Храмы Невского проспекта. Из истории инославных и православной общин Петербурга

Примечательна судьба высокохудожественного серебряного иконостаса, под местными иконами которого некогда значилось: «Усердное приношение Войска Донского». На это сооружение, выполненное при императоре Николае I, пошло около 100 пудов серебра, часть которого пожертвовали донские казаки, отбившие при отступлении Наполеона в 1812 г. серебряную утварь, награбленную завоевателями в московских церквах. Отнюдь не случайно серебро передали именно в Казанский собор. Вот что писал тогда М.И. Кутузов настоятелю собора по этому поводу: «Разорители святых храмов пали под бременем своего нечестия. Ничто, похищенное у Божества, не осталось в их власти, и победители со смирением кладут на алтарь Бога святыню… Серебро, 40 пудов, доставляемое мною, есть дар неустрашимых донских казаков вашему храму» [828].

В дар Казанскому собору Кутузов прислал из похода и список Ченстоховской иконы Божией Матери. Этот образ помещен в правом приделе, за левым клиросом на северном выступе стены; икона привлекала даже и инославных поклонников-поляков [829].

Известно, что война будит низменные инстинкты, особенно когда армия преследует поверженного противника, и возникает соблазн «грабить награбленное». Впрочем, на армейском языке это называется «взять трофеи». Сведения об этом можно почерпнуть из записок графини С. Шуазель-Гуффье. По происхождению полячка (в девичестве – Тизенгаузен), она вышла замуж за камергера русского двора – графа Антония Людовика Шуазель-Гуффье, сына известного французского дипломата и путешественника, который, будучи французским послом в Константинополе, в начале революции 1789 г. эмигрировал в Россию. (Принятый на русскую службу, впоследствии назначен директором Императорской Публичной библиотеки [830]).

Отечественная война 1812 г. застала графиню Шуазель-Гуффье в Литве. В Вильно она видела не только пленных французов и тела мертвых солдат, но и «любителей трофеев». «Рядом с ужасными картинами нищеты обогатившиеся грабежами казаки продавали на ассигнации и за самую низкую цену слитки золота, серебра, жемчуг, часы и драгоценные вещи. В то же время они продолжали грабить по деревням, – сетует графиня. – Я постоянно просила Кутузова дать охрану моим знакомым. „Какие негодяи, – говорил мне при этом фельдмаршал, – им всегда мало, вот я заставлю их вернуть награбленное“. На самом деле он принудил казаков доставить известное количество серебряных слитков для статуй двенадцати апостолов в Казанском соборе, в Петербурге» [831].

Для объективности – три замечания на записки польской графини. Во-первых, из «дважды спасенного» серебра отлили не статуи апостолов, а иконостас (освящен 22 октября 1836 г., в день Казанской иконы Божией Матери).

«Главнокомандующий отправил драгоценный металл в Казанский собор, чтобы из него изготовили фигуры четырех евангелистов при царских вратах. На подножии каждой фигуры должна была находиться надпись: „Усердное приношение войска Донского“. Но власти отнеслись к воле покойного полководца без должного уважения. Когда скульптор Мартос по эскизам Воронихина изваял скульптуры, обер-прокурор Св. Синода совместно с министром просвещения сочли их „чрезмерно натуралистичными“, что могло-де „пагубно отразиться на нравах верующих“. И серебро пошло на соборный иконостас» [832].

Во-вторых, в годы польско-литовского нашествия (1609–1618 гг.) незваные гости врывались в ризницы православных соборов отнюдь не в белых фраках. И в-третьих, в ходе Отечественной войны 1812 г. поляки были союзниками Наполеона.

Но это – дела давно минувших дней. Ведь часто бывает так, что внутренний враг опаснее внешнего противника. Как писал в годы революции Александр Блок: «Запирайте етажи, нынче будут грабежи!» (поэма «Двенадцать»). Вскоре после октябрьской революции иконостас Казанского собора снова был ограблен – на этот раз большевиками, и серебро отправилось за границу беспрепятственно… Возможно, когда-нибудь мы получим ответ на вопрос, который уже много лет интересует историков и биографов полководца: где знаменитая шпага Кутузова, украшенная алмазами, а также его многочисленные ордена?

М.И. Кутузов скончался в 1813 г. в Бунслау (ныне – Болеславец, Польша). Когда, серьезно простудившись, Кутузов слег, жители Бунслау застелили соломой улицу перед его окнами, чтобы больного не беспокоил топот солдатских сапог и цокот копыт лошадей кавалеристов. Узнав, что болезнь серьезная, зажиточные горожане обещали лейб-медику прусского короля, которого тот пригласил для лечения русского командующего, сто тысяч талеров, лишь бы он поставил светлейшего князя Смоленского на ноги. У Кутузова оказалась, как тогда говорили, «нервная горячка, сопровождаемая паралитическими припадками». Ознакомившись с симптомами болезни, современные врачи поставили диагноз: полиневрит в тяжелой форме (множественное поражение нервов). Сегодня эту болезнь успешно лечат, однако тогдашняя медицина была перед нею бессильна…

Внутренние органы фельдмаршала вложили в небольшой оловянный (по другим сведениям, свинцовый) гробик, сделанный местным ремесленником, и похоронили неподалеку от города, у деревни Тиллендорф, на холме капеллы святой Анны [833].

В 1821 г. по указу прусского короля Фридриха Вильгельма III в Бунслау воздвигнут 12-метровый обелиск. У подножия обелиска – лежащие львы, как бы сторожащие покой освободителя Пруссии; надпись гласит: «До сих мест довел князь Кутузов-Смоленский победоносные российские войска, но здесь смерть положила предел славным дням его. Он спас Отечество свое и отверз путь к избавлению Европы. Да будет благословенна память героя» [834].

По приказу прусского короля Фридриха дом Кутузова сохранили как музей вместе со всеми находившимися там в ту пору личными вещами полководца. А он, как и многие военные, возил в обозе даже привычную мебель. К примеру, письменный стол, клавикорды.

Тот факт, что основателем музея был прусский король, помог зданию и его экспозиции сохраниться в годы немецкой оккупации. Лишь когда в город вступали советские войска, освободившие его, здание пострадало от обстрела, а вещи, как выяснилось, жители разобрали. Однако маршал Конев, которому доложили о бывшей кутузовской ставке, приказал восстановить здание и разыскать все музейные экспонаты.

Несколько десятилетий в Болеславце работал этот исторический музей. Однако в 1992 г., в связи с выходом российской армии из Польши, встал вопрос и о судьбе музея. Его решили перевести в Петербург. В июне 1992 г., к 180-летию со дня начала Отечественной войны 1812 г., кутузовские экспонаты Бунслау-Болеславца заняли почетное место в экспозиции Военно-исторического музея артиллерии, инженерных войск и войск связи [835].

Интересные сведения о событиях, связанных с разгромом наполеоновских войск, оставил граф Жозеф де Местр – посланник короля Сардинии Виктора Эммануила I. Иезуит де Местр, пребывавший в Петербурге с 1803 по 1817 г., имел обыкновение в своих письмах сообщать о наиболее важных событиях в российской столице.

Победа над Наполеоном приближалась, и Александру I предстоял отъезд во Францию. Как и прежде, в Петербурге государь посетил Казанский собор, о чем сообщал Жозеф де Местр: «В понедельник 13/25 (июля 1814 г.) в семь часов утра после продолжительного и достославного отсутствия прибыл сюда Его Императорское Величество. Сие явилось для всех полной неожиданностью, ибо приехал он без свиты и без шума, остановился у Казанского собора, чтобы помолиться, после чего направился к себе во дворец…

На другой день по приезде Его Императорское Величество повелел отслужить в Казанском соборе отменно красивый благодарственный молебен. Присутствовали Император, Ее Величество Императрица-мать, Великий князь Константин и Великая Княжна Анна» [836].