Галантные дамы

Мы читаем в книгах о том, что некогда многие римские императоры любили услаждать себя этим видом распутства, а именно связью с такими высокородными и почтенными матронами — как для плотской утехи, куда более приятной с ними, нежели с женщинами низшего сословия, так и ради славы победителя столь неприступной крепости; да я и в мое время знавал множество знатных сеньоров, принцев и дворян, гордившихся и похвалявшихся тем же самым.

Юлий Цезарь и Октавиан Август, его наследник, весьма усердно предавались эдаким, описанным выше завоеваниям; то же самое после них делал и Калигула: он созывал на свои пиры самых знатных и знаменитых римских дам с их мужьями и пристально, придирчиво разглядывал их, а некоторым даже поднимал лицо за подбородок, ежели они, как подобает порядочным женщинам, склоняли голову, прячась от мужских взоров, или же нарочно кривились и гримасничали, дабы этим сберечь свою непорочность (хотя вряд ли таких дам было очень уж много в те времена развратных императоров); однако всем этим женщинам приходилось изображать веселость и удовольствие, а иначе — беда; немало их жестоко поплатилось за свою неуступчивость. Тех же, что имели несчастье приглянуться названному императору, он брал тут же, можно сказать не отходя от мужей: выводил из залы, увлекал в свою спальню, где и получал от дамы удовольствия, какие хотел; после же возвращался вместе с нею обратно и, усадив на место, громко, во всеуслышанье восхвалял ее прелести и достоинства, перечисляя их одно за другим; если же дама обнаруживала какие-нибудь телесные изъяны или недостатки, то он и не думал умалчивать о них — напротив, вслух расписывал все подряд, не пропуская ни одной мелочи.

Нерон проявил такое же, если не худшее, любопытство по смерти своей матери: он внимательно разглядывал ее мертвое тело, переворачивая его и изучая все члены, восхваляя одни из них и понося другие.

Мне приходилось слышать и о некоторых знатных сеньорах-христианах, которые с тем же интересом рассматривали тела умерших своих матерей.

Но я не закончил рассказ о Калигуле: он еще рассказывал собравшимся, как вела себя его избранница на ложе, какую выказывала похотливость и сладострастие; особливо горько приходилось скромным и достойным женщинам или тем, что изображали себя таковыми за столом: когда они и в постели пытались держаться того же, жестокосердный тиран угрожал им смертью, коли они не удовлетворят все его прихоти; после же, за столом, ко всеобщему развлечению порочил и охаивал несчастных этих дам, которые, гордясь своей чистотою и непорочностью или же лицемерно изображая себя таковыми — donne da ben [46],— вдруг прилюдно разоблачались императором, называвшим их бесстыжими потаскухами — одних незаслуженно, других по праву. То были, как я уже сказал, сливки общества: супруги консулов, диктаторов, преторов, квесторов, сенаторов, цензоров, всадников и других знатных и высокопоставленных особ; нынче, в нашем христианском мире, можно сравнить королев с супругами консулов, которые повелевали народом; с прочими же могу сопоставить принцесс высокого и среднего ранга, эрцгерцогинь и герцогинь, маркиз, маркграфинь и графинь, баронесс, виконтесс и других дам благородного происхождения; думаю, не следует сомневаться в том, что многие императоры и короли, будь у них возможность, точно так же обошлись бы с этими знатными дамами, по примеру тирана Калигулы; однако же, будучи христианами, они боятся Бога и святых Его законов и не желают смущать совесть и порочить честь свою, а также позорить этих дам вместе с их мужьями, ибо тирания нестерпима благородным сердцам. Почему христианские короли и достойны всяческой хвалы и уважения, ибо они добиваются любви красивых дам более мягкостью и дружелюбием, нежели силою и принуждением; оттого и победа их куда как прекраснее.

Мне рассказывали про двух знатнейших принцев, коим нравилось разбирать прелести, достоинства и особенности своих любовниц, равно как и недостатки и изъяны их, повадки, жесты и похотливые выверты в постели; правда, не прилюдно, подобно Калигуле, но в тесной компании близких друзей. Вот чему служили тела сих злосчастных дам, которые старались вовсю, надеясь угодить одним только любовникам своим, а вместо того делались предметом разбора и насмешек других мужчин.

Итак, возвращаясь к нашему сравнению, опять скажу: как некоторые прекрасные здания возведены на прочнейших фундаментах и из лучших камней и оттого веками красуются пред нами к вящей своей славе, так и тела некоторых дам сложены столь красиво, изящно и соразмерно, что время бессильно изменить их и наносит этим женщинам куда меньший урон, нежели другим.

У Плутарха можно прочесть о том, что Артаксеркс более всех своих женщин любил Аспазию, которая, будучи уже весьма пожилою, сохранила всю свою блистательную красоту; до того она состояла в наложницах у его покойного брата Дария. Сын царя так страстно влюбился в нее, невзирая на возраст, что попросил отца своего поделить эту женщину между ними двоими, как делят царство. Но отец, из ревности не желая делиться с ним прекрасной своей добычей, сделал Аспазию жрицею Бога-Солнца, каковые жрицы обязаны блюсти полное целомудрие.

В «Истории Неаполя» читаем мы, что Владислав, король Венгерский и Неаполитанский, осадил Тарент, где находилась герцогиня Мария, вдова покойного Раммондело де Бальцо, и после многочисленных приступов и атак захватил эту даму в плен вместе с детьми и женился на ней, хотя она была уже сильно в годах, благо что очень красива; он увез ее к себе в Неаполь, где сделал королевой, любил и лелеял.

Мне пришлось видеть герцогиню де Валентинуа в возрасте семидесяти лет: она осталась такой же прекрасной и свежей лицом, такой же привлекательной и грациозной, как в тридцатилетием возрасте; недаром же ее любил и обожал один из самых доблестных и достойных наших королей. Могу смело утверждать это, не боясь нанести урон красоте вышеназванной дамы, ибо любовь великого короля к любой женщине есть свидетельство того, что природа наделила ее несравненными достоинствами, — вот почему красота, дарованная небесами, и должна доставаться полубогам.

Я видел эту даму за полгода до ее кончины; она все еще была столь хороша собою, что влюбила бы в себя и камень, хотя какое-то время назад сломала ногу, упавши в Орлеане на мостовую с лошади, которой всегда управляла ловко и умело; но в этот раз лошадь поскользнулась и упала вместе с нею; от перелома и сильных болей, терзавших герцогиню, прелестное лицо ее, казалось бы, могло перемениться к худшему, однако ничуть не бывало: красота, фация, величественная осанка, очарование — все осталось при ней. Особливо хороша была у ней кожа, блиставшая снежной белизною, при том что она никогда не красилась; правда, говорили, будто каждое утро она умывается настоем, изготовленным из жидкого золота и прочих крепких снадобий, в коих я разбираюсь куда менее иных врачей и сведущих аптекарей. Полагаю, что, проживи эта дама еще сто лет, она и тогда не постарела бы ни лицом — настолько оно было моложаво, ни телом, которое даже под платьем выглядело неизменно стройным, упругим и юным. Сколь же прискорбно, когда земля погребает под собою такие прекрасные тела!

Видел я и госпожу маркизу де Ротлен, матушку госпожи принцессы Конде и покойного господина де Лонгвиля; ее красоте не нанесли урона ни время, ни возраст: она уподоблялась прелестному цветку, разве что с годами лицо у ней слегка покраснело; зато чудесные, несравненные глаза, коих красоту унаследовала и дочь, ничуть не изменились и ранили мужские сердца, как и прежде.

Видел я также госпожу де Ла Бурдезьер, во втором браке маршальшу д’Омон, такую же очаровательную в преклонных годах, как в самом юном возрасте; пять ее дочерей, также красавицы, все-таки не затмевали свою матушку. И если позволить мужчинам выбирать, они, вполне возможно, предпочли бы дочерям их мать, хотя она за свою жизнь и родила множество детей. Но эта дама чрезвычайно заботилась о себе, боялась лунных лучей как черт ладана и решительно не признавала ни румян, ни белил, коими пользуются большинство женщин.