Мир Авиации 2005 02

Когда шли бои в горловине ущелья, у кишлака Анова, их перевозили за 20 минут, при продвижении войск вглубь ущелья время эвакуации стало составлять около 2 часов. Здесь надо учесть одну немаловажную деталь – отдельные разведроты и разведгруппы так высоко ушли в горы, что задача снабжения их продовольствием и боеприпасами также легла на наши плечи. Приходилось с 2500 метров подниматься на 2800-3000 м. И это все при постоянных обстрелах и в условиях высокогорного разрежения воздуха. Мы как альпинисты с боем брали каждый метр высоты. Подняться на большую высоту это одно, но ведь надо было и сесть, чтобы забрать раненных и убитых. Это огромнейший экзамен для экипажа и вертолета. До Панджшера я летал в Кундузе, это в большинстве равнинная местность, потом был Джелалабад, местность гористая, потом Газни и Гардез, это уже горные районы, и к этой операции мы подошли, имея за плечами неплохой опыт полетов и посадок в горах.

В самый разгар боев, в один из дней, меня через штаб нашего полка попросили прибыть к командиру 108-й дивизии, что я и сделал. Сел прямо на КП, выключил двигатели, поднялся в штабную машину и доложил комдиву о своем прибытии. Генерал мне говорит: «Сынок! Мы тебя знаем, ты нас выручал много раз, спасибо тебе и твоему экипажу… У меня к тебе большая просьба… Надо выполнить очень ответственное задание…». И объясняет ситуацию: по данным разведки, из Пакистана в Панджшерское ущелье идет очень крупный караван с оружием и боеприпасами для Ахмад-Шаха Масуда. Большую часть пути караван уже прошел, не сегодня-завтра он пройдет высокогорный перевал и будет на территории, контролируемой моджахедами.

Для его обнаружения и дальнейшего уничтожения в горы ушла разведгруппа численностью около 20 человек. Ушли в спешке, в летнем обмундировании, взяв с собой только дополнительное количество патронов и гранат. Им удалось подняться к перевалу и «оседлать» ледник, господствующий над ним. Просидев в засаде двое суток, разведчики ослепли от снега, а ночь добавила своих кошмаров в виде леденящего ветра и холода. Полуослепшие и замершие они попытались спуститься, один из бойцов сорвался в пропасть. К тому же от холода у них начала садиться батарея в радиостанции.

На карте мне показали это место, а комдив вывел меня из машины и рукой показал на чуть видневшуюся у края горизонта заснеженную вершину. Генерал, немного помолчав, сказал: «Капитан… там высота 4500…». Да на такую высоту, говорю, «восьмерка» никогда не садилась. А он мне отвечает: «490-й, сынок, вот поэтому я тебя и прошу – помоги!». Чтобы получить добро на эту операцию, надо было связаться с командующим авиацией 40-й армии, который находился на борту Ан-26-ретранслятора, постоянно «висевшего» над Панджшерским ущельем. Комдив тут же связался с этим бортом и объяснил ситуацию. Мой командующий спросил меня: «490-й, что думаешь делать?». Отвечаю: «Попробую, товарищ генерал». Он мне: «Если пробовать, тогда и нехрен лезть туда». Я тут вспылил: «Товарищ генерал! А как я должен вам отвечать, если ни до меня, ни я сам на такую высоту не садился. Доложить «Разрешите выполнить» не могу, потому что и сам не уверен. Последняя высотная посадка у меня была на 3900 м. И сели мы с трудом, а здесь еще плюс 600 метров. Попробую». Генерал пожелал мне удачи и ушел. Тут же, на КП, с вертолета было снято всё, что можно было снять – задние створки грузовой кабины, подвески, блоки вооружения. На борт погрузили альпинистское снаряжение, теплые бушлаты, спирт и вязанки хвороста. Загрузившись, я полетел, набрал высоту и вышел в заданный район. Нашел перевал и ледник, и что особенно обрадовало – увидел ребят, они были живы. Сбросили ПСНД и связались с ними по рации. Они, молодцы, берегли ее и на связь выходили только в крайне необходимых случаях.

И тут началось самое главное – попытка сесть. А это было практически невозможно: вертолет постоянно идет со снижением, зависнуть на такой высоте он не может. Заходишь на ледник – вертикальная скорость 1-2 метра, с такой скоростью не сядешь, да и нормальной площадки нет. Ребята на склоне (угол 30 градусов) вытоптали небольшую площадку длиной 3-4 метра, вот и думай, как туда сесть. Первый заход неудачный, второй – тоже, после чего кричу борттехнику, чтобы сбросил на склон вязанку хвороста: от белизны льда и снега нестерпимая резь в глазах, а чернеющая вязанка хвороста будет хорошим ориентиром при посадке. Кричу борттехнику, чтобы постарался попасть в район вытоптанной площадки. Выброшенная вязанка улетает… в пропасть – настолько там все узко. Решаем больше ничего не сбрасывать – нет гарантии, что остальное приземлится, там, где ему положено. Решение одно – надо садиться… Там есть обмороженные и ослепшие, которые самостоятельно не спустятся вниз, их надо снимать. Делаю 3-й, 4-й, 5-й, 6-й, 7-й заход… Ничего не получается, начинает срабатывать сигнализация «аварийный остаток топлива». С начала операции прощдо'около 30 минут, понимаю, что если на 8-м заходе не сяду, значит – не сяду вообще. Отхожу в сторону, успокаиваюсь, разворачиваюсь на ледник, разгоняюсь и… вертолет влетает, впрыгивает, вползает на эту площадку. Сели!!! Быстро разгружаемся, грузим ослепших и обмороженных и улетаем с этой вершины. Ну, «улетаем» – это громко сказано, вертолет загружен под завязку, и чтобы взлететь, чуть поддергиваю вертолет – поворачиваю носом вниз склона ледника и съезжаю прямо в пропасть… У земли вывожу из пикирования, и благополучно возвращаемся. Тогда о подвиге никто не думал, это была наша работа. Единственное, что волновало, – возможность посадки на 4500 метров. Но, во-первых, как я уже говорил, к Панджшерской операции мой экипаж был уже достаточно хорошо подготовленным, т.е. мы имели большой опыт посадок на высокогорные площадки, а во-вторых – вертолет был максимально облегчен, минимально заправлен. Более того, попыток было несколько, и каждая из них облегчала машину на вес сожженного топлива. Да и надо отдать должное машине – «МТэшка» наша показала себя с самой лучшей стороны.

Так или иначе, но 4500 м – это, видимо, уже вершина как для вертолета, так и для летчика.

А тем временем операция в ущелье продолжалась. Летали очень много и как- то раз, недели через полторы-две, приземлились на точку, с которой улетали на эвакуацию разведгруппы. Выключили двигатели, своего «правака» вместе с борттехником я отправил узнать, по какому поводу нас вызвали, снял свою летную куртку и в предвкушении короткого отдыха поудобнее устроился в кресле. Только задремал, вдруг слышу: «Ты – 490?…». С неохотой открываю глаза – у открытого блистера стоит офицер в звании капитана, лицо мне его запомнилось, не то обмороженное, не то обоженное. «Ну я, – раздраженно отвечаю, – чё надо?..». Капитан пожал плечами: «Да так просто, интересуюсь…». Офицер изчезает, я в блаженстве закрываю глаза и погружаюсь в приятную дремоту. Через некоторое время, сквозь сон ощущаю по колебанию вертолета, что на борт кто-то поднялся, и не один… Думая, что это вернулись Кондратьев с Комаровским, продолжаю дремать. Потом куда-то лечу, глаза открывать неохота, но приходится. Вижу, я на руках крепких молодых ребят, они выносят меня из вертолета, через площадку несут к кустам… Тут я окончательно просыпаюсь и пытаюсь вырваться из цепких объятий, но ничего не получается. Перехожу на мат, но мои похитители на него не реагируют… Они проносят меня через кусты, а там резиновый бассейн, в который они меня аккуратно окунают. Тут я уже окончательно рассвирепел: ну, думаю, пусть только живым на землю поставят – мало никому не покажется. Заносят в палатку, ставят на землю, передо мной появляется тот самый капитан, в руках держит стакан чистого спирта и говорит: «Давай, 490-й, давай, командир, выпей за наше спасение!». Ничего понять не могу, вода с меня стекает,, стакан перед лицом маячит. «Какое спасение?.. Идите вы на хрен со своим спасением», и пытаюсь вырваться из палатки. Капитан ловит меня за локоть и спрашивает: «Ты 490-й, бортовой 47?»… Я грубо напоминаю капитану, что этот вопрос он мне уже задавал. А он мне: «Командир, … не дергайся… помнишь, недавно снимал разведгруппу с ледника, долго не мог сесть, но все же сел, отдал нам снаряжение, забрал обмороженных и улетел… Помнишь?… Так вот перед тобой вся эта группа, которую ты спас… Они стояли вокруг меня с обоженными от мороза и ветра лицами и улыбались… Комок подступил к горлу, и подумалось, что ради этого стоит жить. Я их поблагодарил сердечно, поставил на стол стакан со спиртом, объяснив, что не могу, надо еще лететь и если даст бог когда-нибудь свидеться – то выпью с удовольствием. И такая возможность вскоре представилась: полк, в котором была эта разведгруппа, был выведен в Баграм на отдых, они нашли меня и мы посидели и вспомнили…