Русские агенты ЦРУ

Милица Коханек была ни на что не претендующей беженкой из югославской республики Сербия. С ней Попов проводил большую часть своего свободного времени, может быть и часть служебного. Как оказалось, обретение подруги явилось поворотным пунктом в его жизни, хотя Мили так никогда не узнала (и пришла бы в ужас, если бы узнала), что стала причиной обращения Попова за помощью к ЦРУ.

Еще до своей связи с Мили Петр жил далеко не по средствам, а их неоформленное, официально блаженство лишь усугубило его финансовые трудности. Согласно информации одного из его кураторов, в конце концов Попову пришлось воспользоваться резервными фондами ГРУ. Однако возлагать вину за все его затруднения на любовницу было бы неверно. Основная проблема заключалась в том, что, столкнувшись впервые в жизни со всеми искушениями столь космополитичного города как Вена, он не смог перед ними устоять.

Приходилось срочно искать какой-то выход, а что могло быть для Попова более естественным, чем обращение к американцам, символизирующим в послевоенной Австрии богатство? Почему же тогда не обратиться к первому попавшемуся на улице американскому офицеру? Правда, работающие в Вене сотрудники советской военной разведки были предупреждены своим начальством о необходимости опасаться американцев, использовавших свои дьявольские доллары для подкупа иностранцев. Однако для Попова эта возможность не несла в себе никакой угрозы, напротив, именно ее он и искал.

Хорошая работа Попова в качестве агента ЦРУ объясняется тем, что наше обращение с ним и методы руководства коренным образом отличались от того, к чему он привык, ежедневно имея дело со своими советскими начальниками. Последние заранее предполагали, что после окончания Военно-дипломатической академии Петр просто обязан хорошо знать свое дело. Им даже не приходило в голову, что, обладая хорошей памятью и способностью членораздельно повторять фразы, заученные за время учебы в академии, он имел весьма смутное представление о том, как применять эти знания на практике. Таким образом, какие бы приказы ему ни отдавали, эффекта не было.

С другой стороны, подход к делу агентов ЦРУ более соответствовал способностям Попова. Кураторы, оценив его неопытность и неумение, подробно и в простых выражениях обсуждали с ним каждую проблему. Более того, в их отношениях были теплота и дружелюбие, которых ему так недоставало. Говорящий по-русски американец Кисевалтер стал для Попова кем-то вроде второго отца; Петр был готов для Джорджа на все, что угодно. Собственно говоря, Попов и погиб, пытаясь исполнить то, что сверх его возможностей.

Олег Пеньковский

Подобно Попову, Олег Владимирович Пеньковский вырос без отца, однако на этом их сходство и ограничивается. Тем не менее в одном очень важном отношении они были похожи друг на друга, оба являлись мастерами мимикрии — иначе говоря, создания о себе впечатления, часто весьма далекого от того, что они представляли собой на самом деле. Такое сходство является ключевым моментом в понимании того, почему оба, несмотря на разницу в происхождении, стали весьма успешными шпионами.

Пеньковский считал себя представителем той группы людей, которую можно назвать «верхушкой среднего класса», но он предпочитал называть себя аристократом. Его можно понять, особенно если признать, что в рассматриваемый период классовая структура городского населения Советского Союза, несмотря на массированную советскую пропаганду, являлась в значительной степени продолжением того, что существовало еще в царское время. Даже до революции развитие общества в России неуклонно продвигалось в том же направлении, что и в Западной Европе ^{19}. С ростом индустриализации и развитием образования «к концу тридцатых годов в Советском Союзе сложилась социальная классовая структура, очень похожая на уже существующие в индустриально развитых странах Европы и Америки. Несмотря на отсутствие в СССР института землевладения, высшего класса предпринимателей и аристократии, существовали их аналоги [состоящие в основном из партийной иерархии и бюрократии], живущие в относительной роскоши… Установившаяся таким образом система… еще более окрепла в период 40–50-х годов» ^{20}. Эти строки, написанные еще в 1959 году, не потеряли свое значение и до сих пор.

В подтверждение истории Пеньковского мы имеем лишь его рассказ о дворянском происхождении матери и отца и две фотографии хорошо одетых и утонченно выглядевших родителей. Тем не менее мы знаем, что первоначально подозрение КГБ пало на Пеньковского в результате выявления его дворянского происхождения и факта службы его отца в Белой гвардии (монархически настроенной армии, действовавшей на территории России после революции в период Гражданской войны) [10].

С психологической стороны важно отметить, что Пеньковский всегда упоминал об исчезновении отца в контексте, явно намекающем на потерю перешедшего ему по наследству права принадлежности к правящему классу.

Эта потеря еще более усугубилась впоследствии, когда в КГБ узнали о его происхождении, что привело к отстранению Пеньковского от активной службы в армии и назначению на гражданскую должность в ГНТК. Таким образом, если Попов еще в детстве потерял одного за другим двух авторитетных для него людей, Олег Пеньковский дважды пережил болезненное понижение в статусе. Нетрудно предположить, что его дальнейшие поступки в значительной степени обуславливались злобой, вызванной этими потерями. Окончательный ответ на вопрос о причинах, по которым некоторые люди гораздо активней, чем другие, добиваются и, более того, требуют для себя превосходства в чинах и социальном статусе, до сих пор психологами не получен. В случае с Пеньковским это стремление могло быть результатом твердого мнения, внушенного с детства матерью, что это коммунисты лишили его привилегий, положенных ему по праву рождения [11]. Примером подобной неуверенности в своем статусе может служить интерес, который Олег проявлял к мнению о нем среди представителей американского дипломатического корпуса в Турции, а также более позднее желание узнать, какое впечатление он произвел на «сэра Ричарда». Постоянное стремление Пеньковского к самоутверждению является, по всей видимости, следствием глубоко запрятанного внутреннего сомнения в ценности собственной личности. Вдобавок к этой неуверенности, сам факт того, что ему приходилось с самого раннего детства скрывать правду о своем происхождении, по всей видимости, способствовал формированию невроза. Чем дольше приходилось Пеньковскому держать в тайне правду о его «врожденном аристократизме», тем сильнее развивалось в нем стремление к достижению первенства в других областях. В этом отношении Вторая мировая война явилась для него, как и для многих советских людей, своего рода даром судьбы, поскольку прошлое было на время забыто. В тот период он сам и ему подобные ценились не по своему социальному происхождению, а по тому вкладу, которой они могли внести в дело защиты своей страны. Во время войны были реабилитированы даже некоторые ранее пострадавшие от сталинских репрессий высокопоставленные военачальники, такие как дядя Пеньковского, дослужившийся до звания, равного генерал-лейтенанту американской армии. Многие экспроприированные кулаки, отправленные на поселения, также пригодились для дела. Во время войны Пеньковский, ставший внешне верным членом коммунистической партии, никогда не упускал возможности снискать расположение представителей высшего командования — к примеру, оказывая услуги Варенцову или женившись на дочери другого важного лица, генерал-лейтенанта Гапановича. Таким образом, способный, усердный и умевший при необходимости польстить нужному человеку Пеньковский к концу войны имел все основания рассчитывать на дальнейшее повышение.