Явка в Копенгагене: Записки нелегала

Проверив мои документы и задав несколько вопросов, дежурный офицер в очень корректной форме сказал мне, что я должен засветить только что отснятую пленку, так как я, возможно, сам того не желая, заснял замаскированные военные объекты. Мне не хотелось расставаться с отснятыми мной кадрами, но я не стал с ним спорить, так как знал, что это бесполезно. Я объяснил ему, что пленка кончилась и вышла из кассеты, но что в самом ее начале имеются кадры моих друзей, которые мне, естественно, хотелось бы сохранить. Поэтому, если господин офицер будет столь любезен погасить на минутку свет, я смогу вернуть часть пленки в кассету, а ту ее часть, в отношении которой у него имеются возражения, мы засветим. Или мы с ним не друзья-союзники? (В то время мы оказывали Республике Египет военно-экономическую помощь, строили Ассуанскую плотину, на Суэцком канале работали наши лоцманы, в армии и на флоте действовали наши советники.) После некоторого колебания офицер выключил свет. Перемотав обратно пленку, я вынул ее из камеры и положил в карман, вставив туда имевшуюся у меня чистую пленку. Офицер включил свет. У него на глазах я засветил около метра пленки, на чем мы и расстались.

На следующий день я доложил резиденту о случившемся. «Ничего, — сказал он, — будет тебе наука. Там у них командный пункт ПВО. Впредь будь осмотрительней и не лезь куда попало, а то выручай тебя потом», — пожурил он меня по-отечески.

А на память об этом случае у меня осталась фотография полицейского, яростно грозившего мне кулаком снизу у подножия коптского храма. Тайники я все же впоследствии подобрал, и они были задействованы.

Так прошло несколько месяцев. С диппочтой приходили письма от жены. Она уже приступила к подготовке, и в общем дела у нее продвигались довольно неплохо. Изучать язык всегда легче, когда имеется цель, а цель была такова: за два-три года изучить один-два языка, отработать легенду, пройти спецподготовку, радиодело и, если, конечно, ничто не помешает, воссоединиться с мужем в какой-нибудь промежуточной стране. Так что ей пришлось уволиться со своей работы и целиком посвятить себя подготовке, которая потребовала от нее полной отдачи и самоотверженности. А поскольку появление у нас ребенка свело бы все на нет, то мы твердо решили детей не иметь, пока оба не прибудем в страну назначения. А там уж будет видно по обстоятельством. Молодая пара с ребенком, находясь на нелегальном положении, вызывает к себе меньше подозрений со стороны окружения. Сложившаяся семья в любом обществе пользуется большим доверием и симпатиями, а это необходимо для успешного обживания и работы в стране. Когда же возникает чрезвычайная ситуация, то…

Бывает и так, что у нелегала семья распадается. Живут в Союзе, все нормально, но вот ему пора в путь-дорогу, а она еще не готова, если вообще когда-нибудь будет готова к такого рода работе: отсутствие лингвистических способностей, болезнь, беременность и т. п. И вот находятся они в разлуке год, два, десять; а лучшие молодые годы уходят — домой в отпуск не очень-то поездишь. Хорошо еще, что есть дети, а если их нет, то и ослабевают некогда прочные семейные узы. Муж при деле, он-то занят. Жена же — ни жена, ни вдова… Бывает и так: и умница, и языки знает, и по всем статьям подходит, но в процессе подготовки появляется ребенок, которого не бросишь на бабушку-дедушку, поездка к мужу отодвигается все новыми и новыми заботами, пока этот вопрос и вовсе не снимается с повестки дня. Остается одно: ждать, надеяться, тосковать, воспитывать ребенка без отца. И так пять, десять и двадцать лет. Так что момент встречи Штирлица с женой в «Семнадцати мгновеньях…» — это не досужая выдумка автора. Это тяжкая реальность в жизни разведчика-нелегала, иногда трагедия.

Еще будучи на индивидуальной подготовке, жили мы с женой на квартире у одной старушки, на воспитании которой был мальчик лет четырнадцати. Родители были на «нелегалке» в далекой стране. Мальчик с бабушкой не ладил, был своенравным, все время пропадал на улице, и она с ним явно не справлялась. А случилось так, что родители как-то приехали с сынишкой в отпуск и не нашли ничего лучшего, как оставить малыша с бабушкой. Сами же укатили на юг. Когда вернулись, мальчик уже вовсю болтал по-русски.

Бабушка души не чаяла во внуке и радовалась его успехам, не подозревая, что она натворила. Встал вопрос: муж едет один, поскольку там прикрытие, там работа государственной важности. Как объяснить окружающим исчезновение жены и ребенка? Фатальной аварией на дороге? А сердце матери? Как бросить, пусть даже с бабушкой, маленького ребенка? Отдать в детдом? Как живется детям в детдоме, хорошо известно. Кончилось тем, что жена не захотела отпустить мужа одного, ребенка пришлось оставить у бабушки, а в стране пребывания по возвращении надеть «траур» по своему собственному живому ребенку и принимать соболезнования от друзей и соседей, что было совсем нелегко. К счастью, вскоре у них появились дети — двое близнецов. Вот как у нас бывает. В кои-то годы соберешься в отпуск (в моем случае это было лишь через семь лет), а поедешь, где гарантии, что все обойдется без досадных накладок.

По истечении четырех месяцев работы в стране я стал готовиться к посещению аргентинского консульства в Каире (в Александрии, где я в то время работал, консульства Аргентины не было). Прикрепленный ко мне оперработник в течение двух недель проводил инструктаж: мы отрабатывали все возможные варианты вопросов, которые могли задавать в консульстве, я тренировался ставить свою новую подпись на документах и т. п. Затем мне учинил проверку сам резидент.

Накануне посещения консульства я в своей комнате подержал руки в горячей воде, после чего стал натирать их отработанным машинным маслом, смешанным с грязью и песком с тем, чтобы придать рукам «рабочий» вид (ведь я должен был представиться механиком). Под ногтями появилась чернота, столь характерная для рук механика, а после того, как руки помыл бензином, кожа стала грубой и шероховатой.

Утром, одевшись попроще, я направился в аргентинское посольство, располагавшееся в районе Замалек, в нескольких кварталах от нашего посольства. Прошелся по маршруту проверки. Чисто. «Хвоста» нет. Несмотря на то, что морально и психологически я был подготовлен к этому крайне важному для меня мероприятию, я все же чувствовал дрожь в коленях. Ведь от этого визита зависело, насколько успешной будет моя командировка, как, впрочем, и все мои планы на будущее. В случае неудачи я был бы обречен на длительное прозябание дома, пока приготовят другие документы, если вообще когда-либо станут для меня готовить. По пути в консульство зашел в бар, принял двойную порцию коньяку для храбрости, зажевал мускатным орехом, он отбивает запах алкоголя.

Небольшой особняк на тихой улочке. Надпись на медной табличке: «Посольство Республики Аргентина. Консульский отдел». Прохожу мимо полицейского, стоящего в полосатой черно-белой будке с автоматом на плече. Вхожу в вестибюль. Никого. Может, слишком рано? Пробегает темнокожий слуга-суданец, в белом одеянии, с подносом, на котором стоят фарфоровые чашечки и медный кофейник. Пахнуло ароматом свежеприготовленного кофе.

— Мистер? — замедлил о шаг, вопросительно глядя на меня.

— А где тут консульство? — спросил я его по-английски (ведь он тоже обратился ко мне по-английски).

— Сюда, мистер, — указал он на одну из дверей, выходивших в вестибюль, на которой табличка «Консульский отдел», Ф. Маркес. Захожу вслед за слугой, который, подойдя к столу, с поклоном поставил поднос с кофе перед сидевшим спиной к окну чиновником.

— Сеньор Маркес! Вот молодой человек, он к вам по делу, — сказал слуга и сразу же вышел.

— Проходите, сеньор, — сказал приветливо чиновник, смуглолицый худощавый молодой человек среднего роста с усиками, в очках в металлической оправе. — Чем могу быть полезен? Вы говорите по-английски? Тем лучше. Я здесь не так давно и арабский еще не освоил.

— Видите ли, — сказал я, предъявляя ему свидетельство о рождении и удостоверение (вид на жительство) апатрида, отпечатанное на голубом картоне (оно было передано мне резидентом накануне), — я родился в Аргентине и хотел бы выяснить вопрос относительно своего гражданства.