Комната с видом на звезды (СИ)

- Ты тоже думаешь, что он будет мстить? - усмехнулся старик.

- Судя по тому, как он ворвался сюда сейчас, безусловно, - кивнула я. - Его можно понять, он винит вас во всех своих бедах.

- Винить он должен только самого себя, - проговорил Освальд Павлович, и его фигура замерла у большого окна. - Я надеялся на него. А он меня бросил...

- Что, если у него были на то причины? - предположила я. - В конце концов, прошло уже так много лет. Вы же можете забыть обо всем этом.

- Нет, не могу! - воскликнул хозяин лавки. - И ему не нужно мое прощение.

- Он сказал, что вы выгнали его из дома, - вспомнила я. - Это правда?

Освальд Павлович повернулся ко мне, и стало видно, что его глаза покраснели от выступивших слез. Воспоминания снова разбередили былые раны.

- Отчасти, - без тени сожаления признался старик. - Но я не растил его предателем. И не растил его убийцей брата. Он заслуживает всего, что произошло с ним.

Я долго смотрела на Крезу, повторяя про себя его последнюю фразу. Смысл ее был очевиден, но именно поэтому так легко ускользал от меня. Я ничего не понимала.

- Ладно, - кивнула я и, полная решимости, двинулась к двери. Не шевелясь, Креза безучастно смотрел на меня. Я повесила табличку "закрыто" и, заперев дверь, повернулась к Освальду Павловичу.

- Или вы немедленно рассказываете мне все, что случилось между вами и вашим сыном, или я больше никогда не приду в лавку! - решительно заявила я. Похоже, это и в правду возымело действие над моим упрямым работодателем, поэтому он не стал сопротивляться и, едва заметно кивнув, побрел в жилую комнату.

***

Жизнь Освальда Павловича была размеренной и спокойной. До определенного момента. Но, пока он еще не настал, Креза жил в обеспеченной семье, приближенной к власти, получал хорошее образование в Москве и по праву считался тем, кого в наше время называют золотой молодежью. В те советские годы его ждала судьба типичного состоятельного человека с хорошими связями. На третьем курсе экономического факультета Ося, как ласково прозвала его мать, встретил девушку. Ее звали Ирина, и тогда она показалась Крезе самым очаровательным и милым созданием на свете. Она была умной и веселой, а именно беззаботного веселья Осе и не хватало. Такая красивая пара, они довольно скоро поженились, и уже через полтора года у них родился их первый сын, Олег. Все это казалось чудесным сном для молодой пары. Освальд с упоением наблюдал за тем, как крохотная частичка его самого растет и крепнет с каждой минутой. Любая улыбка, любая мелочь из жизни Олега неимоверно трогала его родителей.

Спустя три года Ирина снова забеременела, и у Олега появился младший брат. Его назвали Борисом в честь деда Освальда. Молодая чета с нетерпением и любовью ждала рождения ребенка, но никто не мог представить, что этот день обернется страшной трагедий для всей семьи. Жена Освальда умерла в родах от внезапно развившегося кровотечения. Врачи ничего не смогли сделать.

Олег тогда был еще слишком мал, чтобы остаться без материнского тепла. Боря же и вовсе не успел познакомиться с матерью. Но хуже всех пришлось Освальду. Доля скорби и страданий опустошили его молодую душу, полную надежд и стремлений, что угасли так рано, даже не успев как следует разгореться. Он буквально не знал, как жить дальше. В отчаянье Ося целыми днями просиживал в бывшей супружеской спальне. Дом находился в запустении, как и Креза. Тогда мать Освальда взяла на себя роль хозяйки дома. Она успевала следить за двумя малышами, каждый из которых требовал уйму внимания. А Освальд все сидел и сидел на постели, плотно закрыв двери и окна. Щетина покрыла его лицо, скулы заострились, на глазах виднелись влажные темные полосы припухших век. Как мать не пыталась, она не могла заставить его начать есть или делать хоть что-то. А однажды, когда она забрала мальчиков в парк, он не выдержал. Нашел в аптечке сильное снотворное, которое выписывали его матери, выпил почти весь пузырек, - сколько хватило духу, - и лег на ту сторону кровати, где всегда спал. Мать нашла его там, свернувшегося калачиком, точно маленького ребенка. В руках он сжимал подушку, на которой спала жена.

Скорая успела. Врачи откачали молодого мужчину на месте, предложили обратиться к психиатру, другим специалистам, но мать отказалась. Едва очнувшись, из пелены глубокого обморока и мелькающих вокруг предметов ясно он увидел лишь одно, - глаза матери. Она смотрела на него с немым горестным укором, и Креза почувствовал, как что-то сломалось между ними навсегда. Еще одна незримая нить оборвалась, и он будто услышал в голове этот несуществующий сухой звук разрыва.

За весь вечер мать не сказала Освальду ни слова, не спросила его ни о чем. Лишь на утро она вошла к нему в спальню, словно набралась сил для трудного разговора. Она застала его там же, где и намедни.

- Как ты мог так поступить со своими детьми? - глухо спросила она. - Я думала, тебе нужно время. Но тебе нужно только это, - сидеть в пустой комнате и жалеть себя. Она умерла, ты не можешь изменить прошлое! Будь мужчиной, Освальд, возьми себя в руки!.. Мне надоело смотреть на все это. Завтрашним утром я забираю мальчиков и уезжаю к себе.

Освальд слышал, как до полуночи щелкали застежки чемоданов и гремели вешалки в шкафах. Утром мать встала рано. Ей было больно бросать сына, но больше она не может остаться здесь, у нее своя жизнь, она нужна мужу, и есть мальчики, которых надо взрастить в обстановке, полной любви и счастья, а не с мрачным отцом, который не в состоянии даже подняться с постели.

Она вышла на кухню, чтобы выпить кофе, но с удивлением увидела там своего сына. Освальд стоял у плиты и жарил яичницу.

- Я подогрел смесь для Борьки, - глухо сказал он, почувствовав спиной, что пришла мать. Сперва она не знала, что ответить, лишь молча кивнула и не двигалась с места. Но она уже поняла главное. Ее сын вернулся. Пробыв с ним еще несколько дней, женщина убедилась в том, что может доверить ему детей, поэтому уехала. Теперь вся забота о семье легла на плечи Освальда.

Борю он увидел впервые только в то утро, когда мать собиралась уехать с его сыновьями. До того момента Освальд не фокусировал взгляд ни на одном предмете. Борис родился крепким, здоровым мальчиком, удивительно похожим на мать, особенно глазами и смехом. Но вот странное дело, каждый раз, когда Освальд ловил взгляд малыша, он не мог радоваться тому единственному, что осталось у него от жены. Он вспоминал лишь ее мертвое тело в морге, равнодушное к его просьбам вернуться. Освальд напрягал все внутренние силы, стараясь скрыть свое отчуждение, но побороть это чувство ему не удавалось.

Чем старше становились мальчики, тем сильнее разнились их характеры. Олег, уравновешенный и преданный, всегда был готов помочь отцу с любым делом. Борис же оказался другим. В нем жила удивительная способность спорить и задавать вопросы, чем он нередко навлекал на себя хмурый взгляд отца, а то и подзатыльник. На все мальчик имел свое мнение и не стеснялся его высказывать. Противоречия между отцом и сыном были негласными, ни один не мог бы назвать их причину, но со временем и Борис понял, - они с Освальдом чужие люди.

Борис любил побыть один. В выходной день он запирался у себя в комнате и выходил только чтобы пообедать. Отец задавался вопросами, что он делает все это время. Шел бы гулять с другими ребятами, как брат, который гонял мяч за окном со своими сверстниками. Но Борис читал заумные книги, писал что-то мелким почерком в тетрадь и все чаще смотрел на остальных людей прищуренным взглядом, в котором угадывалось то ли презрение, то ли задумчивая улыбка.

Однажды, в морозный зимний день, два брата все же собрались выйти погулять вместе. Дворовые парни отправлялись играть на речной лед, что было забавой опасной и тайной. Никто бы из родителей не согласился отпустить детей на реку, но в этом и состояла прелесть похода, что родители ни о чем не догадывались. Боре было тогда тринадцать, Олегу - шестнадцать лет. На льду неширокого русла проходил так называемый турнир, суть которого заключалась в том, кто быстрее перейдет на другой берег. Ребята один за другим проходили свои испытания, а паренек постарше подсчитывал время каждого и фиксировал в небольшом блокнотике. От ощущения опасности захватывало дух, и у любого прибегавшего обратно глаза горели от восторга и страха.