Мир Авиации 2007 01

Перед бомбометанием мы с Мирным идем в район Бальги с целью промера направления ветра на двух-трех курсах для уточнения угла сноса. Отряд Тимофеева зашел на цель курсом 240 и выполнил бомбометание. Но у Дмитриева бомбы не упали, о чем он и доложил. Тогда Тимофеев просит у РП, которым был к-н Воронов, выполнить еще один заход пятеркой. Тот дает указание распустить группу, Дмитриеву самостоятельно выполнить повторный заход, а остальным экипажам отряда Тимофеева идти по плану на маршрут. Все приступают к выполнению указаний РП.

Завершив замеры ветра, мы с Мирным начинаем заход на бомбометание. Дмитриев уже выполнил два левых разворота, и мы с ним идем почти параллельными курсами, он немного впереди, и его круг как бы внутри нашего круга. Перед четвертым разворотом расстояние до Дмитриева составляло около 1,5–2 км. Дистанция невелика, мы идем за ним следом, и мне надо, чтобы он быстрее выполнял свой четвертый разворот. Я его все время очень хорошо вижу перед собой немного выше линии горизонта. Раннее утро, курс примерно 330, восход сзади нас, видимость прекрасная. Высота 400.

Наконец вижу, что Дмитриев начинает четвертый разворот, и на долю секунды бросаю взгляд на приборы, поднимаю взгляд — а Дмитриева нет! Смотрю ниже и вижу освещенную солнцем похожую на крест «спину» самолета, идущего почти вертикально вниз. Я в горизонтальном полете, и падающий самолет уходит под меня, я даже привстаю с сиденья. Кричу: «Падает! Падает!!». РП Воронов: «Кто падает?!». Вопреки правилам, без позывного, кричу: «Дмитриев падет!! Упал!!!» Воронов, видимо еще не осознавая происходящего, задает довольно глупый вопрос: «А чего упал?». Я отвечаю первое, что приходит в голову: «Да, наверное, скорость потерял…» И тут же даю команду Мирному на роспуск пары.

Вася отходит, а я становлюсь в круг над точкой падения и запрашиваю посадку рядом с упавшим самолетом. Воронов спрашивает: «Живые там есть?» Отвечаю: «Да откуда им там быть». Ведь самолет упал, пикируя с углом около 70 град. Вижу, рядом с торчащим из воды хвостом самолета всплывают «капки» (авиационные аварийные жилеты оранжевого цвета). Воронов говорит, что не надо садиться, на воде катер, он сейчас подойдет, и дает команду всем экипажам возвращаться. Подошел командир отряда Тимофеев, сменил меня на кругу, я пошел на посадку. Вскоре подошел катер, потом и Тимофеев пошел садиться. Все сели благополучно, хотя и с почти полной заправкой, а мы с Мирным еще и с бомбами.

Почти сразу на «Косу» прибыл командующий авиацией Балтфлота генерал-лейтенант Гуляев. Меня вызывали на КП (это была моя первая встреча с Гуляевым). Я ему всё рассказал, что видел, чертил схемы движения самолетов в воздухе. Потом комиссия из Москвы работала. Всё допытывалась, а не видел ли я дым или еще хоть что-нибудь необычное. Я видел только, что, падая, самолет два раза немного качнул крылом уже в пикировании. Выводы свелись к потере скорости на развороте.

И я склоняюсь к этой версии, хотя и трудно довести Бе-6 до сваливания.

Игорь Дмитриев был вдумчивым перспективным летчиком, но новичком на Бе-6. Правый летчик Яков Комардин тоже сравнительно недавно пришел, из истребительной авиации и был человеком порывистым, быстро увлекающимся. Вполне возможно, что на четвертом развороте они глазами уже искали бурун и не смотрели на приборы. А достаточного опыта, чтобы ощутить потерю скорости, грозящую Бе-6 сваливанием, у них не было.

Году в 1963-м или в 1964-м летом чуть не произошла еще одна катастрофа. С самолетом Гены Казанцева мы шли лоб в лоб и отвернули в последнюю секунду. А дело было так. Мы отрабатывали ночную смену с задачей выполнить полет на боевое применение. В данном случае это означало взлет, набор высоты, выход на эшелон, выход на полигон «Папес» в районе Лиепаи, где сходу (курс 0) надо сбросить 2 бомбы, затем выйти в район Палдиски, где осуществить поиск ПЛ, развернуться на обратный курс и придти домой точно по времени, при этом набрав определенное количество часов в СМУ. Для подтверждения класса (а у всех тогда был 2-й) за год надо было выполнить не менее 10 таких поле тов на боевое применение.

И вот эскадрилья взлетела на задание с интервалом в 10 мин. И на этот раз я иду последним в этом обозе на своем самолете № 15. Передо мной — экипаж Казанцева, интервал до которого постепенно уве личился до 13 мин. Далее события развивались так. Казанцев почему-то не отбомбился на «Папесе», а это «крышка» зачетному боевому применению. Он запрашивает повтор. С земли говорят, что локатор «сел» и они не видят обстановки в воздухе. Я предлагаю, учитывая возросший интервал времени, Казанцеву выполнить второй заход ускоренно, двумя разворотами на 180 градусов. Вроде бы все согласны. Но Казанцев с принятием окончательного решения затянул. Да еще и его штурман не учел угол сноса. А тем временем у меня уже 40 км до полигона, мы получаем команду «рубеж» — и я приступаю к подготовке сброса бомб. Ночь. Высота 2100. Облачность под нами около 3 баллов. Всё море в огоньках: рыболовный флот на промысле. Я шурую за штурвалом, весь «в приборах» и слушаю своего штурмана Федю Бороздина, который работает с прицелом. Правый летчик Саня Мешалкин может расслабиться… Но в какой-то момент он сильно хлопает меня по правой руке и показывает вперед: а там, прямо нам в лоб, катастрофически быстро приближается самолет! Я даже вижу выхлоп его двигателей! Мы успеваем заложить правый разворот с креном почти в 90 градусов (немыслимо для Бе-6 в нормальной ситуации!). Борттехник Коля Канцедал вываливается из своего кресла (на свою беду он убрал подлокотник) и падает на бок. … Столкновения мы избежали. А штурман, будто ничего и не происходит, по-прежнему корректирует: 6 градусов влево! Какое там 6 градусов! Мы выравниваем самолет и закладываем левый вираж. Бороздин, не отрываясь от прицела, продолжает свою работу и в какой-то момент выполняет сброс бомб. Забегая вперед, скажу, что отбомбились-то мы на «хорошо». И только после сброса — ведь всё происходило стремительно, в доли секунды — к нам подбегает штурман отряда Чернецов Василий Васильевич, вылетевший с нами для контроля. Он тоже видел приближение встречного самолета, но у него не было никакой связи, чтобы сообщить нам в кабину. В общем, если б Санька Мешалкин задремал — конец бы нам всем, и экипажу Казанцева тоже.

Начальство об этом инциденте узнало случайно. На следующий день стрелок Казанцева матрос Бойко заявил, что с Казанцевым лететь не хочет, но кто-то что- то не расслышал и Казанцева перепутали с Клименковым, то есть со мной. Меня к командиру: так, мол, и так: с тобой стрелок Бойко лететь отказывается. В конечном итоге путаница разъяснилась: стрелок вчерашнее обрисовал, и нам с Казанцевым устроили очную ставку. Оказалось, что он нас видел и хотел «перепрыгнуть» высотой. Но на развороте они потеряли и высоту, и скорость. Растерялись. Дошло до того, что борттехник у Казанцева (а не летчики!) двинул РУДы на набор скорости. Ну как можно было рассчитывать на набор высоты на Бе-6?! У него ж скороподъемность не больше полуметра в секунду!

В общем, чудо нас тогда спасло, и Саша Мешалкин, конечно.

В 1962 году впервые сели в Рыбачьем. В тот день эскадрилья взлетала двумя отрядами: в одном 5, в другом 3 самолета. Под каждым самолетом аж по 16 боевых ФАБ-100, на этот раз — со взрывателями. Идем на север. В 10–15 км западнее мыса Таран специально для нас в море на якоре установлена морская бочка. С воздуха на воде был хорошо виден ее торец диаметром около 3 метров. Вот по этой бочке надо было отбомбиться с высоты 600. В два захода, сбрасывая за раз по 8 бомб. Что экипажи и сделали. При взрыве фугасных бомб самолет изрядно встряхивало, даже на такой высоте. А рядом с нами и выше нас на своем Я к-18 летал командующий ВВС БФ генерал-лейтенант Гуляев: наблюдал, оценивал. От близких разрывов бочка аж плясала в воде. Отбомбившись, пошли на «Рыбачий». Гуляев с нами: теперь наблюдает за посадкой на воду. По очереди садимся. Витя Матвеев — классный летчик — на этот раз садится с «барсом» (в сухопутной авиации сказали бы «сделал козла», у нас — с «барсом»): после первого касания воды самолет подскочил, пролетел еще немного, после чего нормально приводнился. Гуляев всё видит и приказывает летчику еще раз взлететь и выполнить посадку как положено. Что и было сделано. Так Матвеев стал первым, кто выполнил взлет из «Рыбачьего». После его посадки самолеты постояли некоторое время на воде, затем по очереди взлетели, по-моему, еще и на маршрут сходили и в тот же день вернулись домой.