Путешествие критика, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, кот

Спутники мои, вероятно, желая показать, кто из них более образован, ловок, решителен, знающ правила вкуса, а следовательно и достойнее других назваться молодцом, рассказывали друг другу о шалостях своих. Один с восторгом говорил, что для него самое приятнейшее в жизни время было то, когда отец его отлучился на несколько времени в П.; потому что он, будучи тогда хранителем всего имения его, проигрывал приятелям своим рублей по сто, по двести и более за вечер, и жалел, что неугомонной отец скорым возвращением своим лишил его удовольствия промотать все его имение. Другой, выслушав его, и не оказавши ни малейшего удивления, сказал с важным, но удовлетворенным видом: "Я получаю доходу не более трех тысяч рублей в год, не смотря на то, имею честь держать большую охоту (что вам небезызвестно) и употреблять на содержание ее более двух тысяч. На содержание себя мне остается одна тысяча. Представьте, можно ли жить хорошенько на тысяче рублях при нынешней на все дороговизне? Сверх сего я имею трех любовниц и дарю им каждой по двести рублей".

" Трех любовниц? — подхватили прочие. — Любовницы — какая обширная материя!"

О любовных делах молодые ветрогоны столько же мною могут говорить, как деревенские бабы о домовых и леших. Наши ветрогоны так много говорил и, что я не мог всего и прослушать. Один из них для свидания с своей Дульсинеею превращался в торговку, другой в продавца фруктов, третий в лекаря.

" Все вы весьма хорошо играли роли свои: но я несравненно лучше вас! — сказал четвертый. Влюбившись в дочь одного богатого дворянина, я превращался в золотой дождь и падал в окно к возлюбленной своей. Она любила меня страстно; но так была строга, что не позволяла мне делать никаких шалостей. Я поклялся небом и землею, что буду любить ее вечно, что в скором времени женюсь на ней. Она поверила, я получил желаемое и оставил ее, потому что нашел другую, которую теперь также стараюсь обмануть".

" Где ж ваша клятва"? — спросил я его с негодованием.

" Благодаря просвещению, ныне вывелись такие дураки, которые бы давши клятву девушке, хранили ее", — ответствовал он, смеясь.

Слыша таковой отзыв о просвещении, кто не подумает, что или просвещение само в себе есть глупость, или глупы те, которые почитают себя просвещенными?

Я не захотел более слушать рассказов сих просвещенных невежд, пожелал им попутного ветра (ибо для мотыльков (бабочек) встречный ветер очень неприятен) и пошел домой.

Опыт есть самый лучший учитель, говорят старинные мудрецы. В самом деле самый лучший, и еще прибавить надобно: самый любезнейший. С одной стороны, что может так не обманчиво уверять нас в истине чего-либо, как опыт? С другой, что лестнее для сердца человеческого, как самому собою, собственным рассуждением рассеивать мрак заблуждений своих, которым обыкновенно подвергает нас неопытность наша, и в то же время без всяких посторонних убеждений, без всяких систематических доказательств уверяться во многих истинах, которые прежде казались невероятными? Например, мог ли бы я прежде сего поверить, что в природе действительно находятся все те люди, которые в истории и в театральных пьесах изображены самыми чернейшими красками, и которых мы вовсе не зная, с ужасом и омерзением произносим имена их? А теперь, теперь, любезный друг, никакая сила человеческая не может разуверить меня в том, что их нет. Поверишь ли, что в столь короткое время путешествия моего удалось мне видеть такого сорта людей несравненно более, нежели сколько я знал их по рассказам всякого рода писателей. Сверх сего приметил я, что страсти и пороки человеческие в подлиннике несравненно сквернее и гаже, нежели те, какие изображаются в комедиях и трагедиях. Филантроп, взирая на сие конечное повреждение естества человеческого, непременно пролил бы источники филантропических слез, а мизантроп со всею адскою злобою рассмеялся; но я, не принадлежа ни к тому, ни к другому ордену, делал только тебе коротенькие поучения из предложения: должно избегать пороков. Но поелику таковые поучения очень обыкновенны и каждому известны, то я не скажу тебе из них ни одного слова.

Может быть, это будет последнее письмо мое к тебе, любезный друг. Путешествие, хотя оно и не продолжительно было, очень утомило меня. Разлука с тобою начинает тяготить сердце мое. На завтрашний день я отправляюсь в путь. Скоро надеюсь броситься в твои объятия.

Конец.

1810 г.

Источник текста: Ферельцт, фон С. К. " Путешествие критика, или Письма одного путешественника, описывающего другу своему разные пороки, которых большею частью сам был очевидным свидетелем", памятник русской сатирической публицистики начала XIXвека. Москва, МГУ, 1951 г.