Место, где пляшут и поют

— И не вздумайте все валить на Гущина! — прикрикнул Аристарх Маркович.

Затуманенному взору Сундукову лицо его виделось круглым и плоским как большая белая пуговица.

— Вы на Гущина не смотрите, у него двоюродный брат в Думе. Кузен!

—У меня нет кузена, —сказал Сундуков. —У меня тетка замужем за ветврачом зоосада, но детей у них нет…

—Тем более! —сердито оборвал его Аристарх Маркович и покосился на сидящего одесную Василиска.

У зама было лицо оскорбленной девственницы —хотя следует признать, что редкая девственница сумела бы выбрить щеки до такой замечательной синевы. Несмотря на тщательное бритье, за километр угадывалось, что верного Василиска продинамили. “Когда

он успел побриться?” —удивился Сундуков, уже знавший, что Василиска освободили из морга только в восемь часов утра, бледного и перепуганного до рвоты.

—На Гущина он смотрит! —повторил Аристарх Маркович, и Василиск скорбно усмехнулся. Он тоже понимал: смотреть на Гущина —последнее дело. Сундуков не стал спорить, хотя смотрел он в этот момент вовсе не на Гущина, а на плакат, аккуратно, а лучше сказать, любовно пришпиленный к стене. Плакат изображал Президента под сенью трехцветного флага. Президент с плаката в свою очередь посматривал на Сундукова -взглядом хитрым и проницательным, хотя и не без известного добродушия, будто хотел сказать: “Что бы тут ни плели, а ты, Сундуков, для меня такой же дорогой россиянин, как всякий прочий. А потому — не робей и три к носу!”.

Но Сундуков все-таки робел, потому что Президент вслух ничего не говорил, а в голосе Аристарха Марковича клокотала лава.

—Интересное у нас получается кино, —продолжал он. -Уважения мы к себе требуем, оплаты труда требуем. Мы, видишь ли, цивилизованные люди! —Он некоторое время сидел, опустив глаза, будто высматривал на столе что-то мелкое, но досадное —высмотрев же, шарахнул кулаком и уже без помех стал опять сверлить Сундукова злым и безжалостным взглядом: —На кого вы похожи! Вот сейчас зайди посторонний —он поверит, что перед ним врач? Да он поднимет меня на смех! Небриты, брюки как из… прости господи!.. А что за штучки вы себе позволяете?.. Запереть Василь Сергеича в морге! —он снова пустил в ход кулак, но, заметив, что у Сундукова шевельнулись губы, уничтожающе заметил: —Гущин хоть брюки гладит!.. А вы? Не удивлюсь, если однажды на вас придет бумага из вытрезвителя!

Сундуков вздрогнул —проницательность руководства поразила его. “Но ведь врет небось, — с неприязнью подумал он. - Удивится, пожалуй…”

—И вы считаете, я могу доверять такому работнику? —спросил Аристарх Маркович. -Сомнительного морального облика, стремительно теряющему квалификацию? Сегодня приходите на работу… м-м… как у вас говорится —с бодуна? Завтра не сумеете распознать отек мозга, а послезавтра…

— …начнет коронки у мертвецов драть! — озабоченно подсказал Василиск. — Чего доброго! Аристарх Маркович с ужасом посмотрел на него, на Сундукова, почесал нос и сказал недоверчиво:

—Ну, это ты, Василий, уже того… Это уж… Не-ет, такую перспективу я решительно не приемлю! А вот что касается морального климата… Вы ведь, грубо говоря, культурный человек, Алексей Алексеевич… работать как-то надо с коллективом, быть маяком, что ли… Ведь вот взять вашу -как ее —Таисию! Ходит по больнице, плетет, не знаю что… Блудница с кровавыми ногтями… Это надо ж придумать!.. Мор, видите ли, грядет! Василиск прыснул в кулак.

—А вы считаете, не грядет? —спросил Сундуков, которому было уже все равно. Аристарх Маркович тяжело вздохнул.

—У меня старики в деревне, —задушевно поведал он. —Там уже год —ни пенсий, ни зарплаты. И никакой паники. Трудно, кто ж спорит! Но рук люди не опускают, и хлеб растет, и куры несутся. Вот у разгильдяев, да, у тех обязательно мор… или белая горячка…

— Или разруха… —поддакнул Василиск. —Как в кино, да? Если, говорит, будешь мочиться мимо унитаза — то и будет разруха… хе-хе!

—Вот именно, разруха, —подтвердил Аристарх Маркович, задумчиво глядя в окно на печально облупившиеся фасады больничных корпусов. —Значит так, Алексей Алексеевич, в общем и целом — пока выговор. А если этот Содом и Гоморра не прекратится…

Сундуков нашел Гущина в морге. В клеенчатом фартуке и осклизлых резиновых перчатках тот колдовал над бездыханным телом. Сундукова замутило. “Стремительно теряю квалификацию”, — подумал он.

— Я виноват, — признался Гущин. — Надо было тебя — под мышку и домой… Знал ведь, что ты в кондиции… не доглядел.

—Да ладно, —глухо сказал Сундуков. —Брошу все к черту. Надоело кланяться за гроши. Надоело возиться в кишках. В бизнес пойду.

— В бизнес? — удивился Гущин, распахивая настежь чужую грудную клетку с равнодушием ассенизатора, откидывающего канализационный люк. — В тебе, значит, есть такая жилка? И что ж за бизнес?

—Да мало ли, —храбрился Сундуков. —Торговать буду. Вот есть такая штука —японский смех. В маленьких красных мешочках. Заводная вещь! А то вот выхожу сегодня из вытрезвителя — и такая разлита в окружающем мире тоска! Ей-богу!

— Японский смех? — поднял бровь Гущин, кромсая тупыми ножницами отстучавшее сердце. — Тебе, что же, русского смеха мало?

— Русский, это, брат, сквозь невидимые миру слезы… — с усилием сказал Сундуков и демонстративно принюхался. - Может, хоть от запаха этого избавлюсь… Въелся, понимаешь, во все поры… Иной раз жрать сядешь —а в нос моргом шибает… И ничего — жрешь.

— Для того и живем, — согласился Гущин. — Чтобы жрать… В смысле, наоборот…

Разговоры о еде вызвали у Сундукова новый приступ тошноты. Перед глазами мелькнуло что-то вроде северного сияния. Гущин присмотрелся к приятелю и покачал головой.

—Ладно, ступай! —повелительно сказал он. —Обойдусь. Аристарх сейчас на коллегию уедет, дорога свободна, поправляйся. Деньги-то есть?

Сундуков махнул рукой.

—Деньги! —саркастически произнес он. —Я в полной заднице. Теперь приплюсуй счет из вытрезвителя. А мы и так должны пол-лимона. Сынок нагрел…

— Как так? — спросил Гущин

—А я не говорил?.. На днях с одноклассником Гуренко поднялись на школьный чердак и распили там бутылку водки, закусив голубиными яйцами… Потом их рвало, а одноклассник Гуренко выпал в люк и сломал ногу.

Гущин неодобрительно покачал головой, разглядывая при этом чужую страшную печень.

— Вот твоему кронпринцу на эту печень бы поглядеть… - мечтательно заметил он. — В смысле санпросвет работы. А то - голубиными… Только, значит, я не понял — пол-лимонато за что? Сундуков покачал головой.

—Компенсация родителям… Иначе грозят большим скандалом. Ваш —зачинщик, говорят. И у меня же еще спрашивают: “Где ваш сын берет деньги на водку?”… Если бы мне знать! —с некоторой завистью закончил он. Гущин отложил инструменты и, подняв руки, будто шел сдаваться, надвинулся брюхом на Сундукова.

— В нагрудном кармане, — сурово сказал он. — Три. Больше не дам.

Сундуков запустил пальцы в указанное место. Три тысячи были там.

—И что за дети такие! —невпопад произнес он дрогнувшим голосом. —Неужели нечем заняться? Интеграл бы какой разложили… или в футбол сгоняли, что ли… Не хотят! Ну, я пошел? Гущин кивнул, а потом еще долго глядел вслед Сундукову, высматривая в окне его полинялую неприкаянную фигуру, и очнулся лишь от чьего-то деликатного прикосновения. Обернувшись, он обнаружил Таисию, которая, закатывая бельмастый глаз, тут же выложила торжествующе:

—Иваныч, слушай, что скажу! Намедни-то, как Василь Сергеича из покойницкой выпустили, так мне знамение было! Никто и не углядел, а я ясно видала!

— И чего ж ты теперь видала? — хмуро поинтересовался Гущин.

—А вот чего! —ободренно затарахтела Таисия. —Он, Василь Сергеич, сначала будто омороченный был — кричал, бился, а после затих, и у его изо рта скарабей вышел!

— Ну, ты и помело! — крякнув, сказал Гущин.

—Истинно, скарабей! —перекрестилась Таисия. —И, значит, пошел скарабей этот гулять по белу свету. На погибель нашу! И найдет кто от его спасение — вряд ли!