Место, где пляшут и поют

— Ты мне мозги не пудри! — завопил тесть. — Ишь, хлюст! В общем, даю тебе неделю сроку, а там увидишь, что я с тобой сделаю!

Он даже не попрощался. Флягин постоял в раздумьи, гадая, на какой гражданский подвиг выделена ему неделя сроку, но опять зазвонил телефон.

Флягин снял трубку и с ужасом узнал голос своей первой жены.

—Это я, —проговорила она торопливо, явно тяготясь общением. —Я понимаю, тебе, кобелю, не до нас… Но девочки-то в чем виноваты? Они не могут бесконечно ютиться на маминой жилплощади. Ты обещал решить с квартирой… Я устала ждать… мы все устали…

— Как девочки — здоровы? — деловито поинтересовался Флягин.

Жена несколько секунд молчала.

— Ну ты и сволочь, — сказала она безнадежно и отключилась.

Флягин сочувственно посмотрел на поникшее свое отражение.

—Не горюй! —сказал он ему. —К тебе это не относится. Ты молод, красив и устремлен в будущее. И вообще, скоро отключат телефон, и мы будем избавлены от заочных оскорблений. Кто пожелает нанести нам оскорбление —вынужден будет бросать его непосредственно нам в лицо!

Он подозрительно покосился на телефон. Но телефон замолчал окончательно. Флягин быстро оделся, улыбнулся зеркалу и покинул квартиру. Он легким шагом спустился по сумрачной лестнице, ощупью пробрался через сырой и темный подъезд, распахнул входную скрипучую дверь и — ослеп.

Горячее ослепительное утро кочевало над городом. В сверкающем ореоле струй торжественно катились вдоль мостовых поливальные машины. С размякшего асфальта взмывали в воздух голуби, грохоча как петарды. Самый последний домосед гладил, чертыхаясь, рубашку и выбегал на проспект —поливать тротуары, жадно вслушиваясь в бормотанье молодой листвы. Пронзительный воробьиный свист ввинчивался в синеву. Начинался май.

—…в такой день хорошо умереть, —мечтательно сказал Сундуков вместо приветствия. -Но… без этих… скорби и погребения! Превратиться во вспышку света —р-раз и нет тебя! А? — он посмотрел на Флягина прищуренным от солнца глазом. Флягин ничего не ответил, потому что тут же отвлекся на девушку в розовом платье. Тонкая нежная ткань льнула к ее телу как паутина. Мотнув головой, Флягин удовлетворенно сказал:

—Вот черт побери! Смуглая леди… И еще в газетах кричат, что их насилуют! Как же их не насиловать? В таких одеждах…

Сундуков запоздало оглянулся, но девушки, которую хотелось бы изнасиловать, не увидел, и это рассердило его.

—Сколько я тебя знаю —ты все об том же… —сказал он. -Ему о жизни и смерти, а он о бабах! Ты меня хоть слушаешь?

—Слушаю, слушаю… —меланхолически откликнулся Флягин. -Вспышка слева, вспышка справа… Но это, брат… Зачем тебе непременно вспышка? Сказал бы —как мыльный пузырь — бац и нету! Скромно, но достойно. А так — дети будут пугаться… животные…

Сундуков нахмурился, подумал и неохотно согласился.

— Ну, хорошо, пускай — дети… Но, в принципе…

Флягин пожал плечами.

—Да я-то, честно говоря, еще пожил бы… С нашим удовольствием! Сейчас столько длинноногих развелось —уму непостижимо! Живи, так сказать, полной грудью… Наличных, наличных нету, брат! Про наличные он заикнулся не без задней мысли, хотя настроение начинало портиться и у него. При взгляде на Сундукова гасли надежды на самый легкий завтрак —эти пегие волосы, эти мутные глаза, штаны из древнего вельвета —друг детства был похож на отверженного поэта, живущего исключительно в мире грез. Эдак он еще сам попросит у меня взаймы, подумал Флягин. Но Сундуков развил тему денег в неожиданном направлении —он застенчиво признался, что хотел бы заняться с Флягиным каким-нибудь бизнесом — например, возить из столицы японский смех.

—Я почему тебе предлагаю, —простодушно объяснил он. -Практически, кроме тебя и Гущина, я теперь никого не знаю. Но Гущин — специалист, он свое дело любит — не то что я, и он не согласится ни за какие коврижки… Флягин, окончательно похоронивший гастрономические надежды, заметно поскучнел.

—Бизнесом? —сказал он брюзгливо. —Ты глуп. Тебя обдерут как липку, у тебя уведут чемодан, тебя прибьют в подземном переходе, опишут квартиру. Сейчас заниматься выгодно черным бизнесом, —добавил он авторитетно. —Оружие, наркотики… Только кто тебя в этот бизнес возьмет? О! —воскликнул он, внезапно оживляясь. —Тебе нужно к Витамину! Вот он могет… Помнишь, как он в седьмом классе меня с марками надул?.. Кстати! У него, наверно, и пожрать можно…

— Витамин? — открыл рот Сундуков. — Сто лет его не видел. Он, что — гангстер? А где он сейчас живет?

— Да все там же. В нашем старом доме.

Окрыленный идеей, Флягин схватил приятеля за локоть и куда-то потащил, рассуждая на ходу:

—Чтоб не с пустыми руками… Сейчас в “Гастроном” заглянем —там у меня знакомая продавщица… Если ее смена —даст, думаю, флакон —в знак отлетевшей любви… Ведь любовь, это такая, брат, вещь — она не умирает…

Давно не посещавший магазины Сундуков неожиданно сошел в “Гастрономе” с ума. У каждого прилавка он громко объявлял, что месяцами не получает зарплату и придирался к ценам. Продавщицы пугались его дикого голубого глаза и беспокойно озирались, пока не подворачивался спокойный и симпатичный Флягин, который предупредительно говорил: “Никаких проблем, я за ним присматриваю”.

—Во, гляди, сельдь! Ошеломительно! —вопил на весь магазин Сундуков. —Вот это сельдь! А говядина!!! Говядина, гляди, в полтора раза дешевле! С чем это связано, а?

—Ну что тебе сказать, —отвечал Флягин, стараясь на говядину не смотреть. —Корову легче поймать. Во-первых, не в пучинах, а во-вторых, не такая скользкая.

Продавщицы облегченно и даже кокетливо улыбались, а Сундуков бежал вдоль прилавка, неудержимый как пес на прогулке.

—А вот! Нет, ты гляди, гляди! Колбаса! Смотри, сколько нулей! Не колбаса, а лунный камень! Странно, что так просто лежит, не на бархате… Но стекло, наверное, бронированное?

—Обязательно бронированное, —подтверждал Флягин, глотая предательскую слюну и выискивая взглядом знакомую продавщицу, а Сундуков уже мчался дальше, трагически хохоча над куском ветчины и цепенея над кругом голландского сыра.

Пока он лицедействовал, Флягин тихо и незаметно улетучился и так же тихо вернулся с пакетом, в котором было пол-литра водки и шесть бутылок бледного пива. Сундуков, узрев столь веское доказательство бессмертия любви, пережил что-то вроде катарсиса и покинул “Гастроном” уже без шума, с просветленной душой. Обдуваемые теплым ветром, они вышли на городскую площадь. В центре ее стоял, упираясь в сверкающие небеса,

памятник Вождю. Новая, неокрепшая пока, власть не рисковала тягаться с ним, тем более, что горожане почти не замечали монумента —он был так велик, что целиком не умещался в глазу. На фоне гранитного подножья фотографировались на память безобидные молодожены, а по праздникам к нему сходились пенсионеры с красными флагами. Собравшись вместе, они делались суровыми и подозрительными, как группа “Интуриста”. Гулять мимо них было неуютно и стыдно.

—Во —стоят! —бесстрастно отметил Флягин, рассматривая возбужденную, плохо одетую толпу, на фоне которой красные флаги и декоративная зелень офицерских мундиров казались особенно яркими. —Все на борьбу с Деникиным! Конечно, сейчас им скучно и тяжело, но, может быть, потом они будут вознаграждены —в стенах горкомов они преломят хлеб и испьют вина…

— Ты веришь, что коммунисты вернутся? — деловито спросил Сундуков.

— Вполне возможно, — солидно заключил Флягин. — Все дело в доверии народа.

Он кивнул на краснокирпичную стену библиотеки, оклеенную предвыборными листовками кандидатов. На фотографиях у потенциальных властителей были живые глаза и свежие щеки. У иных подбородок украшала восхитительная ямочка. Они были похожи на добрых и богатых родственников из индийских кинофильмов.

—Прилепить на стенку свою физиономию, —сказал Флягин, -каждый может. Ты должен —я не знаю —на руках ходить, надувать презервативы и петь “Кукарачу”! Доверие народа