sbornik) Litmir.net 259964 original 15e00.fb2

Он покупал товар в Америке и Европе, а продавал по всему миру, дотошно следя за сертификацией, чтобы не нарушать международные законы. Он жил в мире убийц и деспотов, в котором нельзя выжить, не будучи безжалостным и ловким. Где бы он ни торговал, это приводило к людским смертям, напрямую от проданного им оружия или в результате тайных махинаций его предприятия. Он был властителем теневого мира мировой торговли оружием, защищенным влиятельными покровителями из разных стран. Правительства клеймили его на словах, продолжая вести с ним дела втайне.

Пресса окрестила его «Торговцем смертью». В журналах выходили статьи с цветными фотографиями разрушений, вызванных проданным им оружием, иногда одновременно с описанием сцен его частной жизни. Один из самых завидных холостяков в мире, он владел домами в Лос-Анджелесе и Париже, играл по-крупному и обладал безупречным вкусом в одежде и женщинах. Но единственной его настоящей страстью было другое. Он обожал искусство. Собирал произведения искусства, изучал историю, глубоко впечатленный всем этим. Самоучка, он много времени проводил в галереях и музеях по всему миру. Приобретал произведения искусства на всемирно известных аукционах, у официальных дилеров, а также из менее законных источников. Он не только любил искусство, но и иногда использовал произведения искусства в качестве валюты при совершении сделок, если контролирующие правительственные органы мешали непосредственному их финансированию.

В 1981 году Маслов прибыл в Боливию для переговоров с генералом Луисом Гарсия Меса по поводу крупной партии оружия. Генерал, новый президент Боливии, был жестким правителем. Он пришел к власти в 1980 году, в силу странного стечения обстоятельств, когда договорились между собой главари наркокартеля Роберто Суареса, бывшие нацисты и юные неофашисты, объединившиеся под началом Клауса Барбье, бывшего гестаповца, известного в мире под прозвищем «Лионский палач».

Маслов не любил вести дела с клиентами, получавшими деньги от наркоторговли, поскольку они всегда находились под пристальным вниманием Управления по контролю оборота наркотиков США. Этой организации Маслов боялся больше, чем наркобаронов. Те, по крайней мере, руководствовались понятиями чести, а вот Управление не раз использовало чрезвычайно грязные методы, устранив не одного из его конкурентов. Маслов был рад их исчезновению, но не желал пополнять их ряды.

Маслов находился в Паласио Квемадо в Ла Пасе, в последний день трудных переговоров, в ходе которых он пришел к выводу, что Меса – не заслуживающий доверия дурак, который продержится у власти не более полугода. Меса предложил ему изрядный заказ, но хотел приобрести оружия больше, чем мог себе позволить, в особенности – автоматическое оружие и гранатометы. Ему не хватало восьми миллионов долларов по ценам, которые предложил Маслов. Наличных денег у Месы было мало, и он предложил расплатиться наркотиками. Искренне удивился, когда в ответ Маслов громко расхохотался, но принял это за намек на повышение цены. Раздраженный Маслов извинился перед Месой и сказал, что ему надо посоветоваться с помощниками.

И тут, едва глядя вокруг, заметил картину Караваджо.

Подлетел к ней едва не бегом, темной картине в темном углу, висящей среди полудюжины других, напротив стены, на которой в позолоченных рамах висели портреты боливийских диктаторов и генералов, крохотных на фоне шестиметрового изображения Симона Боливара верхом на лошади в момент его очередной победы на поле боя.

Картина не была подписана, но Маслов узнал ее, как узнал бы свое отражение в зеркале. Остальные картины на этой стене тоже были ценными, но для него они уже не имели значения.

Маслов вернулся к Меса.

– Как, возможно, известно вашему превосходительству, я, в некотором роде, любитель искусства. Я тут увидел четыре-пять картин, которые меня заинтересовали. Возможно, мы сможем организовать сделку так, чтобы уладить ваши проблемы с наличными деньгами?

– С этими мы уже ничего не сможем сделать. Они принадлежат новому поставщику. Другу Барбье, полковнику Беку. Патовая ситуация. Боюсь, его мнение об их ценности, скажем так, сильно преувеличено.

– Простите за нескромный вопрос, но сколько за них хочет полковник Бек?

– Он хочет то, чего все они хотят, – презрительно ответил Меса. – Денег и дипломатический паспорт. Заявляет, что картины стоят восемь миллионов. Наши эксперты оценили их не дороже четырех.

Маслов знал этих экспертов. Директор государственного музея, человек, всю жизнь приобретавший лишь портреты генералов и их лошадей. Должно быть, дурак изрядный, если так прокололся, но так тому и быть.

– Ваш эксперт неправ, – сказал Маслов.

– Возможно, но без разницы. Мы уже вызвали специалиста из Парижа, чтобы выяснить причину различия в оценках.

Маслов пожал плечами.

– Как пожелаете, но я бы дал вам восемь, как хочет Бек. Однако мне нужно улетать сегодня вечером. Предложение остается в силе лишь в том случае, если мы заключаем соглашение прямо сейчас. Вы получите оружие – весь заказанный объем – до конца недели.

Меса едва смог скрыть изумление, но понял, что это возможность сойтись в цене.

– К сожалению, друг мой, все не так просто. Это очень щедрое предложение, но картины не принесены в дар. Полковник Бек захочет получить наличные.

– И сколько?

Бек просил два миллиона долларов.

– Три миллиона, – сказал Меса.

– Почему бы вам не бросить его в тюрьму и не оставить все себе?

– Его немецкие друзья продолжают нас поддерживать. Мы не можем с ними враждовать. Кроме того, это не единственные дела между нами и Беком. Он еще может нам понадобиться.

– Очень хорошо, – сказал Маслов. – Тогда я сам заплачу полковнику.

– Но… – начал Меса, подыскивая слова. Он понял, что его перехитрили.

– Я настаиваю, – сказал Маслов, вставая. – Так мы договорились?

Этой ночью работы Караваджо, Веласкеса, Пикассо, Брака и еще пара других отправились в Лос-Анджелес вместе с Виктором Масловым. С борта самолета он позвонил генералу Торрелио, министру внутренних дел, который искал способы свергнуть молодого выскочку Месу. Маслов не слишком часто предавал клиентов, но знал, что никогда нельзя принимать сторону неудачника. Генерал Торрелио с радостью выслушал подробности предстоящей поставки и быстро перевел Маслову два миллиона долларов в счет скидки за поставку оружия. Маслов понимал, что эти деньги получены от Управления по контролю за оборотом наркотиков, что его лишь еще больше порадовало. Спустя неделю обещанное оружие прибыло на укромный аэродром неподалеку от Ла Паса. Люди Торрелио организовали засаду, перебили солдат Месы и захватили оружие, проданное Масловым Месе. Это стало началом конца диктаторского правления молодого Месы.

Полковник боливийской армии передал Вальтеру Беку сообщение о встрече, на которой с ним должны были расплатиться за картины и отдать новый паспорт. Бек пришел на место с немецкой пунктуальностью, уверенный в том, что боливийские генералы не предают своих благодетелей.

Спустя восемнадцать часов Вальтера Бека в бессознательном состоянии выгрузили из самолета в Тель-Авиве и кинули в кузов потрепанного грузовика. Пленившие его не озаботились тем, чтобы повторять спектакль с судебным процессом, который провели над Эйхманом. Бек проснулся нагим в крохотной темной тюремной камере в пустыне Негев с щелью вместо окна. До крови сбил руки, молотя по стенам, призывая на помощь людей, которые его не слышали. В камере было адски жарко.

– Воды! – орал он. – Животные!

В Боливии пошли слухи о похищении Бека израильтянами. В Тель-Авиве все отрицали. Конечно, все понимали, что они лгут.

Макс закрыл папку, посвященную Вальтеру Беку и Виктору Маслову.

– Вот как все это было, в общих чертах, – сказал он.

– В общих чертах, – повторил Джо Кули. – Но возникает очевидный вопрос. Как же такой человек, как Виктор Маслов, расстался с этой картиной? Как она попала к тебе?

– Мелкий воришка по имени Лонни. Один из самых интересных клиентов, с каким мне доводилось работать за последние тридцать лет. Прислал письмо.