в это унылое однообразие врывалась только передача Сенкевича "Клуб кинопутешествий", "В мире животных" Дроздова да редко показываемые восхитительные советские фильмы.

Неудивительно, что СССР когда-то был самой читающей страной мира: других развлечений просто не было. Вот и я в тот праздничный день намеривалась мирно перечитать "Анну Каренину". Но скажем так: не получилось.

Не успела я скинуть с ног испачканные туфли, как ко мне ввалилась изрядно заведенная Лидкина тетка. Анна Петровна кипела гневом на "непутевую" племянницу и жаждала поделиться чувствами со всем миром, но так как мир не отвечал ей взаимопониманием, доля безмолвного слушателя её бесконечных жалоб досталась мне.

- Ах, сука... ах, б... - голосила бабка, грозно размахивая руками, - вот ведь! Чтобы напоить своих кобелей стырила у меня бутылку, шалава, а я к празднику припасала!

Возмущение Анны Петровны можно было понять. Это была эпоха тотального дефицита на всё, в том числе и на водку. Давали её по талонам по бутылке в руки, да и то если застанешь в продаже. Я водку никогда не любила, но отоваривалась аккуратно, потому что в сельской местности это была ценнейшая валюта. Жила я в одиночестве, и чтобы что-то починить мне приходилось нанимать местных любителей выпить, а расчет вести бутылками.

- Кран установить? Литр.

- Вешалку прибить? Поллитра.

Вот такой бартер.

О моих запасах милая старушка хорошо знала и теперь отчаянно завывала не без тайных мыслей о вожделенном напитке. Она не была пьяницей в полном смысле этого слова, но "опрокинуть рюмочку" очень любила. Я пока хранила вежливое молчание и, сообразив, что на жалость меня не проведешь, бабка зашла с другой стороны.

- А ты, Жанночка, никуда не пойдешь праздновать-то? Не пригласили?

- Нет, не пригласили.

Мне хотелось отделаться от Анны Петровны, и поэтому не стала выдумывать увертки. Но тут я просчиталась.

- Так пойдем к нам! - радостно оживилась бабка. - Я там и картошечки пожарила, и помидорчиков достала. Посидим, чайку попьем.

И вот здесь хитрая старуха поймала меня на крючок. Она божественно готовила соленые бочковые помидоры, и ради них я была готова на многое, даже терпеть её пьяные жалобы.

- Зачем же чай, - обреченно вздохнула я, - у меня есть напиток и погорячее.

Ведомая позывами своего желудка и глотая слюну, я сунула руку за комод и вытащила заветную поллитровку.

На половине тетки царила та самая аура, которая устанавливается в доме, где живут курящие и любящие выпить люди. Вроде бы везде чисто, но я давно заметила, что дым дешевых сигарет как будто въедается в штукатурку, и создается ощущение, что все покрыто своеобразным липким налетом.

Но сковородка с картошкой красовалась на столе, появились и густо облепленные укропными лапками помидоры. Бабка споро нарезала толстое сало, разложила вилки и поставила граненые стаканы. Подумала, опасливо косясь на меня, и только потом неуверенно достала из буфета старенькие тарелки с надписью "общепит".

Понятно, что обычно они с племянницей ели картошку прямо из сковородки.

Только мы сели, и я жадно впилась зубами в помидор, наблюдая за ловкими движениями хозяйки, разливающей водку в стаканы, как за дверью послышался шум шагов.

- Ах ты, шалава, - яростно взвыла старуха, - как будто печенкой чует, где наливают! Лярва!

И быстро опрокинула рюмку в себя. Я же промедлила со своей порцией, да так и застыла с налитым стаканом в руках, наблюдая, как пересекают порог Лидка, Федор Дюрягин, и ещё какой-то незнакомый парень.

- О, так вы уже начали! - радостно заверещала при виде этой сцены Лидка.

Видно было, что она уже солидно приняла на грудь и поэтому находилась в прекрасном расположении духа, на время позабыв про свою ревность. Меня же почему-то сразу заинтересовал её второй спутник. Не то чтобы он был особо красив или чем-то примечателен, но скажу сразу - приглянулся. Хорошее слово и более точно обозначает чувство, мгновенно возникающей между двумя молодыми людьми симпатии, чем затасканное "любовь с первого взгляда".

- Олег, - представился он, крепко пожав мне руку.

- Жанна, - умудрилась смутиться я.

Даже его рукопожатие и то мне понравилось, уж не говоря про искру вполне понятного любой девушке интереса, промелькнувшую в серых глазах. Кажется, первомайский праздник обещал стать не столь скучным, как я ожидала. Но наши переглядывания не понравились Дюрягину.

- Мы же не собирались здесь задерживаться. Бери, что тебе надо да пошли, - недовольно буркнул он.