Самоубийство. Подготовка (СИ)

- Зал -

И, наконец, главная комната в нашем доме - зал. В этой комнате было два дивана (на которых, по ситуации, спали - я, мама или кузина Наташа), большой стол посреди комнаты, в углу у окна - трюмо (трюмо было наипримечательнейшим предметом дома - главным образом, из-за бракованных зеркал, волшебные свойства которых мои родственники (к счастью) проглядели при покупке - когда ты становился перед зеркалом и начинал двигаться в разные стороны, вправо-влево, вверх-вниз, то лицо твое и прочие части тела удлинялись и искажались самым причудливым образом - именно по этой причине я ни капельки не впечатлился, когда впервые попал в хваленую "комнату смеха" в городском парке (такие парки по всей стране назывались "ЦПКиО" - центральный парк культуры и отдыха; вход в "комнату смеха" стоил, как водится, "десюнчик"; это была обычная небольшая комната с развешенными на стенах деформированными зеркалами, искажавшими отражение смотрящего в них человека, над чем предполагалось смеяться - "совок" вообще славился своими дурацкими аттракционами, а советские люди имели очень странные представления о смешном; ещё "комната смеха" была местом встречи всяких коллекционеров, которые, применяя шпионские методы конспирации, обменивались там марками, значками, монетами и грампластинками) - наше трюмо показывало куда более причудливые картинки, превращая любого человека просто в сказочного урода); здесь же рядом на стуле стоял проигрыватель "Элегия", а в ящике трюмо были сложены грампластинки, в основном, дрянная советская эстрада (в голове моей до сих пор звучит мотив идиотской песни: "У той горы, где вечная прохлада, у той горы, где [чего-то] перезвон..."), но были и несколько пристойных - голубая гибкая пластинка "Битлз" (кажется, на ней была песня "Облади-облада") из журнала "Кругозор", пластинка "Бони М" с Бобби Фарреллом на обложке в окружении его сладких "шоколадок" - научившись писать, я на всякий случай подписал снизу: "Эностранцы"; пластинка дуэта "Баккара" (там пели две обворожительнейшие девушки) с песнями: "Sorry, I"m a Lady" и "Yes, Sir, I Can Boogie" (у них, кажется, других песен и не было), оркестр Поля Мориа и целых две большие пластинки испанского певца Рафаэля; справа же от трюмо на большой тумбе стоял телевизор.

Конечно же, в любом советском доме, главной комнатой (если их было больше одной) была та, в которой стоял телевизор. Мы не были исключением, но все же в нашей сельской жизни телевизор не играл такой уж огромной роли - во-первых, у сельского человека, в отличие от городского, имеется куда большая территория для жизни, домашнего труда и отдыха, чтобы занять себя иными, более полезными, чем торчать у телевизора, делами; во-вторых, наш телевизор (черно-белый "Рекорд", мы заменили его цветным бог знает когда, в 90-х) давал такую отвратительную картинку, что приходилось догадываться о том, что там происходит на экране в сером тумане с движущимися сверху вниз черными полосами, картинка эта сопровождалась звуком такого же качества - телевизор шипел как горячая сковорода, на которую постоянно подливают воду (каналов было два - общесоюзный и украинский, чтобы переключить канал недостаточно было щелкнуть ручкой - кому-то нужно было выйти на улицу (мы делали это с дедом по очереди во имя справедливости) и прокрутить в нужную сторону трубу с антенной, другой же человек (я или дед) в это время наблюдал за меняющейся картинкой и подавал знак в окно); ну а третья причина - это то, что в зале или смежной с ним "дальней" комнате постоянно кто-то спал. И полбеды, если это был дед - деду нормально спалось под звуки кинофильма или футбола, устроить скандал он мог только в редких случаях - когда кто-либо, не зная, что дед спит в "дальней" комнате, включал звук на полную катушку. Но если в "дальней" комнате спали кузины Людочка с Наташей, то пиши пропало - ни одна живая душа не могла посмотреть телевизор, а спали Людочка с Наташей всегда, когда по телевизору показывали хоть что-нибудь путное - кино или футбол. Наверное, они сверялись с программой телепередач.

Ежевечерне, в девять часов, телевизор приходил посмотреть дед - программу "Время" (он называл ее - "Последние известия"). Дед хотел быть в курсе событий в мире. Кузины Людочка с Наташей тут же облепляли деда, как рыбы-присоски, и мешали ему смотреть программу "Время", напрягая вопросами, сравнимыми с теми, которые задавала Красная Шапочка переодетому бабушкой волку: "Почему у тебя такие большие зубы?". Дед благоволил Людочке с Наташей и лишь иногда покрикивал: "Тише-тише", когда не хотел пропустить какое-то очень важное "последнее известие".

Всей же семьей для просмотра телевизора мы собирались в зале только по праздникам - на Новый Год и в другие, менее значительные дни, когда давали телевизионные концерты, например, на день милиции. В такие дни смотреть телевизор обязательно садилась мама - она обожала Софию Ротару (мама называла ее "Соня") и не могла пропустить ни одно ее появление в эфире ("Соня поет", - говорила с благоговением). Под влиянием мамы (здесь налицо явный пример индуцированной любви) все остальные члены семьи тоже полагали, что им нравится София Ротару (даже я всю жизнь относился к ней положительно), кроме тети Люды, дяди Вовиной жены, которая вступала в явную оппозицию, утверждая, что предпочитает Аллу Пугачеву (вы знаете, это случай жесткого антагонизма - ты или за Ротару, или за Пугачеву, "Динамо" и "Спартак", Алая Роза и Белая, Рим и Карфаген, так что тетя Люда проявляла известную смелость, идя наперекор всем). Чтобы та посмотрела на Софию Ротару, мама вытаскивала в зал даже бабушку (вы знаете, бабушка терпеть не могла не только книги, но и телевизор - во все другие дни она вообще не появлялась в зале, не переступала туда порога, кроме случаев, когда ей нужно было вызвать меня или деда по неотложному делу - да и то, в таких случаях она предпочитала пронзительно кричать издалека, не доходя до зала: "Се-ре-о-ожа!" или "Ва-а-ася!") - бабушка садилась в углу на стул, сидела там пять минут (Ротару могла за это время начать петь, а могла и не уложиться), после чего засыпала, уронив голову на грудь. Маму это чрезвычайно раздражало - она терпеть не могла, когда кто-то при ней невнимательно слушает Ротару. Она кричала бабушке: "Мама!" Бабушка вздрагивала, просыпалась, говорила: "Да-да, я слушаю!", после чего снова засыпала. Это всех очень потешало, все начинали следить за бабушкой и поочередно ей кричать: "Мама!", "бабушка!", "Маруся!" - это кричал дед, который веселился больше всех. Тогда мама раздражалась еще больше, потому что все, вместо того, чтобы слушать Ротару, будили бабушку. Обидевшись на всех, мама придвигала стул поближе к телевизору и, с отсутствующим лицом, слушала Ротару в одиночку.

- Книги, журналы и фотографии -

Книги были сложены в тумбе под телевизором и в серванте "Хельга" ("хельга" у нас в доме было именем нарицательным: "Пойди возьми на хельге!"), который служил нам хранилищем для всего - праздничных тарелок и бокалов, чайных и кофейных сервизов (никогда не терявших девственности), серебряных вилок и мельхиоровых ложек, там хранились документы, старые письма, журналы и фотографии (а еще две школьные золотые медали - мамина и тетки Оли). Фотоальбом в бежевой обложке распухал и лопался по швам, как праздничный пиджак на объевшемся на свадьбе толстяке - фотографии в нем не были, как полагается приличным альбомам, вставлены в специальные фигурные прорези, а лежали массивными стопками между страницами. Не пугайтесь, я не буду сейчас описывать каждую из сотен фотографий (просмотр чужих семейных фото с подробными комментариями - одна из самых известных пыток) - обо всех главных и важных я уже упомянул выше.