Настоящее чудо в идеале (СИ)

– То, что я скажу, не содержит ничего нового. Существуют два подхода к межнациональным и межрелигиозным конфликтам. Один – опыт Израиля. Военное противостояние, территориальная изоляция. К чему это приводит, мы видим. Злоба рождает злобу, кровь ведет к новой крови. Менее известен другой опыт. Я имею в виду Северную Ирландию, Ольстер. Вспомните, еще десяток лет назад дня не проходило без взрывов. Сейчас тихо. Почему? Британцы оказались хорошими учениками премьера Черчилля. Они научились жить с нерешенными проблемами и решать их постепенно. Что они сделали в Северной Ирландии? Да, усилили агентурную сеть. Но главное – перенесли в этот регион бизнес, создали ему льготные условия, дали людям работу. Есть более масштабный и впечатляющий опыт. Европа до Второй мировой войны, раздираемая противоречиями, и Европа после войны. План Маршалла, опыт которого у нас до сих пор не понят. В чем его суть? Связать бизнесом всю Европу. Чтобы Германия не могла существовать без польской картошки. Чтобы Польша не могла существовать без немецкой сельхозтехники, а Франция без угля из Рура. Бизнес превратил извечных врагов в партнеров. И войны кончились. Вот и все. Очень просто в теории, очень трудно на практике. Особенно у нас в России, где ложь или полуправда давно уже стали составляющими нашей жизни. Что мы знаем о Беслане? Ничего. Сейчас даже меньше, чем два года назад, в дни трагедии. Сколько было террористов? Кто они? Какие цели преследовали? Почему взорвался спортзал? От заряда террористов или от выстрела из термобарического гранатомета? Стреляли по школе танки или не стреляли? Пока мы не научимся говорить себе правду и добиваться правды от власти, ничего у нас не будет. Извините, что-то я разволновался. У меня все.

– Вы ошибаетесь, профессор, – возразил Гуров. – Мы знаем правду. Она не в том, кто что приказал или не приказал. Не в том, почему взорвался спортзал. Не в том, чем по чему стреляли или не стреляли танки. Главная правда в том, что великая Россия оказалась безоружной перед кучкой бандитов. Она оказалась безоружной на Дубровке. Она оказалась безоружной в Беслане. Если завтра какие-нибудь отморозки захватят больницу или роддом, Россия снова окажется беспомощной. Со всей своей армией, со всей своей ядерной мощью, с вертикалью власти. Такова правда.

– Жалко, что вас не слышит сейчас президент Путин, – огрызнулся международник.

– Он все это знает не хуже нас. Это не специфика России. Перед такой же проблемой стоит весь цивилизованный мир. Одиннадцатого сентября в Нью-Йорке Америка оказалась такой же беззащитной, как России в Беслане.

– Это утешает, – буркнул международник.

С дальнего конца стола Тимур с интересом наблюдал за присутствующими. Слушали не то чтобы невнимательно, но как бы рассеянно, вполуха, параллельно думая в своем. Здесь были люди, которые ворочали десятками миллиардов долларов. Президент корпорации «Россия» был не самым богатым из них, не самым влиятельным, и в том, что они откликнулись на его приглашение, была для Тимура некая загадка. Он смутно понимал, в чем причина. Каждый из них был одинок на вершине своего масштабного бизнеса. Все окружающие их люди, даже самые близкие и доверенные сотрудники, были их подчиненными. Тимур иногда ловил себя на мысли, что едет на какое-нибудь мероприятие Национальной алкогольной ассоциации не для пользы дела, а чтобы побыть среди своих, равных ему, таких же профессионалов, подышать с ними одним воздухом, поболтать ни о чем. Возможно, неявное ощущение дефицита свободного общения собрало здесь и этих акул современного российского бизнеса.

– Волей случая наши серьезные экономические интересы оказались связаны с ликероводочными заводами Беслана, – между тем продолжал Гуров. – Это заставило нас очень внимательно изучить ситуацию. Она взрывоопасна. Не дали эффекта деньги. По нашим данным, каждая пострадавшая семья в Беслане получила в среднем по пятьдесят пять тысяч долларов. Не дали эффекта акции международных благотворительных организаций. У нас есть неподтвержденные сведения, что в последние два года неизвестными было уничтожено больше десяти ингушей, которые были якобы причастны к теракту. Кровная месть. Она тоже не дала эффекта…

Панкратов наклонился к Тимуру:

– Ты что-нибудь про это знаешь?

– Нет.

– Нет?

– Нет.

– Ну, нет так нет.

– Михаил Юрьевич, это не моя тайна.

– Понимаю. Так бы сразу и сказал.

– Взрыв на Северном Кавказе угрожает стабильности всей России. Серьезный бизнес невозможен в условиях нестабильности. Вот почему я сказал и продолжаю утверждать, что осетино-ингушский антагонизм есть очень серьезная проблема для всех нас. Даже для тех, чей бизнес никак не связан с Кавказом.

– Игорь Олегович, переходи к делу, – перебил Гурова человек, для которого слова «сибирский алюминий» были неотрывны от его имени, как титул. – У тебя есть конкретные предложения?

– Есть. Уважаемый профессор предвосхитил мои мысли. План Маршалла для Северного Кавказа – вот что может стать выходом. Сейчас здесь собрались самые крупные бизнесмены России. В наших силах повязать весь Кавказ экономическими узами, сделать так, чтобы ни одна республика не могла существовать без другой. Кабарда без нефти Чечни, Осетия без пшеницы ингушей, Дагестан без химии и двигателей из Осетии. Экономика уничтожит сепаратизм, люди получат работу с достойной оплатой, на родину потянутся десятки тысяч кавказцев, которые сегодня вынуждены искать кусок хлеба на чужбине. Это в наших интересах. Для большого бизнеса нужен мир. Его не может обеспечить политика. Его не может обеспечить религия. Мир может обеспечить только бизнес. Любой. Нефть, сталь, водка. Материальное содержание бизнеса не имеет значения, важна его социальная составляющая. И если мы не временщики, если мы хотим для нашей страны мира и процветания, от этой ответственности нам никуда не уйти.

– Еще конкретней, – предложил «Сибирский алюминий». – Как я понял, самое больное место сейчас – Беслан. Что можно и нужно сделать?

– У меня нет ответа на этот вопрос, – признался Гуров. – Надеюсь, его поможет найти присутствующий здесь отец Георгий. Он общепризнанный эксперт по межконфессиальным отношениям, доктор теологии, автор многих книг, которых мы не читали, в чем и должны со стыдом сознаться. Пожалуйста, отец Георгий!

Доктор теологии оказался оказался довольно невзрачным человеком лет шестидесяти, среднего роста, лысоватым, с аккуратной седой бородкой, в темном костюме и черном свитере под горло с белой полоской рубашки. Только это и выдавало в нем священнослужителя – не православного, а баптистского пастора. Он вышел к трибуне, остановился рядом с ней и смущенно развел руками:

– Никогда не думал, что мне придется выступать перед такой представительной аудиторией.

– Не скромничайте, – возразил Гуров. – В Ватикане вы два часа говорили перед Иоанном Павлом Вторым и его советниками. А мы здесь все вместе взятые рангом пониже Папы.

– С Пантификом я говорил на языке, который мы оба хорошо понимаем, – с мягкой улыбкой ответил отец Георгий. – На каком языке говорить здесь – право, не знаю.

– На русском, – вмешался «Норильский никель». – Мы поймем. А чего не поймем, переспросим. Что может примирить осетин с ингушами?

– Покаяние.

По напряженному молчанию аудитории он понял, что нужны объяснения. Объяснил – с той же мягкой доверительной улыбкой, которая невольно вызывала ответную доверительность слушателей и выдавала в священнике умелого и опытного проповедника:

– Здесь было сказано: преступники не имеют национальности. Имеют. Коллективная ответственность народа за своих козлищ существовала с дохристианский времен. Она существует и сейчас. О ней не часто вспоминают, но ее никто не отменял.

– Кто перед кем должен покаяться? – уточнил Гуров.

– Не берусь судить. Но если действительно террористами были ингуши и ингушский народ их осуждает, ингуши и должны покаяться перед осетинами. За своих козлищ.

– Нереально, – подала реплику «Северсталь». – Ингуши мусульмане, осетины православные. Они не договорятся.