Кахатанна. Тетралогия (СИ)

* * *

Когда не на шутку встревоженный Нингишзида в сопровождении четырех дюжих жрецов наконец отыскал Каэтану и ее посетителя в самом дальнем уголке парка, он облегченно перевел дух. Но ненадолго. Вообще‑то надо было бы высказать Каэтане все, что он думал по поводу ее беспечности и неосмотрительности, – но не ругаться же с Великой Богиней в присутствии подчиненных и посторонних. Молодым священнослужителям он, конечно, вообще ничего не объяснял, да и что он мог бы им объяснить, если и сам толком ничего не знал, – они стояли и благоговели при виде своего божества. А Нингишзида никак не мог придумать достаточно благовидный предлог, чтобы заставить надоевшего «паломника» убраться восвояси: ну не нравился он верховному жрецу – и все тут. Наконец Нингишзида набрал полную грудь воздуха, чтобы произнести первую фразу, естественно о делах государственной важности, как...

– Это ты? – обрадовалась Интагейя Сангасойя. – Вот хорошо. А я уж было собралась посылать за тобой кого‑нибудь. Познакомься еще раз – это мой почти что родственник из старшего поколения.

Она обернулась к толстяку и спросила:

– Так как прикажешь тебя называть?

– Придумал!!! Придумал, – ответил тот с непередаваемым выражением на круглой физиономии, – меня будут звать Барнаба. Ну как, благозвучно?

– Как тебе сказать... Запоминается сразу и ни на что не похоже.

– Вот и прекрасно, – сказал толстяк.

– Тогда заново: это, Нингишзида, высшее существо, гораздо старше и мудрее меня. – (Толстяк заалел щеками). – Если честно, то и существом его можно назвать с натяжкой. Чти его превыше многих – это он отмеряет твои дни.

Нингишзида покачнулся было, но выстоял. Он слегка поклонился толстяку и сказал:

– Разреши мне смиренно приветствовать тебя, о Барнаба.

За его спиной раздался характерный звук – верховный жрец мог голову дать на отсечение, что юные служители сдержанно прыснули, услышав это имя.

Когда Каэтана пригласила гостя во дворец, чтобы там подзакусить и побеседовать о насущных проблемах, он постарался приотстать, чтобы затем из‑за спины наклониться к своей повелительнице.

– Прости, о Кахатанна, но все же, кто это такой? Бог судьбы?

– Время, – коротко ответила она.

«Еще не самое страшное, что могло бы быть», – подумал он.

Барнаба обернулся ко всем сразу:

– Я еще никогда‑никогда не закусывал. Это интересно?

– Очень, – улыбнулась Каэ. – Одного этого будет достаточно, чтобы ты надолго остался в человеческом образе.

Нингишзида не был глупцом и жил сегодняшним днем только потому, что понимал: всей человеческой мудрости не хватит, чтобы решить самый главный и самый серьезный вопрос – что сделать для того, чтобы остановить Зло, постепенно проникающее в их мир. Он догадывался о том, что его богине очень скоро придется сражаться с этим противником не на жизнь, а на смерть, потому что нельзя жить в стороне от мира и делать вид, что в нем все по‑прежнему. Он догадывался, что диковинные посетители недаром зачастили в Сонандан со времени возвращения Истины в свой храм. Он понимал, что самая страшная битва все еще впереди... Но жизнь брала свое.

* * *

Татхагатха Сонандана, так же как и верховный жрец Интагейя Сангасойи, родился и вырос в мире, где его богиня была лицом, условно существующим. Все, что с ней было связано, долгие годы относилось только к области легенд и преданий. Поэтому недавнее ее возвращение и обрадовало правителя огромной страны, и несколько обескуражило. Каэтана вернулась уже несколько месяцев тому назад, а Тхагаледжа все еще плохо представлял себе, как нужно обращаться с живой богиней. «Чересчур живой и подвижной», – заметил бы тут мудрый Нингишзида.

Появление Каэтаны в компании разноцветного толстяка с непостоянной внешностью, совершенно сбитого с толку верховного жреца и нескольких молодых священнослужителей, не перестающих отбивать поклоны, вызвало у татхагатхи легкое замешательство. А когда ему, как нечто само собой разумеющееся, сообщили, что разноцветный толстяк – это Время, но называть его нужно Барнабой, а также всенепременно следует угостить Барнабу обедом, он понял, что ничто на свете больше его не удивит.

В парадном зале слуги накрывали стол, а Каэтана пригласила правителя, жреца и гостя обсудить накопившиеся вопросы. Вопросов, к сожалению, было много. А если хорошо разобраться – всего один. Но от этого становилось только страшнее.

– Что у нас делается? – спросила Каэ, садясь на свое любимое место у самого окна.

– Многое, – лаконично ответил Тхагаледжа.

Ему было трудно решить, о чем рассказывать в первую очередь. Разведчики, прибывшие с разных концов границы и из‑за хребта Онодонги, принесли столько дурных и тяжелых вестей, что не хотелось вовсе говорить о них этим солнечным днем.

Мир переживал страшные времена. Правда, говорят, что времена никогда не бывают легкими и всегда находится какая‑нибудь напасть на род человеческий, но такого не могли припомнить и старейшие мудрецы Сонандана.

– Говори, – приказала Каэ, начиная догадываться о том, что вести ей предстоит услышать далеко не самые приятные.

– Самая важная новость: на окраине Салмакиды стали находить трупы людей, погибших не своей смертью.

– Точнее...

– Точнее – их всех растерзало на части нечто. Это нечто не животное или, вернее, не обычное животное, потому что жертвы свои поедать не стало, – хмуро доложил татхагатха.

Каэ отвернулась к окну и замолкла. Такого не случалось в Сонандане слишком давно. И она понимала, что это кошмарное послание для нее – послание от того, кто никогда не ценил жизнь, ненавидел людей и собирался превратить в прах и пепел тот мир, который она так любила. То, что Враг не побоялся проявить себя открыто, должно было сообщить ей о его возросшей мощи. Он объявлял войну... А она – она была к ней совершенно не готова.

Богиня повернулась к татхагатхе:

– Нашлись какие‑нибудь следы, предметы, хоть что‑нибудь, по чему можно было бы судить о природе этого существа?

– С этим тоже возникли проблемы, – ответил Тхагаледжа, помедлив самую малость. – Были привлечены лучшие следопыты сангасоев, но зашли в тупик. Они столкнулись с неведомым и твердят, что ничего не понимают, но следы странные, не говоря о том, что их слишком мало. Пусть Великая Богиня не гневается на своих детей: они сделали, что смогли. А я приказал вызвать следопытов из Джералана.

– Но, Великая Богиня, – ахнул Нингишзида, обращаясь почему‑то именно к ней, – ведь следопыты тагар никогда не были лучше сангасоев. Зачем обижать твоих достойных сыновей недоверием?

– Великая Богиня, – пробормотала Каэ с непередаваемой интонацией, – Великая Богиня, которая не может защитить свой народ. Ну что же, – она обернулась к Барнабе, – вот нас и настигло. Даже если бы я и захотела отсидеться за горами, то не получится: мой враг пришел за мной. А я, – она жалобно обвела глазами собеседников, – даже не знаю, где он.

Барнаба смутился:

– И я не знаю. Хотя должен был бы иметь об этом какое‑то представление.

Каэтана решительно поднялась из кресла.

– Хорошо, Барнаба, ты обедай, постигай великую науку гурманства. Думаю, что Тхагаледжа и Нингишзида будут тебе такой же прекрасной компанией, как и мне. А я буду у себя. После обеда, – кивнула она жрецу, – приходи. Я дам тебе несколько распоряжений.

– Но... – начал было тот.

– После обеда, – раздельно сказала Каэ.

Татхагатха только прерывисто вздохнул: о чем прикажете говорить со Временем во время обеда и как тут изъясняться без неудачных каламбуров?

* * *