Тиль Уленшпигель

Как только герцог выехал верхом, он увидел Уленшпигеля, сидящего в своей двуколке по плечи в земле.

Герцог сказал: «Уленшпигель, я тебе запретил появляться на моих землях под страхом повешения, если я тут тебя найду». Уленшпигель ответил: «Милостивый государь, я не на вашей земле, я на своей земле сижу. [48] Я купил ее за серебряный пфенниг. Я купил ее у крестьянина, который сказал мне, что это его наследственный надел».

Герцог сказал: «Уезжай со своей землей с моей земли и больше не возвращайся, не то я велю тебя вместе с лошадью и повозкой повесить».

Когда Уленшпигель вылез из повозки, прыгнул на лошадь и поскакал из Люнебурга, а повозку оставил стоять перед замком. Там у моста и сейчас еще лежит Уленшпигелева земля.

XXVII История рассказывает, как Уленшпигель рисовал ландграфа [49] гессенского и сказал ему, что тот, кто рожден вне законного брака, не может увидеть его картину [50]

Удивительные вещи вытворял Уленшпигель в Гессене. Когда он, странствуя, исходил всю Саксонскую землю вдоль и поперек, то так прославился своим озорством, что уже не мог там безопасно находиться. Тогда он подался в Гессенские края и пришел в Марбург, ко двору ландграфа. Государь спросил, что он умеет. Уленшпигель и сказал так: «Милостивейший государь, я служитель искусства». Ландграф обрадовался, так как думал, что перед ним искусник, знаток алхимии, чему сам ландграф отдавал много труда, и спросил Уленшпигеля, не алхимик [51] ли он.

Уленшпигель сказал: «Нет, милостивейший государь, я живописец, равного которому не найдется ни в какой из многих стран, ибо моя работа превосходит все остальные».

Ландграф сказал: «Покажи нам что-нибудь». Уленшпигель ему ответил: «Повинуюсь, милостивейший государь». У него было несколько картин, купленных во Фландрии. Он вытащил их из своего мешка и показал графу. Они ему так понравились, что граф сказал: «Любезный мастер, что вы возьмете за то, чтобы расписать наш зал картинами, изображающими родословную маркграфов Гессенских и как они породнились с королями Венгрии [52] и другими князьями и господами и что еще дальше происходило. Пусть это будет самая дорогая живопись».

Уленшпигель ответил: «Милостивейший государь, то, что ваша милость мне заказывает, будет стоить добрых четыреста гульденов». Маркграф сказал: «Мастер, вы только сделайте нам это получше, а за ценой мы не постоим».

Уленшпигель согласился взять заказ, но только с тем, чтобы ландграф выдал ему сто гульденов на покупку красок и наем подмастерьев. Когда же Уленшпигель с тремя подручными собрался приступить к делу, он поставил графу условие: никто, пока он работает, не должен входить в зал, кроме его помощников, дабы не чинить помех искусству. И это граф ему обещал.

А Уленшпигель сговорился со своими подмастерьями, чтобы они молчали и все предоставили делать ему. Им не придется работать, но свое жалование они получат сполна. Их самый большой труд будет игра в шахматы. Подмастерья поняли, что они, палец о палец не ударив, получат вознаграждение. Так прошла неделя, другая, и тут граф пожелал узнать, что поделывает мастер со своими товарищами и получится ли роспись настолько же хороша, как виденные им образцы. И он сказал Уленшпигелю: «Ах, любезный мастер, нам очень хотелось бы видеть вашу работу, мы желаем пройти с вами в зал и взглянуть на ваши картины». Уленшпигель сказал: «Повинуюсь, милостивейший государь. Но сначала я хочу вашей милости сказать: тот, кто с вами пойдет посмотреть на картины, не сможет увидеть мою живопись, если он не рожден честь по чести в законном браке».

Ландграф сказал: «Мастер, вот это было бы здорово!». И вот они пошли в зал. А там на стене, которую надо было расписать, Уленшпигель растянул длинное полотно. Он немного отдернул эту завесу и, указывая белой палочкой на стену, заговорил так: «Взгляните, милостивейший государь, вот этот муж — первый ландграф Гессенский из римского рода Колонна. Он взял себе в супруги и государыни герцогиню Баварскую, дочь кроткого Юстиниана, который потом стал императором. Взгляните, милостивейший государь: от него родился Адольф, Адольф родил Вильгельма Черного, Вильгельм родил Людовика Благочестивого и так далее, вплоть до вашей княжеской милости. [53] Я уверен, что никто не может охаять мою работу, так искусно она исполнена и так хороши ее краски!».

Но ландграф ничего не видел, кроме белой стены, и сказал про себя: «Пусть я шлюхин сын буду, а так-таки ничего не вижу, кроме белой стены». Однако он сказал (приличия ради): «Любезный мастер, нам все это очень понравилось, но у нас нет достаточно познаний, чтобы оценивать это», — и вышел из зала.

Как только хитрый ландграф пришел к своей супруге, она его спросила: «Ах, государь, что же рисует ваш свободный художник? Ведь вы это видели. Как понравилась вам его работа? Я плохо верю в него, он похож на плута».

Государь сказал: «Милая супруга, мне его работа изрядно понравилась, он делает ее на совесть».

«Милостивейший государь, — сказала она, — нельзя ли и нам поглядеть?» — «Можно, если мастер не против».

Тогда она велела позвать Уленшпигеля и пожелала тоже осмотреть его картины. Уленшпигель сказал ей точно так же, как государю: незаконнорожденный не может увидеть его работу. И вот графиня пошла в зал с восьмью фрейлинами и своей шутихой. Уленшпигель опять отодвинул полотно и объяснил госпоже родословную ландграфов, указывая на стенке кусок за куском. Но графиня с ее девицами как воды в рот набрали — никто не хвалил и не хулил картину. Каждой из них горько было, что она незаконнорожденная по вине отца или матери.

Под конец дурочка встала и сказала: «Милый мастер, пусть меня хоть всю жизнь кличут шлюхиной дочерью, я не вижу картин».

Уленшпигель тут подумал: «Плохо для меня будет, коли дураки начнут правду говорить, тогда мне действительно придется скитаться». И он поднял шутиху на смех.

Между тем графиня пошла из зала и вернулась к супругу. А он спросил, как ей понравились картины. Она отвечала ему и сказала так: «Милостивейший государь, мне понравилось все, так же, как и вашей милости. А вот нашей дурке не понравилось. Она говорит, что не видит никакой картины. Также и фрейлины обеспокоены, нет ли тут мошенничества».

Это задело государя за живое, он начал думать, не обманут ли он, однако велел передать Уленшпигелю, чтобы тот поторопился с заказом: весь двор желает посмотреть его работу. Государь собирался таким образом узнать, кто из его рыцарей рожден в законном браке, а кто незаконнорожденный — последние должны были лишиться наследственных ленов. [54]

Тогда Уленшпигель пошел к своим подмастерьям, рассчитал их, и потребовал у казначея еще сто гульденов, и получил их, и ушел оттуда.

На другой день маркграф осведомился о своем художнике, но тот исчез. Тогда государь пошел в зал со своей свитой, попытать, не увидит ли кто-то из них что-либо нарисованное, но никто йе мог сказать, что он что-нибудь видит. И так как они все молчали, граф сказал: «Ну, теперь мы ясно видим, что мы обмануты. Мысль об Уленшпигеле никогда меня не заботила, однако он взял да и пришел к нам. Потерю двухсот гульденов мы, конечно, переживем, но он был и останется плутом, так пусть избегает нашего княжества».

Таким образом, Уленшпигель покинул Марбург и с тех пор больше уж не хотел заниматься художеством.