Музыканты смеются

С. Прокофьев.

Шарж С. Штембер (1916)

В 1919 году в Чикагском оперном театре готовилась постановка оперы Прокофьева "Любовь к трем апельсинам". Этим событием заинтересовались "апельсиновые короли". Один из них предложил дирекции театра большую сумму за то, чтобы ему разрешили вывесить в фойе плакат. На плакате были изображены огромные апельсины. Надпись внизу гласила:

"Эти апельсины вдохновляли Сергея Прокофьева. Он употребляет фрукты только нашей фирмы!"

Однажды Прокофьев присутствовал на концерте. Исполняя его симфоническую картину "Сны", оркестр страшно фальшивил. После концерта смущенный дирижер подошел к композитору с извинениями:

— Вы не очень сердитесь, Сергей Сергеевич, за все фальшивые ноты, которые были взяты?

— Помилуйте, — ответил композитор, — да тут вообще не было ни одной верной ноты. Я это сочинение так и принимал за чужое!

Однажды ученик пожаловался своему педагогу по композиции, профессору Ленинградской консерватории Н. Н. Черепнину, что у него не выходит романс, и попросил совета.

Последовал короткий ответ:

— Поступите очень просто: напишите десять романсов и бросьте их в печку, одиннадцатый выйдет хороший.

С. Прокофьев.

Шарж Н. Соколова (1929)

Беседуя с репортером, скрипач Миша Эльман заметил с улыбкой:

— Когда тринадцатилетним мальчиком я дебютировал в Берлине, все говорили тогда: "Неужели это не исключение? В таком возрасте!.." Теперь, когда мне исполнилось семьдесят лет, все снова говорят то же самое.

Один из старейших немецких дирижеров Герман Шерхен славится своей пунктуальностью. Он добивается от оркестрантов, выступающих под его управлением, строжайшей дисциплины. Вместе с тем Шерхену не чужд и юмор, как об этом свидетельствует случай, происшедший в Цюрихе.

Придя на первую репетицию симфонического концерта с местным оркестром, дирижер обнаружил, что музыканты запаздывают. Наконец, собрались, казалось бы, все. Но тогда дирижер сказал, что отсутствует первый трубач, что нельзя приступать к работе без него и поэтому придется ждать. Послали за трубачом. А когда через четверть часа трубач вбежал в зал и, пробормотав извинения, стал спешно перелистывать ноты, Шерхен спокойно постучал палочкой по пульту и… обратился к струнным:

— Итак, господа, начнем, пожалуй, с "Маленькой ночной серенады" Моцарта!

А. Онеггер.

Шарж Г. Зандберга по гравюре Ганса Эрни

Одна французская балерина выступала в маленьком балете, написанном А. Онеггером и А. Хелле. Но, вполне естественно, звезда не может принести свой личный успех в жертву современной музыке. В итоге ее выступление заканчивалось под звуки трех мазурок Шопена. В конце представления одна дама, немного знакомая с Артюром Онеггером, подошла к нему и, стиснув его руки, с волнением воскликнула:

— Как восхитителен ваш балет! Да! Да! Уверяю вас! Мне не вскружило, правда, голову его начало, зато три маленьких номера в конце…

— Как я одобряю вас, мадам, и какое доказательство непогрешимости вашего вкуса: то были три мазурки Шопена…

В ответ композитор получил улыбку умиления:

— Ах… Узнаю вас в этом… Вы говорите так из скромности!

Б. Лятошинский.

Дружеский шарж И. Игина

В предвоенные годы у профессора Бориса Николаевича Лятошинского занимался один темпераментный студент. Как-то раз он принес своему педагогу наброски партитуры крупного симфонического произведения и начал, оживленно жестикулируя, объяснять свой замысел.

— Здесь будут петь скрипки с виолончелями… А вот здесь, — студент сжал кулачок и энергично взмахнул им, — здесь тему грозно поведут три тромбона в унисон!

— Ну, зачем, — возразил профессор, — для такой темы достаточно одного гобоя…

Однажды на уроке композиции в классе Б. Н. Лятошинского речь зашла о сентиментализме в музыке. Вспомнили характерные названия многих популярных изданий начала нашего столетия типа "О чем рыдала скрипка", "Разбитое сердце", "Раненый орел". На следующем занятии профессор вынул из своего портфеля старенькие ноты. На обложке был нарисован угрюмый узник с эффектной бородой. Внизу красовалось название:

"Ночь перед казнью". Мелодический вальс.

П. Хиндемит.

Шарж

Как-то один из слушателей начал спорить с современным немецким композитором Карлом Орфом, яростно ругая его произведения:

— Почему вы так увлекаетесь шумом? Вспомните Моцарта: сколько нежности в его музыке! Даже само имя его говорит об этом! Послушайте: Мо-царт! Вы же немец, знаете, что zart — это нежность!

— Ну, и что же? — возразил Орф. — Послушайте, как звучит мое имя: — Орф-ф, оканчивается на ff. Вы же музыкант, знаете, что это означает — фортиссимо!

Немецкий композитор Пауль Хиндемит много лет читал лекции по музыкальной эстетике, которые пользовались большим успехом у слушателей. Однажды бурное одобрение получили его слова о древнеримском философе и музыкальном теоретике Боэции:

— Уважаемые господа, — начал Хиндемит, бросив лукавый взгляд на репортеров, лихорадочно записывавших текст его лекции, — старина Боэций называл теоретиком того, кто разбирался в музыке, а не того, кто только пишет о ней!

Американский композитор Джордж Гершвин, завоевавший мировую популярность, неожиданно решил поучиться у кого-нибудь из современных мастеров композиции. Гершвин поехал в Париж и обратился к прославленному французскому композитору Морису Равелю. Тот удивленно посмотрел на уважаемого гостя:

— Я мог бы вам дать несколько уроков, но скажите откровенно, зачем вам становиться второстепенным Равелем, будучи уже и так первостепенным Гершвином?

В одном доме встретились Альберт Эйнштейн и Ганс Эйслер. Зная, что Эйнштейн играет на скрипке, хозяйка попросила его сыграть что-нибудь в ансамбле с Эйслером. Эйслер сел за рояль, Эйнштейн стал настраивать скрипку. Несколько раз композитор начинал вступление, но Эйнштейн никак не мог попасть в такт. Все попытки начать вместе остались безуспешными. Закрывая крышку рояля, Эйслер шутливо заметил:

— Не понимаю, как весь мир может называть великим человека, который не умеет считать до трех!

Дм. Покрасс.

Шарж И. Шмидта

— Помню, до революции, — рассказывает Дмитрий Яковлевич Покрасс, известный советский песенник, — мы с братом Даниилом еще подростками написали романсы и принесли их одному человеку, который держал музыкальный магазин. Он прослушал романсы и пожал плечами: то ли они ему не очень понравились, то ли его смущал возраст композиторов. В это время вошла женщина, заглянула в ноты и сказала: "Какие талантливые романсы!" И у нас их купили, эти сочинения… Женщина эта… была нашей мамой! Нас было у нее двенадцать…

В центральной арии Фауста из одноименной оперы Гуно есть очень трудное место: "до" третьей октавы. К финалу этой арии тенора часто выдыхаются и либо берут завершающее "до" с большим напряжением, либо вовсе его не берут. Известный тенор Роман Исидорович Чаров рассказывал, как, будучи еще молодым певцом, он из первой кулисы брал это злополучное "до" за итальянскую знаменитость — тенора-гастролера, а тот тем временем поворачивал голову так, что введенная в заблуждение публика все лавры относила за счет гастролера.