Комната с видом на звезды (СИ)

Над входом в лавку нависал бордовый козырек. Под козырьком и на стенах здания висели небольшие фонари. Справа и слева от двери поблескивали два больших окна, сквозь которые пробивался оранжеватый свет, исходящий из недр лавки. Через стекло можно было увидеть античные вазы или тонкие деревянные статуэтки темнокожих девушек. Более мелкие предметы стояли дальше, и чтобы разглядеть их, нужно было войти внутрь.

- Папа! Зайдем! - попросила я, и мои глаза, и без того чересчур большие для детского личика, стали огромными. Отец тогда засмеялся, и мы вошли внутрь "Саламандры". Колокольчик, висящий над входом, огласил магазин трепетным звоном, и вскоре к нам вышел хозяин лавки. Но я не сразу увидела его. Вокруг был другой, заколдованный и непостижимый мир искусства, созданного руками человека, и я потерялась в нем.

- Здравствуйте, - кивнул отец хозяину, и тот с широкой улыбкой поздоровался в ответ. Ему было лет пятьдесят на вид. Невысокий, полноватый, с пышной короткой бородой, поседевшей, как и волосы на затылке. И у него была чудесная улыбка. Улыбка фокусника, но не продавца. Пока они с отцом беседовали на общепринятые темы, я рассматривала все, что попадалось мне на глаза. Конечно же, я безумно хотела получить в подарок от отца какую-нибудь вещь, но все казалось очень красивым, и потому, в моем представлении, дорогим. Мне было неудобно просить отца и ставить его в неловкое положение. Потому, заставив себя остановиться, я подошла к папе и взяла его за руку.

- Ну, что, - добродушно спросил хозяин. - Понравилась моя лавка?

- Очень, - призналась я. Мои глаза горели.

- Может, хочешь что-то купить? - продолжал хозяин. Я растерялась, а отец улыбнулся.

- Смелей, - проговорил он мне. - Сегодня хороший день для подарка!

Тут колокольчик на двери зазвенел снова, и в лавку вошла дама в красном плаще. Я все еще стояла в нерешительности рядом с отцом. Дама тем временем поздоровалась с хозяином и принялась осматривать большие зеркала в изящных рамах, высокомерно приглядываясь к позолоте. Я совсем не знала, что выбрать, и позавидовала хозяину, который жил здесь и владел всем этим богатством. Однако он словно понял мое замешательство и кивнул.

- Подождите-ка здесь, - обратился он к нам с отцом и скрылся из виду. Когда же он вернулся, то поставил на прилавок передо мной круглый подсвечник из разноцветного стекла величиной чуть больше кофейной чашечки. Я уже в восхищении смотрела на множество маленьких стекляшек, красных, оранжевых и желтых, искусно составляющих тело подсвечника. Между тем хозяин достал чайную свечку, зажег ее и бросил на дно подсвечника. Тут же свет пронзил разноцветные стеклышки, и подсвечник засверкал. Красные, точно зерна граната, и желтые, похожие на маленькие солнца, стеклышки играли с моим воображением, словно складывались в фигуры на дне калейдоскопа.

- Как красиво! - восхитилась я и не могла перестать смеяться от радости. Хозяин, тоже улыбаясь, шепнул отцу цену этого чудесного светильника, и папа, вероятно посчитав ее приемлемой, кивнул.

- Ты умеешь радоваться мелочам, девочка, - проговорил хозяин, вручая мне коробку с подсвечником. - Пусть это чудо не покинет тебя.

Мы попрощались, и этот подсвечник был первым сувениром из "Саламандры", который я водрузила на свои полки трофеев. Так их потом прозвали мама с папой. Эти полочки были прибиты на стене в моей комнате. Сперва я ставила на них школьные учебники, но потом другие вещи, абсолютно ненужные, но бесконечно прекрасные для меня, вытеснили школьные книги. Это место было моей душой, моим домом. Это были вещи, которые говорили, кто я. Все та же восьмилетняя девочка, взирающая на мир с широко распахнутыми от восторга глазами.

***

Было без четверти семь, и вечер спускался на улицы города. Хозяин "Саламандры" уже разжег настенные светильники, и я издалека видела падающий на асфальт теплый свет, принимающий форму окон. Фонарь под козырьком подсвечивал его бордовую кровлю, и оттого она казалась густой и похожей на вино в бокале. Я толкнула ручку двери и оказалась внутри "Саламандры". Хозяин, Освальд Павлович, стоял за прилавком и, держа в руке странного вида пинцет, ковырялся в каком-то механизме. С нашей первой встречи прошло девять лет, Освальд Павлович немного осунулся, стал носить очки, его борода была не такой пышной, но взгляд и улыбка остались прежними. Старый волшебник с подсвечником в ладони.

Все эти годы время от времени я заглядывала в лавку. Копила карманные деньги и покупала вещички, которыми пополняла коллекцию на полочке трофеев. Освальд Павлович, похоже, разглядел во мне что-то. Какую-то искру. Я была не просто покупателем безделушек. Я стала другом Крезы.

Как-то между делом, из неоконченных фраз и обрывков мыслей старика, я поняла, что он живет здесь совсем один. Ни жены, ни детей у Крезы не было, только немецкая овчарка по кличке Фортуна. Она была удивительно умной и наверняка скрашивала вечера Освальда Павловича своим тихим умиротворяющим присутствием. Днем Освальд Павлович выпускал ее на улицу, и, когда Фортуна хотела вернуться, она пробегала мимо больших окон лавки. Тогда Креза шел к черному входу и открывал ей дверь. Она была сухопарой, подтянутой, с густой шерстью черно-подпалого окраса. Частенько Освальд Павлович отправлял ее на собачьи выставки или соревнования, и список побед Фортуны можно назвать внушительным.

Когда наступало время закрывать магазин, а это было обычно в девять вечера, Креза вешал на дверь соответствующую табличку, запирал все замки и уходил из торгового зала в другую, смежную комнату. За ту самую деревянную дверь, вечно запертую для остального мира. Там он готовил себе нехитрый ужин, курил трубку, перекидывался парой фраз с Фортуной и ложился спать, чтобы утром, часов эдак в восемь, открыть свое детище. Я не понимала, почему такой человек, как Освальд Павлович, остался совсем один. Но было очевидно, что Креза не намерен говорить о себе слишком много, а я умела дружить и не задавать лишних вопросов. Этим летом, когда мне удалось сдать выпускные экзамены в школе на высокие баллы, я вновь пришла в лавку. Пришла, чтобы рассказать добродушному старику о своих успехах и купить что-то в память о таком чудесном дне.

- Вижу, ты становишься совсем взрослой, - проговорил тогда Освальд Павлович. - Впереди целое лето, что будешь делать?

- Даже не знаю, - задумалась я. - Ждать итогов зачисления в институт. Гулять с друзьями, читать... Может, найду какую-нибудь работу.

- А как ты думаешь, отец разрешил бы тебе немного поработать в моей лавке? - продолжал Освальд Павлович, и я взглянула на него, не поверив услышанному.

- Вам, наверно, нужна уборщица? - проговорила я.

- Пожалуй, нужна, - немного подумав, кивнул Освальд Павлович. - Но помощь с делами лавки мне нужна больше. Хочешь стать торговцем безделушками?

Я продолжала таращиться на Крезу, а он засмеялся.

- У тебя снова тот взгляд, которому уже девять лет, - сказал он, вспоминая, как я впервые посмотрела на его лавку сквозь окно. - Что скажешь?

Что я скажу? А что я могла сказать на предложение проводить время в этом месте, иметь отношение к столь красивым вещам, хорошенько рассмотреть их и еще получать за это хоть какие-то деньги?!

- Конечно! Хоть сейчас! - затараторила я. - Правда не знаю, получится ли, но все будет круто, потому что я вроде как пять по алгебре и... Короче, я не знаю, что я сказала, но это мечта!

Освальд Павлович рассмеялся и погрозил мне пальцем.

- Спокойнее, девочка, спокойнее, - проговорил он. - Сперва мне нужно согласие твоих родителей. А потом можешь приходить около семи часов, обычно в это время я немного привожу в порядок лавку. Ты бы могла заняться покупателями, пока я управлюсь со счетами... Да и поручений тут хватает, я уже стал совсем старый, как видишь...

- Ну что вы, - покачала я головой. - Какой же вы старый! Вы видели, чтобы волшебники старели?