Кахатанна. Тетралогия (СИ)

Спутники пришпорили коней и галопом пересекли широкую Шангайскую равнину. У самой баржи Каэ спрыгнула на землю, легко взбежала по трапу и обняла Лооя.

– Спасибо...

– Как трогательно! – произнес кто‑то у нее над ухом.

Она осторожно скосила глаза и увидела три черные фигуры в неизменных капюшонах, натянутых на лица.

Да‑Гуа, Ши‑Гуа и Ма‑Гуа тоже приняли участие во встрече.

Нингишзида, увидев возле Каэ три расплывчатые тени в черных рясах, схватился за голову. Эти несносные галлюцинации снова вернулись и принялись изводить его – и ведь как некстати!

* * *

Трое монахов сидят на берегу Охи и болтают ногами в воде. Река на это никак не реагирует – ни всплесков, ни волн, ни кругов. Бьется себе о песчаную отмель и шуршит, не обращая на них внимания. Трое монахов не зависят от этого мира, так же как он не зависит от них. Наверное, именно по этой причине они призваны миром в качестве сторонних наблюдателей. Трое монахов не предсказывают будущее, но предполагают наиболее вероятное развитие событий. Теоретически они способны ошибаться; но на практике это произошло с ними всего один раз – когда они оценили возможность Каэ вернуться в прежнее качество как ничтожно малую, а следовательно – неосуществимую.

Каэ устроилась рядом, обняв себя за колени; больше всего она похожа на девочку, улизнувшую от строгих воспитателей. Роль воспитателей в данном случае играет огромная толпа людей, нелюдей и трое бессмертных, в удивлении взирающих на то, как Интагейя Сангасойя внезапно покинула всех и отправилась беседовать с... пустотой.

Обсуждать действия повелительницы народ Сонандана не намерен, но изумляться волен; вот и изумляется в свое удовольствие. Все равно больше делать нечего.

Да‑Гуа извлекает из складок своей накидки знакомую уже Каэ шкатулку, поверхность которой постоянно меняется в зависимости от того, о каком месте Арнемвенда пойдет речь. Монах раскрывает ее и вытряхивает прямо на песок множество фигурок; затем начинает вытаскивать наугад некоторые.

Шкатулка очень долго, дольше, нежели обычно, переливается и перетекает разными формами и цветными пятнами, пока не останавливается на чем‑то одном. Ши‑Гуа разворачивает ее наподобие шахматной доски, предоставляя Да‑Гуа возможность расставлять на ней миниатюрные изображения. Они выполнены с таким искусством, что абсолютно точно воспроизводят оригинал, создавая иллюзию полной достоверности происходящего на поверхности шкатулки.

– Что это? – спрашивает Каэ.

Да‑Гуа в замешательстве поднимает на нее глаза.

– Я спрашиваю, что это за отвратительное местечко? – И она указывает рукой на четкое и яркое изображение.

– Джемар, – лаконично поясняет Ма‑Гуа.

– Траэтаона, Тиермес, Веретрагна, Вахаган, – перечисляет Да‑Гуа фигурки, попадающиеся ему в руки, – и еще кто‑то... без лица. На него следует обратить особое внимание. Ну и хорхуты, куда же без них.

– Что делает Тиермес на Джемаре? – требовательно спрашивает Каэ.

– Это ты и выяснишь у него, когда отправишься следом, – успокоительным тоном сообщает Ши‑Гуа.

Все это время Ма‑Гуа молчит, только внимательно разглядывает Богиню Истины.

– На какой Джемар? – спрашивает она грозно. – Я собиралась разбираться с делами здесь.

– С делами надо разбираться там, где они по‑настоящему неотложны, – наставительно говорит Ши‑Гуа.

Интагейя Сангасойя переводит взгляд на Да‑Гуа.

Но Да‑Гуа молчит.

– Ты нужна там, – тихо произносит Ма‑Гуа. – Это твоя судьба, и даже тебе от нее никуда не деться.

– Сколько талисманов тебе осталось? – говорит Ши‑Гуа после недолгой паузы.

– Сейчас скажу, – радостно вмешивается в разговор Ниппи. Похоже, он возмущен до глубины души, что к нему лично до сих пор никто не обратился. – Подставляйте пальцы, будем считать.

То, что Ниппи научился разговаривать не только со своим хранителем, но и с окружающими, – это сомнительное достоинство. Но трое монахов по‑прежнему невозмутимы.

– Мы считаем, – говорит Да‑Гуа. – Перечисляй.

– Первый был уничтожен в храме Нуш‑и‑Джан, когда меня еще не восстановили из небытия («Счастливое время», – вздыхает Кахатанна); второй – в Хахатеге. Третий и четвертый погибли в Эль‑Хассасине; пятый был на оногоне Корс Торуне в момент его смерти. Шестой я обнаружил в развалинах старого города, седьмой охраняла мантикора, еще четыре нашли в тайнике на болотах, на границе Сарагана с Мерроэ. Итого одиннадцать. Я верно подсчитал?

Каэ беззвучно шевелит – губами, ведя собственный подсчет.

– Верно? – возвышает голос перстень.

Она приходит в себя, встряхивает головой.

– Совершенно верно, одиннадцать. Из существовавших тридцати.

– Это блестящий результат за столь краткий срок, – серьезно произносит Ма‑Гуа.

Ши‑Гуа молчит. Только ласково поглаживает Богиню Истины по руке. Ему искренне жаль, что она, призванная дарить надежду и свет, вынуждена странствовать по миру. сражаясь и убивая, подвергая себя смертельной опасности, а иногда и чему‑то похуже.

– Тебе нужно немедля отправляться на Джемар, – мягко, но настойчиво говорит Да‑Гуа.

– Карусель какая‑то, – сердится Каэ.

– Что поделаешь. Могу утешить – у тебя появится помощник. Он значительно облегчит это странствие.

– И на том спасибо.

Трое монахов молчат, мнутся, и Каэ наконец замечает, что они от нее что‑то скрывают.

– Случилось еще что‑нибудь?

– Что ты думаешь о предсказании? – спрашивает Да‑Гуа, немного поколебавшись.

– О том, что этот мир просто обязан погибнуть? Ничего... Ничего хорошего я об этом не думаю. Кстати, вы знаете, кто так решил?

– Сила, с которой не спорят...

– Ну уж дудки! С кем это не спорят?

– Каэ, – мягко произносит Ши‑Гуа, – мы помогаем тебе как можем, но ты должна быть готова к тому, что самые отчаянные твои усилия пойдут прахом.

– К этому я никогда не буду готова, – упрямо цедит она сквозь зубы. – Я предпочитаю решать сама за себя.

– Может, это и есть самое правильное решение, – внезапно проясняется лицо Да‑Гуа. – Не думай о том, чего еще не случилось. И занимайся неотложными проблемами, их у тебя хватает.

Ма‑Гуа протягивает руку с зажатой в ней фигуркой:

– Такие подсказки запрещены, но мы слишком неравнодушно относимся к тебе...

– Это тоже не поощряется, – сообщает Да‑Гуа. – Но ты можешь подглядеть одним глазком – это уже случайность, а все случайности даже мы не можем рассчитать.

Она бросает быстрый взгляд на фигурку, и ей кажется, что это урмай‑гохон. Но она не стала бы утверждать наверняка.

– Нам пора, – шелестят три голоса, сплетаясь в плеск воды.

Каэтана молчит, но теперь есть кому ответить за нее.

– На Джемаре существует несколько талисманов, – радостно объявляет Ниппи. – Мы вскоре отправимся туда, можете на меня положиться.

Трое монахов медленно растворяются в волнах Охи. Показалось ли Каэ, что она слышала тихий‑тихий смешок?

* * *

Огромный дракон, сверкая золотистой чешуей, сидит на крепостной стене Салмакиды. Мощный хвост лежит неподвижно, спускаясь чуть ли не до самой земли. Люди толпятся невдалеке, любуясь своим гостем – драконов в Сонандане не боятся, весьма почитают и любят, но все же они редко спускаются с гор.

В последнее время – чаще.

Гораздо чаще.

Древний зверь сидит спокойно, его когтистые лапы впились в камень, и тот медленно крошится, осыпаясь на землю. По стене, которой обнесена Салмакида, могут свободно проехать рядом трое всадников, и еще место останется. Но, глядя на дракона, жители столицы понимают, насколько ненадежна и хрупка эта ограда. Так себе – заборчик.

Ящер изгибает шею, поднимает голову и начинает петь.

Поющий дракон – зрелище восхитительное, и толпа у подножия стены замирает в восторге и благоговении.