Второе Пришествие (СИ)

'Да папочка ее богатенький все оплатил. Но в какой именно институт, в деканате не знают, - пояснила Кузина источник своей информации. - Но вроде как в Германию'.

Действительно, Оксана уехала не попрощавшись с однокашниками. Папа ее, как мы помним, был человеком небедным. Зимой было заведено уголовное дело на первого заместителя губернатора Курской области, и Оксанин отец повысился в должности. Однако он не стал покупать себе машину более элитного класса, не стал покупать более многоэтажный коттедж; но он сразу нашел выгодный вариант вложения средств: образование. И вот он сообщил дочери: 'У нас образование никчемное. Поедешь в Германию. Получишь там диплом, Европу посмотришь, может с кем познакомишься - не обязательно с парнем, а в смысле с деловыми людьми. Потом вернешься - с иностранным дипломом можно свое дело начинать. Будут связи - будет больше дверей, а я всегда помогу, если что'. Мысль о своем деле обрадовала Оксану, которая не преуспела в продаже услуг видеосвязи, а ее подгруппа ограничивалась одной давней подругой, всячески роптавшей все время, зачем та затянула ее в этот порочный круг.

'Папочка, ты у меня чудесный!' - закричала она в трубку. В институт со дня того звонка она и не ходила. А поскольку ни с кем и не общалась близко в последнее время (если не считать саму учебу, задания, обмен материалами, ответами и т. д.), то и сообщать она никому ничего не стала. Отчисление оформили, и Оксана отправилась на усиленные курсы немецкого языка. Что ж, пожелаем ей успеха в этом нелегком труде и попрощаемся. Удачи тебе, Оксана, за границей! Tschüss!

Михаил, хоть и всегда упорно продвигал свою идею о бессмысленности политических споров, о том, что нужно всего добиваться самим, сам сидел в тот вечер перед экраном. Но дебаты протекали мимо его ушей. Сорок дней назад погибла Марина, и эта мысль приводила его в состояние глубочайшей подавленности. Он взял себе пару бутылок пива и отключил телефон, несмотря на запланированные на конец сегодняшнего дня важнейшие деловые переговоры.

'Я виноват в ее смерти, я и только я. Пусть она глупо поступила, пусть непорядочно. Но она шла туда, где было больше перспектив, точнее, где они уже реализовались, а у меня они пока есть и все, не более того. Это логичный поступок для девушки, которая хочет всего и вся здесь и сейчас. Но я надеялся, я очень надеялся на нее. Я думал, она пойдет за мной. Что же за провал такой? Где была оплошность? Мало подарков? Автомобиль... Да, дело в нем. Надо срочно купить. Надо добить сейчас... Но не сегодня. Сегодня не могу. Я знаю, что завтра буду злиться, очень злиться за сегодняшнее поведение, за малодушие, за пиво, за Марину. Но сегодня мне хочется побыть одному и немного посмаковать это страдание. Что и говорить, образ успешного человека, он и впрямь порой приедается, ты растворяешься в нем'. Ему захотелось заплакать, но он понимал, что это то желание, на осуществление которого он теперь никогда не решится. Слезы навевали у него воспоминания о детстве, когда мальчик Миша был не то что бы сентиментальным, но очень зависимым и неуверенным в себе. И сейчас перед его глазами вновь и вновь вставала картина, как он сидел один на задней парте, его окружало человек пять одноклассников, которые начинали единодушно скандировать: 'Плачь, плачь!'. И Мише ничего не оставалось, как разразиться градом слез, он плакал навзрыд, к вящему удовлетворению окружавших его школьников. Когда Миша стал подростком, он заметил, что слезы наворачиваются у него и в период гнева. Он ругался с родителями, а потом забегал к себе в комнату и ревел, ударяясь головой об стену как можно сильнее, он дрался с задирами, и даже побив их, больше не мог сдерживать слез. 'Мне жалко его, поэтому и плачу', эта глупость, сказанная им однажды, по-прежнему жила внутри него. Нет, он все помнил, он ничего не забыл, он лежал посреди класса, валялся на полу, крутился вокруг своей оси и бил ногами всех подряд, ревел во всю глотку, и после этого, возвращаясь с уроков домой, думал: 'Я вам всем еще докажу! Вы будете никем, тогда как я добьюсь в этой жизни многого! Вы будете жалеть, что так издевались надо мной, вы будете жаждать знакомства, чтобы пожать руку мне. 'Помнишь, мы вместе учились', - начнут говорить они, чтобы хоть как-то примазаться к славе, а я скажу: 'Помню, твари, все помню!' - и заплачут уже они! Я все напомню, я все перечислю, каждое слово! Да, они будут валяться в ногах и просить пощады, но я милостив, я их прощу, я всего-то презренно оттолкну их, большего они и не заслуживают'. И зная, что когда он теряет контроль над собой, позволяет агрессии взять вверх, то слезы сами напрашиваются - Михаил не доводил до этого, пресекая выпады с самого начала. Ему стыдно было за те слезы, и он решил больше никогда не плакать. А сейчас он впервые почувствовал явственный позыв к слезам, но сдержал его. Да, он всегда говорил, что не нужно стесняться своих желаний, они помогают нам прийти к свершениям, но сейчас ему было противно свое желание и хотелось раствориться в нем. И он стерпел, и он отогнал наваливающиеся слезинки, ударив себя по ноге. 'Настрой, настрой, как же мне этого не хочется! Да! Я знаю, что я могу сделать, чтобы сейчас же развеселиться, но я не хочу. Я хочу страдать в этот вечер, я никогда не понимал, что я так истосковался по истинному страданию в этой сплошной полосе вымышленного позитива'.

Зайдя в комнату, он вновь уставился в телевизор. Дебаты закончились; шли новости, выступал Тупин. Страна развивалась, открывались новые перспективы. В этот день глава государства посетил крупный уральский город, где принял участие в торжественном открытии нового военного завода.

'Да... все... по-прежнему... может, он и прав? А, черт, все равно. И выборы, кстати, уже скоро. Может, и стоит сходить? Уж много времени не займет. Пусть будет, пусть будет'. Михаил лег, погасил свет, и пиво заиграло: снегоуборочные машины сверлили комнату насквозь. Он встал и подошел к окну, неожиданно уже светало. Сейчас они буравили уже не комнату, но голову Михаила. 'О ужас... Что за чертовщина... Говорил же я... Тьфу...' Он включил телефон. Сообщений было много. Одно из них было от банка, о начислении на счет крупной суммы. Да, сделка была закрыта, деньги поступили. 'Да-а-а, а я и забыл про нее, ждал так вчера и... да что же это я не радуюсь? Почему? Проклятье'. Машины забились в самый центр головы и начали разъезжаться оттуда по окраинам, словно вытягивая изнутри извилины паутинки. И вдруг он вскочил с постели и схватил телефон, начав отыскивать какую-то фотографию. 'Да что ж я падаю духом! Да такими темпами, годика через три я буду и богаче этого ее горе-ухажера. Не будет у тебя такой - ага! Да у меня будет еще дороже, и не одна, а две! Слышишь? Ты, там! Я в эти минуты очень хочу. Чтобы душа была бессмертной и ты видела все это, видела и страдала, смотрела сверху, как я стану успешным человеком. Я до сей минуты сомневался, иногда терялся, но теперь я все понял, я все узрел. Я докажу тебе, как ты ошиблась, связавшись с этим... у-у-у... слов нет на него! Почему он выжил? Чтоб он там подох в больнице! И еще пытаются спасти его! Разве можно таких спасать??? Паршивец!!! И Марина - под стать ему. Дура! Ду-ра!!!' - с этой мыслью он лег и тотчас же провалился в сон, в котором сам был за рулем снегоуборочной машины, гоняясь по улицам за Мариной и ее любовником...

Глава XXII. Перемен требуют наши умы

Недолго еще оставалось снегоуборочным машинам вершить свое кровавое правосудие на широких московских проспектах. Март, первый весенний месяц, всегда дарит одиноким сердцам надежду, что 'уж сейчас-то!' Первые солнечные лучи пробивают скудность однотипных мрачных дней, удлиняют вечера, и кажется, что вот еще немного, и наступят те светлые непосредственные деньки, когда душа так и просится наружу, сердце поет, и щебетание птиц сливается в единую природную симфонию, звучащую в унисон с проблесками внутренней бессмертной надежды. О весна, о великое время пробуждения природы! Сколько пролито слов поэтов всех мастей, сколько бессонных ночей отдано из-за избытка вдохновения! Кап-кап за окошком, и солнце гонит, и гон идет по всему лесу, и птичий гвалт стоит! О великая юность! Те искринки в душе, что расцветали в нас весной, дарили надежду, прорезались как первая травинка сквозь расщелину, - показывали, что раз выжили и они, то уж тем более выживем мы. И, напитав дух росой из подснежников, мы бросаемся в вихрь и омут новых перемен, отдаемся ему сполна.