Второе Пришествие (СИ)

Подобным образом работает восприятие на резко выделяющуюся информацию у всех людей, то есть можно выделить три условных этапа: отвержение, исправление, принятие. Специфика характеров уже проявляется в выражении этих этапов. Собственно поэтому нам предстоит познакомиться с рядом новых персонажей, чтобы эту специфику наблюдать более явно, да и вообще, разнообразить повествование никогда не помешает!

Собственно, ради пресловутого разнообразия, мы отправимся в обычный районный супермаркет. Наша героиня, задержавшись на кассе, предъявила паспорт, свидетельствующий о двухлетнем перевыполнении нормы по совершеннолетию, и, сложив покупки в приобретенные пакеты, с торжествующим видом вышла из магазина. Распечатав свежепреобретенную пачку сигарет, она выкинула обертку по направлению к урне, но словно ждавший этого момента поток ветра налетел и снес легкий целлофан в сторону. Елене (а эта была та самая Елена, что училась с Дарьей в одной группе и присылала ей сообщение), заметившей подобный просчет, крайне неприятно было мусорить, но наклониться на глазах у людей, чтобы поднять что-либо с грязного асфальта - было выше нее. К тому же, желание курить атаковало: она с огромным удовольствием высекла огонь, кончик сигареты затлел оранжеватой точечкой, и Лена выпустила в вечернее небо струйку дыма. Небо не было пасмурным, но на нем почему-то горела лишь одна звезда, и этот факт немного отвлек Ленины мысли, которые находились несколько в беспорядочном состоянии.

Елена была, как легко догадаться, ровесницей Дарьи и Ирины; это была девушка среднего роста, ее фигура была, пожалуй, немного склонна к полноте, но полной Лена ни в коем случае не была, разве что полногрудой. Но каких усилий стоил ей этот комплимент с нашей стороны! Да, ей приходилось тщательно выстраивать диету, заниматься спортом, много курить - последние два занятия кажутся несовместимыми, но по мнению Елены в равной степени способствовали поддержанию фигуры в оптимальном состоянии, хотя она всегда не упускала случая покомплексовать по этому поводу. От природы у нее был русый цвет волос, но после многочисленных перекрашиваний он настолько уже изъелся, что даже если бы Лена и постриглась налысо, выросшие с нуля волосы были бы неестественно-выцветшие. Лена не очень любила яркую одежду, предпочитая оттенки черного и белого, а в особенности их смешение в разных пропорциях. При этом большая часть ее знакомых сходилась во мнении, что одевалась она стильно. Но эта большая часть вряд ли бы могли назвать ее натурой романтической, легко ранимой - она редко позволяла себе показывать свои душевные переживания широкой аудитории. Но мы вынуждены, для объективности, отметить этот факт: Елена чем-то напоминала образ кисейных барышень из произведений девятнадцатого века, поклонниц европейских романов об истинной и чистой любви; она даже интересовалась поэзией, причем довольно редкими авторами, а также авангардной живописью. У нее был поставленный и немного низкий голос, который если и мог расположить к себе, то своей уверенностью и флегматичностью, которые он излучал.

В этот вечер Елена возвращалась домой от своего парня Василия, с которым состояла в отношениях уже чуть больше года. И в этот раз (и не в первый раз) ее преследовало чувство, что что-то не так (хотя кого из девушек подобные чувства не накрывают в определенную пору?). Однако у Елены на подобные настроения имелись вполне резонные причины. Во-первых, Василий был в этот день абсолютно трезвым. Более того, она не обнаружила в его квартире ни одной банки или бутылки, могущей свидетельствовать об употреблении Василием алкогольных напитков. Это было не похоже на него, и Елена никак не могла придумать объяснение, которые бы решало разом все противоречия. Впрочем, причины на то были, и уж конечно они не были связаны с девушкой. Во-вторых, неприятный осадок оставила история, поведанная им Лене. 'Вчера виделся с одной старой знакомой, - рассказывал Вася. - Она рассталась за день до этого со своим... Представь себе: напился и поднял руку на нее! Вот же как низко! Это же как надо опуститься до такого!' Лена кивала и соглашалась, искренне возмущаясь вероломным нападением, но по дороге домой она волей-неволей думала об ином: 'Да сколько у него этих типа 'знакомых'? Из рукава он их, что ли, достает?' Именно по причине посещения Василия презентация была даже не начата, и Лена написала Даше, надеясь, что та поделится с нею своей. Она знала, что Даша в подобных вопросах безотказна и не скажет ни слова. Раз уж мы так назвали молодого человека причиной халатного отношения Елены к учебе, то расскажем немного и о нем самом, тем более что с ним на протяжении нашего повествования произойдут неожиданные события.

Василий был человеком, который любил хвалиться. В частности, он заявлял, что пристрастия к алкоголю не имеет, если что, может не пить несколько недель подряд. И доказывал это, делая так примерно раз в три месяца, не беря на протяжении нескольких дней в рот ни капли. Он любил рассуждать о жизни с позиции умудренного опытом мужика лет пятидесяти, в свои-то двадцать два. Он знал все тонкости жизни, говорил уверенно, он все пробовал, он знал все об особенностях той или иной модели машины, о том, как провести электричество, какой краской что красить. Он знал особые комплименты, которые сразу располагали к нему всех девушек, да и вообще - он всегда был душой любой компании. К нему стремились, всегда он был весел и улыбался, неприятности словно и обходили его стороной, так он себя преподносил. Он умел и припечатать словом и кулаком зарвавшегося, отстоять свое мнение, считался с принципами. Он учился на заочном отделении, а вот о его заработках мы подробно рассказать не можем. Поговаривают, что он заказывал то ли из Китая, а то ли не из Китая какие-то товары, которые сбывал в Москве втридорога; то ли перепродавал подержанные машины, которые ремонтировал у знакомого, с которым в свое время вместе учились; то ли развозил по ночами запрещенный в то время в продаже алкоголь. Но хотя Василий и умел быть душой компании, нельзя сказать, что это был очень приятный в общении человек. Он был задиристый, неуступчивый, упрямый, никогда не признававший своей неправоты. Любую ситуацию он описывал с той точки зрения, что он все делал правильно, даже если это был разговор с самим собой. Это качество проявилось еще в детстве. Например, когда Вася с другом возвращался домой после игры в футбол, то он вспоминал какой-нибудь момент, описывая его так: 'Я-то все делал правильно, выбивал мяч от ворот, а он! Подставил спину!' Или 'я же вижу боковым зрением, что он бежит, даю ему пас на пустые ворота, а он рванул в другую сторону!!!'

Василий провел эти трезвые дни плодотворно: не выходя из дома он заработал неплохие деньги, всего лишь общаясь с людьми по интернету. Оказывается, ряд мужчин готовы отдать не последние для себя деньги, чтобы посмотреть полуэротическое видео с понравившейся девушкой. И пусть с другой стороны экрана под аватаркой миловидной барышни скрывается небритый обрюзгший мужик, пускай эти видео можно найти и в свободном доступе, за сам факт диалога 'с нею', они готовы терять остатки мышления и отдавать. А Василий был готов брать, и брал с большим удовольствием. Он категорически отвергал всевозможные 'нормы морали'. Более того, он считал ханжами и лицемерами тех, кто начинал проповедовать идеалы о 'честности', 'неподкупности' и так далее.

'Вам самим предложат миллион, будете в лужах из собственной мочи валяться, измажетесь в собственном дерьме, предложи вам это. Борцы за честность, тоже мне. Все, что не является нарушением закона - допустимо. Закон нельзя нарушать не потому, что это плохо, а потому, что за это можно понести наказание', - рассуждал Василий.

'Вот дураки', - смеялся он над какими-нибудь неудачливыми аферистами. Он даже осуждал их не за сам факт аферы, а за то, как глупо они могли попасться. 'Не пойман - не вор', часто приговаривал он. Спроси его, убивал бы он, если бы закон убийство не запрещал, он, впрочем, может, и задумался бы. Но потом ответил бы: 'смотря с какой целью'. Все у Василия всегда имело рациональное объяснение и раскладывалось по полочкам. Понятия чувства, трепета, благоговения он отвергал, не любил слюнтяев, которые апеллировали к неким высшим ценностям, неписаным истинам, громко смеясь над ними. В тот период, когда он жил, крайне популярно было явление всеобщей скорби. В дни, когда в мире происходила крупная катастрофа, будь то теракт, будь то наводнение, будь то крушение самолета, на следующий день пользователи интернета все как один публиковали фотографии со свечами, писали 'покойтесь с миром' в комментариях и массово выражали свои соболезнования родственникам. Василий подобное явление категорически не принимал и презирал, считая этих людей не сочувствующими, но лживыми. 'Зачем имитировать эту доброту? Кому она поможет', - рассуждал он, - 'люди уже умерли, туда им и дорога, их не вернуть. Родственники? А чем помогут им всхлипывания какого-нибудь сопливого школьника? И все эти картинки? И 'мы помним'? Что дальше? Лицемеры!'