Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий

— Кто привел к вашему сиятельству этого просителя? — спросили потом графа судьи.

— Никто, — отвечал он.

— Где же вы его видели?

— Нигде.

— Каким же образом дошла до вас его просьба?

— Таким, каким и хитрейший из вас не сумел бы воспользоваться. — она пролезла через порог. (1)

Один из ландмилицских казаков, прослужив тридцать лет на пограничной линии, был произведен в офицеры и возвратился на родину в Батурин. Здесь он узнал, что отец его умер, продав несколько лет тому назад свою землю Разумовскому за четыреста рублей. Офицер, наслышавшись о снисходительности графа, решился просить его взять обратно деньги и уступить ему родовую землю. Граф, рассмотрев просьбу и призвав управляющего, сказал ему:

— Я думаю, что этому офицеру земля нужнее, нежели нашей вотчине, напиши обратную сделку на его имя.

Когда бумага была готова. Разумовский вручил ее офицеру со следующими словами:

— Не сетуй на родителя своего за продажу земли, она опять твоя. Денег же не требую, потому что владение ею мне возвратило уже ее цену. (1)

Раз главный управляющий с расстроенным видом пришел к Разумовскому объявить, что несколько сот его крестьян бежали в Новороссийский край.

— Можно ли быть до такой степени неблагодарными! — добавил управляющий. — Ваше сиятельство — истинный отец своим подданным!

— Батька хорош, — отвечал Разумовский. — да матка свобода в тысячу раз лучше. Умные хлопцы: на их месте я тоже ушел бы. (1)

Встретив как-то своего бежавшего слугу. Разумовский остановил его и сказал:

— Ступай-ка, брат, домой.

Слуга повиновался. Когда граф возвратился, ему доложили о слуге и спросили, как он прикажет его наказать.

— А за что? — отвечал Разумовский. — Ведь я сам его поймал. (1)

Один приказчик графа, из крепостных, затеял несправедливую тяжбу с соседом, бедным помещиком. Благодаря имени Разумовского и деньгам, помещик проиграл дело, и у него отняли небольшое его имение. Узнав об этом, граф Кирилл Григорьевич велел возвратить помещику отнятое имение и подарил ему еще ту деревню, к которой был приписан приказчик. Однако через несколько дней, считая приказчика достаточно наказанным, граф выпросил ему у нового его господина отпускную. (1)

В другой раз случилось также нечто подобное. У бедного же помещика графский поверенный оттягал последнее его достояние, причем описал его графу как человека весьма безпокойного и просил сделать ему такой прием, от которого он не устоял бы на ногах.

— Что стоит отнятая у тебя деревня? — спросил Разумовский помещика, когда тот явился к нему с жалобой и в слезах.

— Семь тысяч рублей, — отвечал помещик.

— Сейчас велю, — продолжал граф, — выдать тебе пятнадцать тысяч рублей.

Пораженный помещик упал на колени.

— Посмотри, — сказал Разумовский своему поверенному. — я сделал тебе угодное. — Он не устоял на ногах. (1)

Объезжая свои владения. Разумовский приметил бедную хату, стоявшую среди полей, и велел перенести ее на другое место.

— Это невозможно, — отвечал ему управляющий, — хата принадлежит казаку.

— Так купи ее!

— Казак слишком дорожится, — продолжал управляющий. — он требует за нее три тысячи рублей.

— Ты не умеешь торговаться, — сказал граф, — пришли его ко мне.

Казака привели к Разумовскому. Последний стал доказывать ему, что он слишком дорого запрашивает за свою хату, при которой находится только десять десятин земли. Казак утверждал, что у него было больше десятин, но что графские хлопцы отрезали их у него. Наконец, после продолжительного торга, казак согласился сбавить пятьсот рублей. Граф отворил письменный стол, вынул из него пять тысяч рублей и, отдавая их казаку, сказал:

— Смотри, чтоб через три дня хаты твоей уже не было на моей земле.

Казак стал представлять невозможность так скоро приискать себе другое место жительства.

— Это мое дело, — отвечал Разумовский и, обратясь к управляющему, прибавил: — Отведи ему в конце моих имений двойное количество купленной у него земли и построй на мой же кошт хату. (1)

Получив гетманское достоинство, Разумовский посетил Киев.

Префект Киевской духовной академии, иеромонах Михаил Казачинский, желая польстить графу, поднес ему в великолепном золоченом переплете сочиненную им фантастическую генеалогию, в которой род Разумовских выводил от знаменитой и древней польской фамилии Рожинских.

— Что это такое? — спросил Кирилл Григорьевич.

— Родословная вашего сиятельства, — отвечал Казачинский, низко кланяясь.

— Моя родословная? — с изумлением произнес Разумовский, развертывая книгу. — Но каким образом она сделалась такой толстой?

— Род вашего сиятельства происходит от знаменитых князей Рожинских.

— Ба! Ба! Почтенный отец, что за сказки вы мне тут рассказываете, — с улыбкой сказал граф. — моя родословная совсем не так длинна. Мой отец, храбрый и честный человек, был простой казак, моя мать — дочь крестьянина, также честного и хорошего человека, а я, по милости и щедротам Ее Императорского Величества, моей Государыни и благодетельницы, граф и гетман Малой России, в ранге генерал-фельдмаршала. Вот вся моя родословная. Она коротка, но я не желаю другой, потому что люблю правду больше всего. Затем, почтенный отец, прощайте.

С этими словами Разумовский повернулся спиной к сконфуженному Казачинскому. (1)

В богатом кабинете Разумовского, в резном изящном шкафе из розового дерева, свято хранились пастушеская свирель и простонародный кобеняк, который он носил в юности. Когда дети его, забывшись, высказывали аристократические претензии или чересчур гордо обращались с низшими, Разумовский в присутствии их приказывал камердинеру отворить шкаф, говоря:

— Подай-ка сюда мужицкое платье, которое было на мне в тот день, когда меня повезли с хутора в Петербург, я хочу вспомнить то время, когда пас волов и кричал: цоп, цоп! (1)

Однажды к князю В. М. Долгорукову-Крымскому, в бытность его главнокомандующим в Москве (1780–1782), явилась мещанка и, упав на колени, со слезами умоляла его возвратить ей дорогие вещи, присвоенные немцем, у которого она занимала деньги.

— Встань, — сказал князь, — и говори толком, без визгу: заплатила ему долг или нет?

— Только, батюшка, тремя днями опоздала, а он, окаянный, от денег отказывается и вещей не отдает.

— Опоздала! Так ты и виновата сама, а жалуешься! Но точно ли вещи у него?

— Точно, батюшка. Иначе бы я не безпокоила тебя. Он еще не сбыл их с рук, просит более, чего они стоят.

— Хорошо. Попытка не шутка, спрос не беда. Попов! Пошли-ка за немцем и вели моим именем попросить сейчас же приехать ко мне.

Когда немец явился, князь встретил его словами:

— Здравствуй, Адам Адамыч (об имени он узнал предварительно от мещанки), я очень рад, что имею случай познакомиться с тобой.

— И я очень рад, — отвечал немец с низкими поклонами.

— Адам Адамыч! Ты знаешь эту мещанку?

— Как не знать, ваше сиятельство! Она брала и задержала мои деньги. Я последние ей отдал, нажитые великим трудом, и к тем еще занял у одного человека, весьма аккуратного, честного, который живет одними процентами.

— Честный человек, каким ты описываешь себя, Адам Адамыч, не может знаться с бездельниками. Докажи мне свою честность, удружи, прошу тебя: она отдает тебе долг, отдай ей вещи.

— С великою радостью исполнил бы я желание вашего сиятельства, но я вещи продал в городе неизвестному человеку, их нет у меня.

— Слышь ты, какая беда, — возразил князь.

— Не верьте, батюшка, — вмешалась мещанка, — он лжет, хочет разорить меня, несчастную! Вещи у него спрятаны дома.

— Так прошу тебя, Адам Адамыч, — продолжал князь, — присесть к столу моему.