Действовать по-гвардейски. Воспоминания комбрига ВДВ (СИ)

Кавалеристы, следовавшие за нами, поняв, что предстоит тяжёлый бой, решили спешиться. Лошадей своих они оставили, мы этим воспользовались и несколько таких брошенных лошадей употребили в пищу, чтобы накормить, в том числе, и голодных гражданских. Развели несколько костров, но так неудачно, что немцы нас, в конце концов, заметили и начали методично обстреливать из миномётов большую площадь леса. Мины разорвались и в нашем расположении, появились убитые и раненые. Здесь погиб начальник особого отдела артдивизиона и один артист. Артисты были неосмотрительно отправлены за линию фронта на самые настоящие гастроли, некоторые из них после различных мытарств оказались в группе Баранова, а с ним попали и к нам. Генералу Казанкину при этом обстреле осколком мины разорвало рукав куртки. Мы осмотрели его. Удивительно, что рука не была задета.

Штаб фронта сообщил, что при прорыве мы будем поддержаны его войсками. Пытались по радио связаться и со штабом 10-й армии, в полосе которой предстояло прорываться, но все наши попытки оказались безуспешными. Тогда решено было послать через линию фронта двух офицеров, с тем, чтобы они уведомили командование армии о нашем прорыве в направлении деревни Жилино. От 23-й бригады были отряжены лейтенант Трофимов и младший лейтенант Баталов. Вместе с офицерами отправился один из проводников-партизан. Генерал Баранов выделил ещё одно посланца лично от себя. Таким образом, линию фронта переходило четыре человека, но партизан при переходе был убит.

Для того чтобы у нас было представление о группировке войск противника, вдоль линии обороны немцев пролетел советский самолет. Немцы по нему вели огонь, и по плотности этого огня у нас действительно сложилось общее впечатление о группировке их войск.

Командир корпуса решил осуществлять прорыв немецкой обороны силами 23-й бригады и батальоном капитана Суржика. Во втором эшелоне двигались части 211-й ВДБ. Ответственность за ввод в бой 211-й ВДБ генерал Казанкин вновь возложил на меня.

Принимая решение на организацию и ведение боя, мы пользовались только скудными данными нашей разведки и топографической картой. На карте были обозначены две лесные дороги, идущие перпендикулярно направлению нашего наступления. Их предстояло преодолеть. На ближайшей к нам дороге у противника имелся один ДЗОТ и несколько стрелковых окопов. Сведений о положении немцев на следующей дороге у нас не имелось, но мы предполагали, что вторая дорога как более близкая к переднему краю будет укреплена сильнее. Сообразуясь с этим, решили на штурм каждой из дорог выделить особые части. Первую должны были атаковать 1-й и 2-й ПДБ, а вторую – 3-й ПДБ, отдельный батальон Суржика и артиллерийский дивизион нашей бригады. Следовательно, эшелон прорыва через обе дороги имел две линии, по два батальона в каждой. Штабы корпуса и бригад должны были продвигаться вслед за первой линией, а в последующем – за передовыми частями. Командир корпуса это решение также одобрил.

Подтянувшись к ближайшей дороге, десантники изготовились к бою. Противник молчал. В 23 часа наши батальоны атаковали огневые точки на первой дороге. Немцы из разных мест открыли сильный огонь, их ДЗОТ необходимо было подавить в первую очередь. Заметив приближение десантников, из ДЗОТа стали бросать гранаты, но несмотря ни на что сапёры сумели подойти к нему, заложить заряд у входа и взорвать. В образовавшуюся брешь тут же вскочили наши бойцы и добили оглушённых взрывом немецких солдат. В это время батальоны уже преодолели дорогу и вели бой дальше.

Из захваченного ДЗОТа мне принесли немецкую топографическую карту. На карте был отмечен путь нашего движения от Варшавского шоссе только до партизанского района. Значит, немцы внимательно следили за нашим передвижением. Однако сведения они получали с опозданием, мы наносили свои удары по ним всегда неожиданно.

Рассматривая немецкую карту, мы обратили внимание на то, что на ней значилась только одна лесная дорога, а не две, как на наших картах. Безусловно, мы верили своей карте. На самом же деле немецкая оказалась точнее – второй дороги не было.

Продолжая изучать карту, мы с генералом Казанкиным немного задержались. Нас продолжали обгонять. Вдруг неподалёку раздался сильный взрыв. Этим взрывом было убито и ранено несколько человек, в том числе смертельно ранен в живот и бедро начальник политотдела 23-й ВДБ батальонный комиссар Глазунов. Мы с Казанкиным также получили ранения, но генерал был ранен в ногу ниже колена, а я – выше. Его рана оказалась более тяжёлой, дальше самостоятельно идти генерал не мог. Мне же сделали перевязку, и я продолжил руководство боем. Перевязку делала мне машинистка 23-й ВДБ Старосельцева. Эта с виду хрупкая девушка оказалась волевой, бесстрашной и на редкость выносливой. Тяготы нашей боевой жизни она выдерживала стойко, неся на своих плечах всё то, что положено бойцу-десантнику, плюс к тому ещё и пишущую машинку со всеми к ней принадлежностями. Ей не раз приходилось участвовать и в схватках с врагом. По характеру это была настоящая десантница.

Генерал Казанкин передал командование корпусом мне. Бой продолжался. Так как второй лесной дороги в действительности не существовало, то мы стремительно стали продвигаться к переднему краю обороны противника. Передний край атаковали уже четыре наших батальона, а за ними следовала 211-я бригада. Удар был настолько сильным и стремительным, а противник столь основательно разгромлен, что не было уже никакой силы, которая смогла бы задержать наш последний рывок вперёд. Мы быстро подошли к заграждениям советской обороны. Бой повсюду стал затихать. Противник, понеся большие потери, никакой активности не проявлял, и по указываемым нам проходам в заграждениях мы вступили на свою территорию.

Войдя в прифронтовую деревню Жилино, мы отправили генерала Казанкина в госпиталь. Здесь же от нас отделилась и группа Баранова. Ко мне подошли медработники и сообщили печальную новость: тяжелораненый начальник политотдела Глазунов скончался. Пришлось похоронить его ещё при подходе к переднему краю обороны противника. Оказанием медпомощи раненому Глазунову, его выносом и захоронением руководила врач Трушко, помогала медсестра Кремень. Возможности выноса тела начальника политотдела на нашу территорию у них не было. Здесь также ко мне подошли два офицера, посланные накануне за линию фронта.

Бой мы вели всю ночь, и восход солнца 24 июня застал нас уже на советской земле. Задачу по прорыву через линию фронта мы выполнили успешно.

Зная повадки противника, мы в деревне не задерживались и быстро её прошли. В лесу, что в полутора километрах восточнее Жилино, нам было подготовлено место мы размещения.

Не успели мы ещё как следует разместиться в лесу как немецкая авиация начала усиленно бомбить деревню. Бомбёжка была ожесточённой и повторялась несколько раз по опустевшей уже деревне. Жители задолго до того эвакуировались. Войск тоже там не оказалось, поэтому вражеские самолёты усердно утюжили пустое место.

С выходом из тыла врага мы не могли пропустить женщин и детей, следовавших с нами, дальше Жилино[7] и передали их ответственным лицам, но рекомендовали и тем и другим здесь не оставаться. Полагаю, они все нас послушались и никто из них не пострадал. Часа через два после окончания бомбёжки деревня нами была осмотрена, жертв мы не обнаружили.

В лесу, где мы остановились, оказалось много хороших землянок. Видимо, до нашего прихода тут располагались войска. Но сейчас погода стояла хорошая, и мы устроились под открытым небом.

Ночью погрузились в железнодорожные эшелоны и утром 25-го июня прибыли в Калугу. Там встретились со штабом 1-й гвардейской кавдивизии, который вместе с нами вышел из тыла врага. Начальник штаба дивизии (фамилии его я не помню) увидел нас и поприветствовал: «Здравствуйте, гвардейцы!» Я ответил ему, что мы не гвардейцы. Но он вновь сказал: «Нет, вы – гвардейцы». Я рассказываю это для того, чтобы показать то уважение, которое оказывали нам те, кто участвовал вместе с нами в последних боях.