Интернет-издание авторов рунета "Портал" № 2

Настасья тяжело вздохнула и надорвала конверт. Мелкий печатный текст расплывался перед глазами. Она сжала бумагу в дрожащих руках и поднесла ближе к лицу. В сухих официальных строчках сообщалось, что рядовой Иван Силантьев погиб смертью храбрых при форсировании реки Псел. Где-то на Украине. Вот и все, что осталось от их счастья. Официальное письмо и фотокарточка, с которой Иван смотрит строго и немного надменно. И на могилу не сходишь, чтобы поплакать, потому что нет ее и не будет.

Раздался судорожный всхлип, и Настасья медленно повернула голову. Поля сидела на табуретке рядом с кроватью и тихонько плакала. Дети... Как она могла забыть? Ваня, Поля, Яша, Гриша и Даша. Что теперь с ними будет? Все это время она жила с мыслью, что муж вернется, и станет легче. А сейчас надежды похоронены вместе с ним в далекой стороне. Настасья спустила ноги с кровати, поднялась, погладила Полю по волосам и поправила платок.

— Я пройдусь немного, подожди меня здесь.

Поля подняла заплаканное лицо и кивнула.

Настасья, не разбирая дороги, брела через лес. Юбка порвалась, когда она продиралась через кусты, платок сбился с головы, сапоги заляпались в грязи. Сначала ее душили сухие рыдания, в горле стоял ком, потом пролились слезы, но они не принесли облегчения. Все вокруг заволокло тьмой. Тьма была внутри и снаружи. И никакого просвета в будущем не предвиделось.

Неожиданно раздался звонкий смех. Настасья огляделась и увидела, что стоит по колено в воде. Она и не заметила, как зашла в озеро. На большом камне, с которого летом любили нырять дети, сидела русалка в белом свадебном платье и расчесывала длинные спутанные волосы. Настасья застыла, не в силах двинуться с места. Нет, не может быть. Конечно, старики постоянно рассказывают про лесную и водяную нечисть. Мол, русалками становятся девушки и дети, умершие и утонувшие на русальной неделе*, просватанные девушки, не дожившие до свадьбы, и младенцы, умершие некрещеными. Но все прогрессивные люди давно знают, что такие россказни не более чем сказки. Еще до войны в деревню приезжал лектор и очень убедительно, на примерах доказывал невозможность их существования.

— Воешь? — русалка откинула волосы назад и зябко передернула плечами.

С бледного прозрачного лица смотрели темные неживые глаза, а на груди сверкал комсомольский значок. Настасья дернулась, как ошпаренная, и в ужасе прикрыла рот ладонью, приглушая рвущийся наружу крик. Это была Василиса. Она умерла еще до войны, сгорела в одночасье от лихорадки, и хоронили ее в наряде невесты. Люди поговаривали, что такая внезапная смерть за неделю до свадьбы случилась неспроста. Якобы какая-то соперница навела порчу, а жениха приворожила. И действительно, всего через месяц Степан женился на библиотекарше Александре, которая была вдвое старше его, и уехал с ней в город. Тогда всякие сомнения в злом умысле окончательно отпали.

— Значит, потеряла мужика, — скрипуче сказала русалка и снова засмеялась.

— Чур меня, чур, — бормотала Настасья и позабыв, что неверующая, быстро крестилась и пятилась назад.

— Ладно, будет тебе какой-никакой жених, — вздохнула русалка. — Правда, с небольшим изъяном, но в бедственном положении и такой сгодится. — И бросила гребень, которым расчесывала волосы, на берег. — Возьми, в нем твоя новая судьба, — указывая на него длинной бледной рукой с синими венами, приказала она.

Настасья в ужасе уставилась под ноги. Она с детства знала, что нельзя подбирать гребень, найденный на берегу реки или в лесу. Ведь ночью нечисть обязательно придет за своим добром прямо в дом.

— Бери же! — Русалка поднялась, выпрямилась во весь рост, глянула рассерженно, взмахнула руками, и поток ледяного воздуха сшиб Настасью с ног.

Она упала на колени, неожиданно вспомнила, о чем говорил Иван в последнем сне, и схватила гребень. Присмотрелась. Самый обычный. Костяной, с резным верхом, потемневший от времени, с обломанными крайними зубьями. Над озером пронесся облегченный вздох, и снова стало тихо. Русалка исчезла, а на камне сидела лягушка**. Посидела-посидела, громко квакнула и прыгнула в воду. Настасья опять перекрестилась, спрятала гребень за пазуху и бросилась домой.

Там она положила гребень в шкатулку и до поры до времени забыла о странном происшествии. Тем более, что забот хватало. Работа, дом, хозяйство, дети — все требовало внимания. И погоревать об утрате некогда. А через полгода к ней на двор пришел колхозный счетовод Петр Илларионович Гаврилов и сунул в руку измятый тетрадный листок. На одной стороне были какие-то расчеты, а на второй предложение выйти за него замуж. Вот тогда Настасья снова вспомнила про наказ Ивана, про русалочий гребень с обломанными зубьями и сильно удивилась. Потому что счетовод был видный мужчина: образованный, культурный, непьющий, только глухой, и потому его не призвали на фронт. Вспомнила и дала согласие. В ее нынешнем положении выбирать не приходилось, а мужские руки в хозяйстве требовались, да и детям без отца было плохо. Тем же вечером она поставила свечки за упокой души раба божьего Ивана и рабы божьей Василисы, поблагодарила их за подарки и за новую жизнь.

На озеро Настасья больше никогда не ходила. И при виде лягушек у нее начиналось сильное сердцебиение, горловое удушье, а на душе становилось очень тоскливо — хоть волком вой. Еще Петру Илларионовичу строго-настрого запретила покупать черное пальто. Он не стал противиться и купил ей трофейное платье и оренбургский платок. Этот интеллигентский поступок вызвал большой ажиотаж. После недолгого обсуждения бабы единогласно постановили, что Настасье очень повезло со вторым мужем, и сказали много хороших слов. Когда в следующую русальную неделю ей снова приснился Иван, она с удовольствием пересказала их похвалы. И, кажется, ему было приятно это слышать.

_____________________________________________________________

* Русальная неделя — неделя до или после Троицы.

** По народным поверьям русалки могут превращаться в белок, рыб, крыс, лягушек, сорок.

Марита Зотова

Демон озера Оканаган

Время – как круги по воде. Месяцы и годы – бесконечно долгими кругами, что беззвучно распадаются над головою его, каноэ листьев качаются на волнах, крашенные в ненавистный ему красный цвет, цвет осени и запекшейся крови. Он пробует воду на вкус – горчащую водорослями и илом, холодную озерную воду, вынюхивает солоноватый след. След выводит его на прибрежные камни, к исходящему визгом и собственной кровью розовопузому поросенку с копытцами, стянутыми веревкой, мечущемуся у воды, точно рыба, раненная острогой. Он запускает зубы в раздутые салом бока, хрустит костями и сухожилиями, чувствуя в ушах замирающий визг, а потом, когда от поросенка остаются только красно-бурые пятна на прибрежных гладкомордых камнях, – вновь уходит на дно слушать шепот Оканагана и вести счет кругам по воде, бесконечно долгим кругам над его головой.

…Тысячу тысяч кругов назад его звали Нед Уотсон, Бродяга Нед, тощий, как высушенная палка из можжевельника, рыжий траппер-охотник, Нед-Затеряйся-В-Лесу. Змеино-извивистые тропы силками сплетались под ногами его, обутыми в сношенные сапоги; смеясь, он выпутывался из силков и шел дальше, ныряя в черное нутро леса, чтобы вынырнуть недели спустя у прилавков фактории с ног до головы увешанным бобровыми шкурками, словно лентами – индейский тотем.

Той промозглою осенью, желто-рыжей, разноцветно-ленточной осенью, он впервые надолго застрял в лесу, увяз, как в дождями размытой грязи увязают копыта коней, досадовал неудачной охоте, проклиная всех индейских богов, запивая досаду огненно-обжигающим виски… пока индеец по имени Старый Лис не встал на пороге его охотничьей хижины, ногами, обутыми в мокасины, не потревожил ее половиц.

– Доброй охоты, бледнолицый брат, – сизый дым плыл из трубки Старого Лиса змеино-гибкими кольцами, извиваясь, шел в потолок, змей впивался в собственный хвост, ранил самого себя невесомо-исчезающим жалом... – Ружье, которое мне продали твои братья три зимы назад, упало в реку и больше не стреляет. Продай мне свое второе ружье, которое ты держишь в запасе.