Черный список

В строго политической среде онлайн-активизм впервые использовали в предвыборной кампании Барака Обамы в 2008, а затем — в 2012 году. Официальный блог кандидата и интерактивный сайт предвыборной кампании являются сегодня неотъемлемой частью политического процесса, однако первенство в этом принадлежит предвыборному штабу Обамы. Важная особенность работы его команды заключалась в использовании электронной почты. В день старта предвыборной кампании 2012 года избирательный штаб Барака Обамы разослал электронные письма своим сторонникам, в которых объявил о начале борьбы за второй срок. «Сегодня мы заполняем документы, чтобы начать нашу кампанию — 2012. Мы делаем это потому, что политика, в которую мы верим, начинается не с дорогих роликов в телевизоре или напыщенных речей, а с вас. Хотя сейчас я полностью сосредоточен на работе, для которой вы меня и избрали, и гонка наберет обороты лишь через год, основы для этой кампании мы должны заложить уже сейчас»⁵²,— сообщалось в письме, подписанном «Барак».

Письма были получены 13 миллионами американцев. Практиковался также опрос по электронной почте: что беспокоит американцев и какие предложения для улучшения текущего положения дел существуют, по их мнению. Использование ресурсов социальных сетей — очередная особенность предвыборных кампаний 2008 и 2012 года. Обама официально подтвердил наличие профилей в 16 различных социальных сетях (Facebook, Twitter, MySpace, YouTube, Twitter, Flickr и пр.). Кстати, его микроблог в Twitter сегодня значится одним из самых популярных в мире. В 2010 году он насчитывал свыше 2,5 млн подписчиков, 1 декабря 2011 — более 4 млн, по состоянию на 2016 год количество последователей перевалило за 71 млн.

После победы на выборах 2008 года Обама заявил о публикации еженедельных видеообращений к нации через YouTube, ставший основным источником видеоконтента множества интернет-пользователей. Разумеется, такие методы продвижения кандидата ориентированы на высокоразвитое информационное общество и, конечно, на молодую аудиторию, не готовую узнавать о кандидатах через телевидение, радио или газеты. Все вышеизложенное вскрывает несколько категорий киберактивизма:

• осведомленность/пропаганда;

• организация/мобилизация;

• действие/реакция.

Зачастую при достижении нужного результата активность прекращается, дав старт новой кампании. Тысячи «операций» могут проходить параллельно, и не особо важно — противоречат они друг другу или выступают в содружестве. Сейчас на вооружении у онлайн-активистов немало ресурсов: сообщества и страницы пользователей в социальных сетях, использование хэштегов⁵³, онлайн-петиции, запуск тематических сайтов и порталов, инфографика, видео и пр. Самым значимым всемирным актом киберактивизма от представителей сервисов и компаний стала реакция на законопроекты против пиратства SOPA и PIPA^54**. Бойкот выразился в отключении ресурсов Wikipedia, Reddit, Greenpeace, Wordpress и др. на сутки.

На постсоветском пространстве наиболее эффективная киберактивистская кампания состоялась в 2012 году в Украине. Правящая партия — «Партия регионов» — отважилась на возвращение в уголовный кодекс статей о клевете и диффамации. Для большей части населения такая новость не представляет особого интереса, в отличие от работников СМИ, против которых могла работать эта часть законов. Множество журналистов и новостных агентств разместили баннеры в качестве протеста против законопроекта. Общественность не осталась в стороне — действия властей активно обсуждались в социальных сетях, побудив активистов к выходу на улицы к зданию парламента в день принятия законопроекта. Несмотря на положительные результаты в первом чтении, парламент высказался против вступления поправок в законную силу.

Разумеется, у киберактивизма есть свои психологические истоки. Это не только негодование из-за неосведомленности общества о проблемах и правонарушениях со стороны бизнеса и государства. Киберактивизм можно рассматривать как попытку установить обратную связь с правящей элитой. Разговоры вполголоса за столом в уютных кухоньках с приглушенным светом в прошлом тысячелетии обратились тысячами онлайн-сообществ и миллионами постов в социальных сетях. Определило ли это новый вектор развития общества? В некоторой степени — да, и вышеуказанные примеры об этом свидетельствуют. Однако говорить об определяющей силе интернет-активизма пока не приходится.

Эксперимент датского психолога Андерса Колдинг-Йоргенсена раскрыл некоторые особенности социальной активности в Сети. Он предполагал создание вымышленного интернет-протеста против сноса исторически значимого фонтана Сторк (Копенгаген, Дания). В первые сутки тематическая группа в социальной сети собрала 125 человек, далее — за короткое время — она насчитывала больше 27 000 онлайн-активистов. Главный итог эксперимента — легковерность аудитории. А легковерность в таком контексте означает легковесность. Армии подписчиков и сотни тысяч посетителей — еще не залог успеха какой-либо активности, ведь интернет-активизм разительно отличается от привычной общественной деятельности. Мобильность онлайн-групп велика в рамках Сети, однако их сила крайне мала для кардинальных изменений в различных сферах жизнедеятельности из-за отсутствия самодостаточности.

Киберактивизм наилучшим образом выступает в качестве ресурса, поддерживающего общественное движение или инициативу. Ему впору привлекать и удерживать уровень внимания к любой проблеме со стороны мировой общественности. Наглядным примером стал хэштег #OccupyWallStreet (#ЗахватиУолл-стрит), опередивший по популярности хэштеги, связанные с Олимпийскими играми 2011 года и выборами президента США, во время уличных протестов против преступлений финансовой элиты страны^55*. Еще один пример относится к событиям 2013 года в Украине. Если верить данным опроса из статьи «Social networks and social media in Ukrainian «Euromaidan» protests» издания Washington Post, более половины респондентов узнали о Евромайдане из Facebook и новостных сайтов, еще треть — из прочих онлайн-ресурсов.

Стоит отметить, что киберактивизм самодостаточен в условиях налаженной коммуникации между всеми представителями Всемирной паутины. Однако мир до сих пор не смог отказаться от «языка силы» в решении некоторых спорных вопросов. Поэтому следующий вид активности — хактивизм — стал закономерным явлением интернет-пространства.

Впервые о хактивизме заговорили в 1994 году. Авторство термина принадлежит участнику хакерской группы и независимого медиа «Культ мертвой коровы» под псевдонимом «Омега». Общепринятый, или «облегченный» термин можно считать статичным. С момента появления и до сегодняшнего дня под хактивизмом понимается сочетание социальной активности в Интернете и технологий хакеров, использующихся во благо социально-политических целей: от защиты прав человека, свободы слова и информации в Сети (а также за ее пределами) до кампаний против высших эшелонов власти. Несколько иначе обстоят дела с расширенным понятием, что совсем недавно — помимо социально ориентированного хакинга — стало включать компьютерный терроризм.

Принято выделять два основных направления деятельности хактивистов: донесение идеологии группы до наибольшего числа пользователей и получение секретных данных с последующим их размещением в открытом доступе. За два с лишним десятилетия хактивизм изрядно потрепал нервы и доставил немало финансовых затрат транснациональным компаниям, а также ведущим функционерам государств.

Для многих хактивизм носит сумасбродный характер: внешне их акции спонтанны, практически невозможно наверняка предположить, какие средства и в каком объеме будут ими использованы. Более того, хактивисты не принадлежат ни к одному государству мира⁵⁶. Они, например, могут бороться против терроризма и одновременно обрушивать сайт министерства обороны из-за злоупотреблений им полномочиями. И все это не заключается в демонстрации собственной мощи ради удовлетворения эго. Хактивисты живут идеалами, являющимися основным движителем энергии, аккумулируемой в подобных сообществах. Искренняя вера и знание того, что мир изменяется в случае приложения достаточных усилий — угроза стабильности. В силу этого, независимо от направленности акций хактивистов, все они будут оставаться вне закона. А если так, ничего страшного, если в сознании интернет-пользователей произойдут некоторые сдвиги. Информационная утечка, например, — киберпреступление, даже если она обнажает бесчинства армии, властей и бизнеса. Онлайн-протест — кибертеррористический акт и угроза национальной безопасности со стороны недоброжелателей, посягающих на стабильность государственных институтов.