ЭХО. Предания, сказания, легенды, сказки

Удивился тархан, испугались мужики. Пошли дальше.

На втором поле опять тархан спросил:

— Чья эта земля?

А из-под земли слышится ответ:

— Поктемыра.

И в третий, и в четвертый раз на вопрос тархана земля ответила:

— Поктемыра… Поктемыра…

Перепугались мужики, отступились от своих жалоб. Так вся земля и осталась во владении хитрого коштана.

На радостях Поктемыр зазвал тархана к себе, угостил на славу хмельной брагой, мясом, блинами.

Но не знал Поктемыр, какое горе уже ступило на порог его дома!

День и ночь и еще день пировали тархан с Поктемыром. А как уехал тархан, пошел Поктемыр выпустить из ям сыновей.

Пришел он на опушку и весело сказал:

— Радуйся, сын, осталось нашим это поле. Когда я умру, оставлю его тебе в наследство.

А в ответ — ни звука.

— Эй, сын! — закричал Поктемыр и припал ухом к земле. — Отзовись!

Но молчала земля. Молчал сын.

Разбросал коштан дерн и заглянул вниз: сын лежал мертвый — он задохнулся, сидя в яме.

Поктемыр бросился на другое поле. Открыл яму и увидел, что второй его сын тоже мертв. Задохнулись и третий, и четвертый…

Так погибли сыновья Поктемыра.

Обратилась у Поктемыра радостная удача в горькую печаль.

Тайком ото всех, не на кладбище, а в частом осиннике, похоронил в ненастное утро Поктемыр сыновей.

В большой печали возвращался Поктемыр с тайных похорон. Он брел, низко склонив голову и спотыкаясь о пни и корни.

Вдруг впереди, в кустах, сверкнула огненная полоса. Изгибаясь, словно змея, она ползла к Поктемыру.

— Вувер — злой дух! — в ужасе прошептал Поктемыр.

Он хотел бежать, но от страха отнялись ноги; хотел прочесть заклинание, да память отшибло.

Вувер выполз на дорогу, изогнулся кольцом, ударился о землю под дубом и превратился в человека в красном кафтане, в красной шапке и в красных сапогах.

— Да это ты, Поктемыр, а я принял тебя за честного человека! — рассмеялся вувер, и его гулкий смех разнесся по всему лесу.

Поктемыр поднял голову, поглядел на вувера и узнал в нем разбойника Яксая, которого мужики за его злодеяния лет десять назад убили и бросили в болото.

— Это ты, Яксай?

— Я.

— Тебя же мужики убили!

— Убить убили, а зла не избыли. Я вувером стал, чтобы мужикам творить зло.

— Значит, по твоей милости мужики обнищали, с голоду пухнут, от злых болезней мрут?

— Нет, Поктемыр, то не мое дело, — ответил Яксай. — Это ты за десять лет столько зла принес мужикам, сколько мне за двадцать не сотворить. За это отблагодарю я тебя, чем ты только захочешь.

Совсем приободрился Поктемыр:

— Оживи моих сыновей!

— Ты сам убил своих сыновей, поэтому для тебя я не могу их оживить. Проси еще чего-нибудь. Проси золота, серебра…

— Я и так богат. Думал, помру — оставлю богатство сыновьям. А теперь для кого копить? Помру — все чужим достанется.

Тяжело вздохнул Поктемыр. Как только подумал он, что его богатство уйдет в чужие руки, почернел от тоски.

— Ладно, — сказал вувер Яксай, — я не могу оживить твоих сыновей, зато могу дать вечную жизнь тебе. Будешь сам беречь свои богатства и приумножать их. Все золото, какое есть в марийском крае, соберешь в свои амбары, если только исполнишь одно условие.

Загорелись у Поктемыра его жадные глаза, и он сказал:

— Все исполню, что повелишь!

— Ты будешь богат и силен до тех пор, пока твое сердце не будет знать жалости к людям, пока тебя не тронут людские слезы, а видя страдания, ты будешь веселиться. Но если пощадишь когда-нибудь или старого старика, или малого ребенка, все твое богатство и вся твоя сила развеются в прах.

Усмехнулся Поктемыр: легкое условие ставил ему Яксай. Уже почти полвека прожил Поктемыр, но ни разу еще не было в его сердце жалости к людям, ни разу не тронули его слезы бедных вдов и крик голодных младенцев, никому не простил он даже медной копейки.

— Поначалу даю тебе, Поктемыр, жизни сто лет, — продолжал вувер. — Сто лет будешь бездолить людей, богатства копить. А через сто лет, если сердце твое останется таким же жестоким и беспощадным, открою тебе тайну вечной жизни. Прощай и помни наш уговор. А чтобы крепче помнил, даю тебе памятку, которую ни выбросить, ни потерять. Через сто лет приходи снова к этому дубу.

Яксай упал на дорогу, превратился в огненную змею и, извиваясь кольцами, уполз в чащу, и там, где он прополз, выгорела трава и обуглилась земля.

Поктемыр остался один на дороге.

Он смотрел вокруг и ничего не видел. Перед его взором стояли груды золота и серебра, обещанные вувером, и, ослепленный их блеском, он забыл про своих сыновей. Печаль ушла из его сердца, и сердце покрылось лохматой волчьей шерстью. По-волчьи засверкали глаза Поктемыра. А на голове выросли два маленьких рога — это и была памятка, данная Яксаем, которую ни выбросить, ни потерять.

Оглянулся Поктемыр, и от его холодного взгляда похолодало вокруг. Задрожали деревья, полетели сорванные с веток листья, поникли цветы, пожухла трава. Небо затянулось черными тучами, и пошел снег.

Но лохматое сердце Поктемыра не чувствовало холода.

Год за годом прошли сто лет. Собрав в свои амбары золото и серебро со всего марийского края, Поктемыр стал князем над марийцами.

Давно забылось его настоящее имя, и теперь люди звали его Тукан-мари, что значит «рогатый человек».

Жесток и зол был властитель Марийской земли Тукан. Ни один человек не мог выдержать его тяжелого взгляда. Прогневившим его он своею рукой отрубал головы. Все трепетали перед Туканом и повиновались ему. Никто не решался заступиться за несчастные жертвы, потому что знал, что повсюду настигнет его и его род беспощадная месть рогатого князя.

За все сто лет Тукан ни разу не почувствовал в своем сердце жалости к человеку, не трогали его слезы голодных и разоренных, не щадил он ни старого, ни малого.

Давно умерли все его сверстники, и дети их, и внуки, и дети их внуков, давно миновал тот год, на который колдун-мужан предсказал ему смерть, а он все жил и жил.

Через сто лет Яксай открыл Тукану страшную тайну вечной жизни.

За бессмертие князя должны были марийцы платить дорогой ценой: каждая мать должна была отдавать князю своего первенца-сына, который затем пропадал неведомо куда. Тукан жил жизнью погубленных им детей, потому и был он бессмертен.

В марийском крае не осталось ни одной женщины, у которой взор светился бы радостью: все горевали по своим детям.

Но вот нашлась одна женщина, которая не побоялась нарушить установленный Туканом обычай и решилась спасти своего первенца-сына Акмазака от жестокой участи, уготованной ему князем.

Она испекла каравай хлеба и принесла его князю. Взял Тукан хлеб, откусил кусок и спросил:

— Отчего так вкусен твой хлеб?

— Я замесила его на молоке из моей груди, — ответила женщина.

В ярости Тукан отбросил каравай:

— Я отведал твоего молока, и ты стала моей матерью, а твой сын — моим братом. Я не смею убить брата, но все равно твоему сыну не бывать в живых. Иди отнеси мальчишку в лес и оставь там. Пусть его сожрут лесные дикие звери.

Делать нечего: мать понесла Акмазака в лес.

Идет она полем — слышит пенье жаворонка; идет черемушником — слышит свист соловья; идет березовой рощей — слышит кукование кукушки. Как цветок средь зеленого луга, украшая луг, радует глаз, так дитя на руках у матери, украшая весь мир, радует материнское сердце.

Но не радость в сердце несчастной матери, а печаль.

Положила она Акмазака под зеленый куст на желтую кочку.

— Ой, дитятко мое бедное, пусть постелью твоей будет липовый лист, пусть рубашкой твоей будет кленовый лист, пусть отцом твоим будет лесной заяц, пусть матерью твоей будет серая кукушка, а я умру в тоске и горе…

Оставила мать Акмазака под кустом и ушла, горько плача.

День лежал Акмазак на кочке, другой, а на третий на полянку, где лежал он, набрела бурая медведица. Пожалела его медведица, подобрала и стала растить-кормить вместе со своими медвежатами.