Время ангелов

— Да, я скоро найду работу.

— Пришло время тебе самой зарабатывать деньги. Ты сможешь получать большое жалованье.

— В городе, да.

— Не обязательно в городе.

— Я хочу сказать, в городе легче, а так как я живу здесь…

— Это подводит меня к другому вопросу, — сказал Карел.

Что-то в его голосе заставило Мюриель поднять на него глаза.

— К какому?

— Я не хочу, чтобы ты продолжала жить здесь.

— Прости? — пробормотала Мюриель.

— Я хочу, чтобы ты выехала из дома как можно скорее. Мюриель с изумлением смотрела на отца. При ярком свете гладкая поверхность его лица, белого, будто присыпанного пудрой, казалось, распадалась на составные части. Только глаза блестели, как влажные синие камни, и гладкие темные волосы поблескивали, будто были влажными. Мюриель сказала:

— Я не понимаю тебя.

— Я хочу, чтобы ты выехала из этого дома как можно скорее. Карел произнес эти слова таким же точно тоном, как будто они не были повторением.

— Ты не можешь этого хотеть, — возразила Мюриель. Карел сидел, молча глядя на нее. Он немного подвинул руки, как будто хотел удостовериться, что они в удобном и расслабленном положении.

— Но почему?

Карел откашлялся и сказал:

— Знаешь ли, необычно в наше время, чтобы молодая особа твоего возраста жила с родителями. Ты ведешь ненормальную жизнь. Я думаю, пришло время тебе вести себя более естественно. Разве ты не согласна?

Мюриель всматривалась в глаза Карела, пытаясь увидеть какое-то движение, хотя бы малейший трепет расчетливого наблюдающего сознания. Но не видела ничего, кроме гладкой поверхности глазного яблока. Она моргнула, ощущая уголком глаза ровное свечение иконы.

— А как насчет Элизабет?

— Естественно, Элизабет останется здесь.

— Но кто будет присматривать за ней?

— Я буду присматривать за ней.

Мюриель глубоко дышала и пыталась думать. «Не может этого быть. Не может быть». В самых диких своих фантазиях ей никогда не приходило в голову, что отец может попытаться отделить ее от Элизабет.

Она сказала:

— Не думаю, что Элизабет сможет управиться без меня. В глубине души она добавила: жить без меня, дышать без меня.

— Не сомневаюсь, что она скоро привыкнет к твоему отсутствию.

Мюриель подыскивала верные слова, пытаясь устоять против него. Мог ли отец заставить ее безропотно выполнять свои желания? Она сказала:

— Если я оставлю этот дом, я возьму Элизабет с собой. Карел улыбнулся. Белые зубы блеснули на холодном лице.

— Едва ли это осуществимо, Мюриель. — Он говорил так, как будто это было самое обычное предложение.

Другая мысль пришла к Мюриель.

— Но Элизабет, безусловно… Знает ли Элизабет об этой идее? Одобряет ли ее?

— Естественно, я обсудил это с Элизабет, и, конечно, она одобряет.

Мюриель встала. Отец, оставаясь неподвижным, поднял на нее глаза. Ей хотелось бросить ему: «Я тебе не верю», но она сказала:

— Я тебя ненавижу.

Карел продолжал смотреть в ее сторону, но лицо его застыло, а глаза, казалось, остекленели. Мысленно он был уже один. Мюриель подняла руку, как будто хотела защитить лицо от слишком яркого света. Затем инстинктивным движением нагнулась, схватила икону со стола и прижала ее к груди. Она повернулась и выбежала из комнаты.

— Мюриель, Мюриель, Мюриель, не так быстро. Я хочу поговорить с тобой. Куда ты мчишься?

Она остановилась посередине холла и сказала Лео:

— Я иду повидать твоего отца.

— Его там нет. Он пошел за покупками. Послушай, я должен поговорить с тобой.

Мюриель положила икону на боковой столик лицом вниз. Она не хотела, чтобы Лео увидел ее. У передней двери зазвенел колокольчик, и минуту спустя послышался голос Пэтти, объясняющей Антее Барлоу, что, к сожалению, священник занят.

Первой мыслью Мюриель после того, как она покинула комнату отца, было побежать сразу же назад к Элизабет. Но следующая мысль ее остановила. Ей нужно время на раздумье, возможно помощь, прежде чем она увидит кузину. Решение отца отослать ее явилось для нее в первый момент категорической и безжалостной действительностью, как, впрочем, большинство решений Карела. Итак, теперь он хотел избавиться от нее. Постепенно она осознала, почему должна была уехать. Молчание кузины, ее привычная и знакомая раздражительность и беспокойство почти убедили Мюриель, что Элизабет ничего не знает, но теперь она поняла, как неразумно было так думать. Она была просто не в состоянии представить себе, что молчание Элизабет — намеренный маскарад, линия поведения, часть какой-то ужасной мести.

Теперь решение Карела заставило ее увидеть все в новом свете. Если Карел не лгал, он и Элизабет, должно быть, совещались, что предпринять. Действительно, вряд ли бы Карел велел Мюриель уйти, по крайней мере не предупредив Элизабет, и, безусловно, она могла бы остановить его, если бы захотела. Элизабет и Карел обсуждали ее, советовались, как с ней поступить, и холодно решили ее судьбу. Она оценила их действия при новых обстоятельствах. В своем состоянии шока ей не пришло голову спросить, как они поступят.

Этот их союз против нее даже в большей степени, чем то, что она увидела прежде, перевернул весь мир. Даже прошлое изменилось. Мюриель стала задавать себе вопросы с ужасающей четкостью. Как это началось? Долго ли продолжалось? Почему это произошло? И на что это похоже? Она чувствовала, что не сможет сейчас посмотреть в лицо Элизабет. Наверное, будут слезы, крики, стыд. А вдруг Элизабет останется холодной? Предположим, она поведет себя, как Карел? До чего же они похожи, подумала Мюриель впервые в жизни.

Она взяла икону инстинктивно, но сейчас видела в ее присутствии какой-то знак. Икона совершила свое таинственное путешествие, а теперь вернулась назад и приведет ее к Юджину. У нее оставалась единственная возможность совершить значительный поступок — вернуть ему икону. Когда она представила, как отдает ее Юджину, разразившись затем потоком слез, она наконец почувствовала каждой клеточкой своего тела, как она несчастна.

— Мюриель, что с тобой? Я говорю тебе, а ты не слушаешь.

— Ты сказал, что твоего отца нет?

— Он пошел в магазин, но скоро вернется. Послушай, мы не можем говорить здесь, давай поднимемся в твою комнату.

Мюриель повернулась и стала подниматься по ступеням. Она вошла в свою комнату, включила свет и чуть не закрыла дверь перед носом Лео. В комнате было ужасно холодно. Здесь редко разводили огонь, так как большую часть времени Мюриель проводила у Элизабет. Она села на кровать и закрыла лицо руками.

— Что случилось, Мюриель?

— Ничего. Что ты хотел сказать?

— Ну, две вещи. Во-первых, я должен признаться, что попал в ужасную переделку. Дело в том, что… старик Маркус… ну, ты, наверное, уже догадалась, что я ходил к Маркусу за деньгами, чтобы выкупить эту проклятую икону. Но дело не в иконе. Я сказал Маркусу, что я помолвлен. Следующее, что он видит — нас с тобой, возящихся на полу. Но это наименьшая из моих проблем. Я почувствовал вину перед стариной Маркусом, так как действительно привязан к старому дураку, но не могу стать его рабом. Это было ужасно. Помнишь, я сказал, что отдам ему семьдесят пять фунтов, но потом решил, что этого недостаточно. Я должен отдать ему всю сумму, которую ему придется заплатить за икону. В итоге знаешь, что я сделал? Занял двести двадцать пять фунтов у той пожилой дамы, о которой тебе рассказывал. Так что теперь я по горло завяз в отношениях с ней. Что ты думаешь обо всем этом?

Мюриель слушала Лео вполуха. Скоро вернется Юджин, он будет держать ее в своих объятиях и заставит ее думать, чувствовать и снова стать цельным человеческим существом. Она рассеянно сказала Лео:

— Это не очень важно.

— Что? Это ужасно важно, это унизительно. Разве ты не собираешься отделать меня за это? Я поступил ужасно!

— Почему я должна тебе верить? Ты так много лгал, твои слова мне не интересны.

— Мюриель, я сейчас не лгу, клянусь.

— Хорошо, о чем еще ты хотел сказать? Я спешу.