Кассиана

— Бог дал мне то, чего я всегда желала — множество детей.

Вскоре она возвратилась в монастырь.

— Не могу я в городе. Все мне тяжело. Прежде былая «горбатой Юлией», а теперь «горбата» и телом, и душой. Раньше не знала, что я и душой горбата. Отец Каллистрат исцелил мою душу. Прощайте.

Три года провела она в монастыре как послушница. Собрала она детей-сирот из деревни и устроила детский церковный хор. Посещала больных — и сербов, и турок из близлежащих мест Приеполья, помогая и утешая их. Все больше народа стало приходить в монастырь, теперь и из-за нее, а не только ради отца Каллистрата.

Когда исполнилось три года ее жизни в монастыре, старец Каллистрат одел Юлию в монашескую рясу перед гробом Святого Саввы и дал ей имя Кассиана.

Юлия была несказанно счастлива, и говорила:

— Это для меня более желанно, чем быть повенчанной с царем.

— Теперь ты обвенчана с Царем, с Царем над царями, — улыбнувшись, сказал ей старец.

На Успение, отслужив Литургию, отец Каллистрат слег в постель. Он позвал к себе Кассиану и вручил ей рукопись со словами:

— Это все, что я хочу оставить тебе. Все то, о чем я говорил тебе все эти годы, здесь записано, чтобы ты помнила мои

слова. Ангел Божий явился мне сегодня за Литургией, чтобы через три дня забрать мою душу. А ты, дочь моя золотая, продолжай трудиться и расти, расти в любви Божией.

Ровно на третий день отец Каллистрат умер. Кассиана зажгла свечу и сама закрыла ему глаза.

Такой великий духовник, как отец Каллистрат, встречается не часто, раз в сто лет. После отца Каллистрата в Милешево были менее искусные духовники. Поэтому народ удвоил свою любовь к матери Кассиане как носительнице той великой благодати веры и любви, которой жил и дышал покойный старец Каллистрат.

Заканчиваю таким напоминанием: в наше время есть три великих вещи в Милешево — как для сербского православного народа, так и для многих мусульман: это гроб Святого Саввы, память об отце Каллистрате и монахиня мать Кассиана.

Слава Богу и Святому Савве. Упокой душу отца Каллистрата. Жизнь и здравие матери Кассиане. Аминь.

Йово Сарайлия.

— Этим, господа, завершается рукопись покойного отца моего Иова Сарайлии, — сказал Павле. — Спасибо вам за внимание, а теперь пойдемте отдыхать. Нам предстоит еще целый день пути до святого Милешево.

Глава 5. В монастырских стенах

Наши путники благополучно достигли Милешево. Они строго постились, чтобы причаститься в Великий Четверг (в день, когда было установлено Таинство Святого Причащения), и чтобы с радостью встретить Светлое Воскресение. Регулярно ходили они на все богослужения, поклонялись гробу Святого Саввы, зажигали свечи на могилах отца Каллистрата и монахини Кассианы. Павле проявлял особенное усердие. Он ставил свечи на все могилы возле храма. Могила Кассианы помещалась с южной стороны церкви. Никакого памятника на ней не было. Так она захотела. Могила ее была покрыта кусками мрамора. На одном куске было написано: «Монахиня Кассиана». Мрамор весь почернел от множества свечей, которые ставил народ. На могиле еще лежали цветы, свежие и увядшие, а также ленты, платки, куски холста и разные другие предметы — народные дары, которыми выражалась благодарность и видимым образом усиливалась молитва.

В один из дней, когда наши путники стояли у могилы Кассианы со многими другими богомольцами, которые зажигали свечи и украшали могилу, один старый крестьянин сказал, взглянув на них:

— Святая она, господа, святая. Я ее хорошо помню. Во всяком горе она плакала от жалости, а во всякой радости она плакала от радости. Такую доброту и наши деды не видели.

— Аферим правду говорит! — подтвердил один мусульманин из Приеполья. — Да она много и намучилась. Мучили ее и мусульмане, мучили и христиане. Один наглый каймакам (полицейский чиновник — Прим. пер.) из Приеполья бросил ее в тюрьму и велел бить ее за то, что некоторые турки благодаря ей обращались в христианскую веру. А потом сербские гайдуки били ее за то, что она ходила по мусульманским домам и помогала турецким сиротам. Все били ее по горбу, и раны эти носила она до смерти.

— Святая душа, дай бы ей Бог, что бы и кости ее заблагоухали на Дженет (тур. — рай — Прим. пер.)!

Услышав эти слова, старый доктор Сумрак громко зарыдал. Друзья посмотрели на него и вспомнили, что он также плакал и тогда, когда Павле Сарайлия читал повесть своего отца в монастыре Баньи. Но и теперь, как и тогда, они приписали это его старческой чувствительности.

Павле несколько раз просил монахов поискать записки отца Каллистрата, посвященные Кассиане, о которых говорил его отец. Они искали повсюду: в библиотеке, в кладовых, в мантиях умерших монахов, в матрасах, в подушках. Но нигде ничего не нашли. Говорили, что об этой рукописи никогда ничего и не слышали.

В один из вечеров доктор Сумрак шепнул Павле на ухо:

— Эта рукопись находится под престолом в алтаре.

Удивленный Павле спросил доктора:

— Откуда ты об этом знаешь?

— Я знаю и более того. Покойная Кассиана каждую субботу ее доставала, приносила к себе в келлию и читала на ночь как молитвенник. Утром, в воскресенье, она возвращала рукопись на прежнее место, и делала так со дня смерти Каллистрата до глубокой старости. Если она не взяла ее с собою в могилу, то рукопись — в алтаре, как я сказал.

Это признание еще сильнее удивило Павле. Он призвал игумена, пошел с ним в храм, и игумен тотчас извлек из-под престола кожаный сверток, в котором находилась рукопись. Несказанно обрадованный Павле позвал двух своих друзей, чтобы вместе с игуменом пойти в какую-нибудь келлию и прочитать ее там. Но доктор Сумрак опять-таки шепнул Павле к великому удивлению того, что не может присутствовать при чтении. Ему, сказал он, эти записки хорошо известны, Кассиана давала их ему читать. И он читал рукопись несколько раз. Тогда Павле с игуменом и Марком Кнежевым затворились в келлии и попросили игумена прочесть рукопись, так как благодаря разным монастырским бумагам он был хорошо знаком с почерком отца Каллистрата.