Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий

Шешковский, познакомясь с прошением, отвечал:

— Позвольте мне, Ваше Величество, взять крестьянина с собою: он навсегда забудет свою барыню.

— Нет, — возразила Императрица. — он уже не нам подвластен, некто выше нас с тобою наложил на него руку свою, и барыня останется при крестьянине до конца дней. Прикажите его отправить домой и дать на дорогу 50 рублей денег.

Этот случай подал Императрице мысль учредить совестные суды. (1)

Однажды граф Салтыков поднес Императрице список о производстве в генералы. Чтобы облегчить Императрице труд и обратить ее внимание, подчеркнул он красными чернилами имена тех, которых производство, по его мнению, должно было остановить. Государыня нашла подчеркнутым имя бригадира князя Павла Дмитриевича Цицианова.

— Это за что? — спросила она.

— Офицер его ударил. — отвечал Салтыков.

— Так что ж? Ты выйдешь от меня, из-за угла накинется на тебя собака, укусит, и я должна Салтыкова отставить? Князь Цицианов отличный, умный, храбрый офицер, им должно дорожить, он нам пригодится. Таких людей у нас немного!

И собственноручно отметила: «Производится в генерал-майоры».

Екатерина не ошиблась: князь Цицианов оправдал ее мнение — пригодился! (1)

Однажды Екатерина, будучи в Царском Селе, почувствовала себя нехорошо, приехал Роджерсон, ее любимый доктор, и нашел необходимым ей пустить кровь, что и сделано было тотчас.

В это самое время докладывают Государыне, что приехал из Петербурга граф Александр Андреевич Безбородко узнать о ее здоровье. Императрица приказала его принять. Лишь только граф Безбородко вошел, Императрица Екатерина, смеясь, ему сказала:

— Теперь все пойдет лучше: последнюю кровь немецкую выпустила. (1)

Императрица имела очень плохой слух, не понимала музыки, но любила ее слушать и приказывала князю П. А. Зубову устраивать у нее квартеты и комнатные концерты. Прослушав однажды квартет Гайдна, она подозвала Зубова и сказала ему на ухо:

— Когда кто играет соло, то я знаю, что как кончится, ему надо аплодировать, но в квартете я теряюсь и боюсь похвалить некстати. Пожалуйста, взгляни на меня, когда игра или сочинение требует похвалы. (1)

Алексей Ильич Муханов, впоследствии сенатор, был обер-прокурором 1-го департамента Сената еще молодым и неизвестен Екатерине II.

Сенату поручено было разыскать средства к умножению доходов. Рассуждения кончились тем, чтоб возвысить цену на соль. В Сенате все были на это согласны, и никто не смел подать противного мнения, так как все знали, что повеление об умножении доходов исходило свыше. Один Муханов подал голос в защиту бедных, на которых ложилась эта новая тягость. Дело было оставлено.

Через несколько времени Екатерина приказала генерал-прокурору князю А. А. Вяземскому привести на один из ее выходов Муханова и стать с ним в известном месте. Она сказала только, что желает видеть обер-прокурора 1-го департамента, не давая заметить, что хочет его отличить. Между тем она узнала об его имени и отчестве.

Вяземский представил его: «Вот обер-прокурор Муханов».

Императрица сказала: «Алексей Ильич! Извините меня, что я вас до сих пор не знала, тогда как вы меня так хорошо знаете. Скажите, каким образом вы узнали мой образ мыслей, мои правила, мое сердце? В вашем мнении вы изложили не свое, а мое мнение. Благодарю вас, благодарю вас».

Она сама возложила на него орден Святого Владимира 3-й степени, и это было началом его возвышения. (1)

Екатерина была недовольна одним из иноземных послов и, пригласив его к обеду, начала говорить с ним резко и желчно.

Храповицкий сказал вполголоса соседу: «Жаль, что матушка так неосторожно говорит».

Императрица расслышала эти слова и переменила разговор. После обеда, когда раздали чашки кофе. Государыня подошла к Храповицкому и вполголоса сказала:

— Ваше превосходительство, вы слишком дерзки, что осмеливаетесь давать мне советы, которых у вас не просят.

Гнев был на ее лице, она поставила дрожащей рукою чашку на поднос, раскланялась и вышла. Храповицкий считал себя погибшим, он едва поплелся домой, но на лестнице догнал его камердинер с приказанием, чтобы шел к Императрице. Все-таки это было лучше, чем оставаться в неизвестности. Императрица ходила по комнате и, остановившись против него, с гневом опять сказала:

— Ваше превосходительство, как вы смели при собрании явно укорить меня, тогда как вы не должны сметь в присутствии моем говорить иначе, как отвечая на мои вопросы?

Храповицкий упал в ноги и просил помилования. Императрица вдруг переменила тон и с лаской, приказав ему встать, сказала:

— Знаю, знаю, что вы это сделали из любви, ко мне, благодарю вас. — Взяв со стола табакерку с бриллиантами, она продолжала: — Вот, возьмите на память, я женщина, и притом пылкая, часто увлекаюсь, прошу вас, если заметите мою неосторожность, не выражайте явно своего неудовольствия и не высказывайте замечания, но раскройте эту табакерку и нюхайте: я тотчас пойму и удержусь оттого, что вам не нравится. (1)

В 1789 и 1790 годах адмирал Чичагов одержал блистательные победы над шведским флотом, которым командовал сначала герцог Зюдерманландский, а потом сам шведский король Густав III. Старый адмирал был осыпан милостями Императрицы: получил Андреевскую ленту, 1388 душ крестьян, потом орден Св. Георгия 1-й степени, еще 2417 душ, а при заключении мира похвальную грамоту, шпагу, украшенную алмазами, и серебряный сервиз. При первом после того приезде Чичагова в Петербург Императрица приняла его милостиво и изъявила желание, чтобы он подробно рассказал ей о своих походах. Для этого она пригласила его к себе на следующее утро. Государыню предупреждали, что адмирал почти не бывал в хороших обществах, иногда употребляет неприличные выражения и может не угодить ей своим рассказом. Но Императрица осталась при своем желании. На другое утро явился Чичагов. Государыня приняла его в своем кабинете и, посадив против себя, вежливо сказала, что готова слушать. Старик начал… Не привыкнув говорить в присутствии Императрицы, он робел, но чем дальше входил в разговор, тем больше оживлялся и наконец пришел в такую восторженность, что кричал, махал руками и горячился, как бы при разговоре с равным себе. Описав решительную битву и дойдя до того, когда неприятельский флот обратился в полное бегство, адмирал все забыл, ругал трусов шведов, причем употреблял такие слова, которые можно слышать только в толпе черного народа. «Я их… я их…», — кричал адмирал. Вдруг старик опомнился, в ужасе вскочил с кресел и повалился перед Императрицей…

— Виноват, матушка. Ваше Императорское Величество…

— Ничего, — кротко сказала Императрица, не дав заметить, что поняла непристойные выражения. — ничего. Василий Яковлевич, продолжайте, я ваших морских терминов не разумею.

Она так простодушно выговорила это, что старик от души поверил, опять сел и докончил рассказ. Императрица отпустила его с чрезвычайным благоволением. (1)

Императрица Екатерина II поручила однажды канцлеру князю А. А. Безбородко написать и представить ей назавтра указ, довольно важный и требовавший глубоких соображений. Срок был короток, обстоятельства не терпели отлагательств, но Безбородко, занятый, вероятно, другими спешными делами, забыл приказание Императрицы и явился к ней на следующий день, не исполнив поручения.

— Готов ли указ? — спросила его Екатерина.

Безбородко спохватился и, нисколько не смешавшись, вынул из портфеля лист бумаги и стал читать то, что ему было велено Государыней.

За каждым параграфом Екатерина одобряла написанное и, совершенно довольная целым содержанием, потребовала мнимый указ для подписания.

Безбородко, не ожидавший такой скорой развязки и рассчитывавший на некоторые замечания, дополнения и изменения в частях, которые дали бы ему возможность обратить импровизацию в действительность, замялся и медлил.