Альтернатива маршала Тухачевского. Внедрение в прошлое, часть 2 (СИ)

- Как Вы отнесетесь к кандидатуре месье Спотюрно, господин полковник? - прервал размышления де ля Рока разведчик.

- Вы считаете, это возможно, господин капитан? - на всякий случай уточнил Франсуа де ля Рок.

- Возможно, Вам доводилось слышать о том, как корсиканский нувориш желает стать полноправным членом высшего общества - и, ради этого, лезет в большую политику? - слегка улыбнулся разведчик.

- Благодарю Вас, мне доводилось слышать об этом казусе - ответил де ля Рок.

В самом деле, потуги весьма дальнего родственника семейства Бонапартов были постоянной темой для обсуждения в аристократических салонах. Происходивший из семьи обнищавших корсиканских землевладельцев (к корсиканцам во Франции, особенно на севере и в центре страны, тогда относились примерно так же, как в России 90-х к чеченцам - В.Т.) Франсуа Спотюрно, чьи претензии на благородное происхождение даже корсиканского образца выглядели сомнительно, не жалел сил и денег для того, чтобы стать представителем высшего общества Франции. Еще на заре своей карьеры, когда положение парфюмерного магната ему могло привидеться в сладких мечтах, он сменил фамилию на Коти. Затем, немного встав на ноги, женился на французской дворянке из обедневшего рода.

Никто не отрицал талантов месье Коти как парфюмера и предпринимателя - безусловно, в профессиональной сфере он был одним из лучших. Если бы он довольствовался при этом своим местом, местом скоробогача, тем более, уроженца Корсики, из вежливости принимаемого в салонах высшего света - все было бы в порядке. В самом деле, ремесло парфюмера исстари считалось во Франции весьма почтенным занятием, хорошие парфюмеры были весьма небедными людьми - но, это не было основанием допускать их, например, в Малые апартаменты короля, когда Его Величество обсуждал государственные дела с приближенными.

Желание же месье Коти стать равным среди бомонда, в изначальном значении этого термина (примерно - 'высшее сословие', английский аналог - 'истэблишмент' - В.Т.), было просто неуместным - как может потомок безвестных корсиканских землевладельцев стать равным с наследниками, скажем, де Ванделей, вассалов и дальних родственников де Монморанси?! Это просто бред воспаленной фантазии нувориша!

Разумеется, это не препятствовало использованию заблуждения месье Коти в интересах истинных хозяев Франции. Ему позволили участвовать в политике, играя роль рупора консервативной элиты, человека, вслух говорящего то, что неудобно говорить Шнейдерам и де Ванделям, Малле и Оттанге. Немаловажно было и то, что месье парфюмерный магнат финансировал свою деятельность из собственных доходов, экономя консервативному истэблишменту Франции немалые средства.

Предложенный же де Мараншем вариант использования парфюмера в качестве 'прислуги для грязной работы', по мнению де ля Рока, отвечал практически всем условиям - Коти был богат, и, щедро платил за то, что считал 'входным билетом' в бомонд; он был широко известен своими правоконсервативными убеждениями - но, при этом, не был членом ни одного из клубов, как выражаются англичане; собственно, за ним никто не стоял - так что не было ни малейших препятствий к использованию магната от парфюмерии в качестве расходного материала.

- Я согласен с Вашими предложениями, господин капитан - сказал полковник - но, как Вы понимаете, это только предварительное согласие, мне надо будет обсудить Ваши предложения с известными Вам персонами.

- Я очень рад тому, что наши с Вами мнения в этом вопросе совпали - улыбнулся разведчик. - Что же до предварительности обсуждения - я буду ждать окончательного ответа.

- Быть может, немного коньяку? - предложил отметить успех непростых переговоров де ля Рок.

- С удовольствием - согласился де Маранш.

По праву хозяина полковник разлил божественный напиток и предложил тост: 'За Францию!'

- За Францию! - эхом отозвался капитан.

Дойчланд, Дойчланд, юбер аллес.

Полковник фон Шлейхер работал, готовясь к серьезному обсуждению возникших проблем. Две, изрядной толщины, стопы документов на его рабочем столе - слева лежали те, которые предстояло изучить, справа высились уже прочитанные и осмысленные - содержали в себе информацию к размышлению.

Ситуация была плоха и для Германии в целом, и для Рейхсвера - так что позволить себе роскошь допустить ошибку Курт фон Шлейхер, доверенное лицо генерала фон Секта, отвечавшее за контакты с политиками, не мог. Британцы снова вели игру, рассчитанную на организацию агрессии против России силами лимитрофов - и, как это было у них в обычае, прилагали все усилия для втягивания в эту игру Германии.

Полковника, как и его шефа, как и их многочисленных единомышленников из числа военных, и, к сожалению, менее многочисленных союзников из среды промышленной и финансовой элиты Веймарской республики, считали русофилом, что решительно не соответствовало истине, если иметь в виду некие идеалистические убеждения. Группировка, руководимая фон Сектом, состояла из убежденных патриотов Великой Германии, желавших возвращения Фатерлянду статуса великой державы, с последующей реализацией концепции 'Срединной Европы' (концепция 'МиттельОйропа' была сформулирована еще во времена Второго Рейха, подразумевала господство Германской Империи в континентальной Европе - В.Т.) и приобретение необходимых колониальных владений.

От пробританской группировки германской элиты их отличал холодный прагматизм. На практике это значило, что сторонники данной линии понимали, что конфронтация с Россией куда менее выгодна Германии - по любому из значимых параметров, от размеров возможной добычи и платы за нее, до возможности выстроить долгосрочное послевоенное сотрудничество - чем противостояние с Великобританией. Проще говоря, масштабная сухопутная война на Востоке гарантировала тяжелейшие потери, при том, что возможная добыча отнюдь не окупала неизбежные расходы на боевые действия - и это в лучшем случае, старая военная элита Рейха прекрасно помнила, чем для Пруссии и Франции обернулись излишняя воинственность Фридриха Великого и Наполеона I. Прочный же мир, даже после самых блистательных военных побед, был невозможен по определению - Железный Канцлер был тысячу раз прав, сказав: 'Русские всегда приходят за своими долгами'.

А противостояние с Британией и Францией, пусть и тяжелое, сулило не в пример более богатые трофеи, в виде колониальных владений. Риск же реванша был намного ниже - французы заметно уступали немцам в сухопутной войне, англичане, нация первоклассных моряков, никогда не была сильна на суше.

Да и экономическая база возможного реванша на Западе была меньше. Там не было бескрайних просторов России, в которых необратимо растягивались коммуникации любой армии вторжения; Альбион же, защищенный от врага лучшим в мире флотом, критически зависел от морского транспорта.

Шлейхер отдавал должное врагам, не просто растоптавшим и унизившим Германию, но и принявшему необходимые меры предосторожности для того, чтобы опаснейший противник стал орудием победителей, их инструментом для решения их проблем в Европе. В самом деле, можно разгромить германскую армию на поле боя, хотя это и неимоверно сложно - но нельзя убить солдата, который живет в душе каждого истинного германца. Фатерлянд сохранил первоклассную промышленность, малочисленную, но прекрасно подготовленную армию - и, стало быть, новые походы германских солдат по Европе становились лишь вопросом времени.

Англосаксы это понимали. Равно они понимали и то, что очень многое зависит от того, чьим союзником станет сбросившая иго Версаля Германия - в конце концов, подписывавшая позорный мир немецкая делегация не считала нужным скрывать то, что делает это, подчиняясь силе, так что не составляло труда понять и то, что Рейх не преминет воспользоваться возможностью для реванша.

Конечно, у победителей был соблазн раздавить Германию так, чтобы они никогда не смогла снова бросить им вызов - технически это было возможно. Вот только такое решение было чревато самыми большими проблемами сразу после его оглашения - немецкие дипломаты не слишком преувеличивали, предупреждая победителей о том, что Германия балансирует на грани красной революции, так что предъявление желаемых французами требований обернется союзом советского Берлина с большевистской Москвой.