Мемуары

Тем не менее, это не помешало мне упорствовать в моем решении выяснить раз и навсегда, следует ли мне уехать к себе, или же он повелит мне остаться. Я было открыл рот для объяснения с ним, но он сам предупредил меня; он мне сказал довольно сладким тоном, что я, значит, захотел его покинуть, не припомнив, как он всегда считал меня в числе его самых верных слуг; Навай разговаривал с ним в мою пользу, прекрасно зная, как он об этом всегда высказывался; была какого-то рода неблагодарность в таком поведении, особенно в той спешке, когда я приступал буквально со шпагой к груди, лишь бы мне дали Капитанство в Гвардейцах; я должен был бы, по крайней мере, запастись хоть каким-нибудь терпением, дабы он мог распорядиться своим временем и устроить все так, чтобы мои же товарищи не подняли крик против него; я должен был бы знать лучше, чем кто бы то ни было, насколько они нетерпеливо страдали, когда их младших продвигали раньше них самих; значит, требовался какой-нибудь предлог, и его-то он и искал, только бы доставить мне удовольствие; именно ради этого он меня спрашивал, не могу ли я помочь себе сам, потому как, если бы я мог это сделать, он бы ответил им, когда бы они явились протестовать против милости, оказанной им мне в ущерб остальным, что это была совсем не милость, а просто мы заключили некое соглашение; им бы нечего было на это сказать, поскольку действительно мне бы такое достижение чего-то стоило. Итак, он мне советует еще раз посмотреть, не могу ли я сделать чего-нибудь либо сам, либо через моих друзей, поскольку он и не просил ничего лучшего, как только оказать мне услугу, но, наконец, было бы совсем несправедливо, если бы он погубил себя, пытаясь угодить мне; когда бы я поставил себя на его место, или же на место других, я бы вскоре признался ему, если, конечно, я захотел бы быть чистосердечным, что это не могло бы осуществиться в той манере, в какой я желал, полностью не поставив под угрозу его самого.

/За деньги все, что угодно. / Вот так, нанося мне еще один удар, он прикидывался, будто желает мне только добра. Любой другой, кто знал бы его меньше, чем я, без сомнения, поддался бы на обман и скорее перевернул бы и небо, и землю, чем не вошел бы в его положение. Но так как мне давно были известны все его повадки, я всегда ссылался на мою бедность, не позволявшую мне делать даже то, чего бы мне и очень хотелось. Он рассердился, не сумев уговорить меня разделить с ним его точку зрения, и либо был рад отделаться от меня, не нажив себе репутации, какой угрожал ему Навай, либо действительно боялся приобрести себе врагов, предпочтя меня моим товарищам, но он мне сказал, поскольку я не могу раздобыть себе денег, значит, я должен был сделать что-то такое, что обязало бы их замолчать, когда они меня увидят продвинувшимся раньше них; Король намеревался в самом скором времени отбить города, взятые Месье Принцем при его переходе к врагам; отличись я там превыше других, и вскоре после этого я получу удовлетворение.

Этот комплимент мне вовсе не понравился; не то чтобы я боялся за свою шкуру, как, возможно, могли бы поверить. Я всегда и повсюду исполнял мой долг, по крайней мере, я тешил себя надеждой, что ни у кого не было иного представления обо мне. Но так как слишком часто люди склонны дурно судить о своем ближнем, вполне могли найтись и такие, что поверили бы, будто я ушел в отставку лишь потому, что почувствовал себя неспособным исполнить то, к чему он меня призывал. Итак, хорошенько все обдумав, я решил не только остаться, но еще и сделать в течение этой кампании все, что было в моих силах, но уличить Кардинала в его неправоте. Я очень боялся, однако, что, как бы я себя ни проявил, я все-таки не смогу там преуспеть. Я не находил, что мы были в состоянии совершить что-либо значительное в этом году. Бунт по-прежнему бушевал в Бордо, и со времени моего отъезда Граф де Марсен заметил, что Принц де Конти был в полной готовности подстроить любую гадость Принцу де Конде, своему брату, и он следил за ним столь неотступно, что тому было просто невозможно осуществить все то, чего он горячо желал. Итак, этот Принц был вынужден обратиться к Капитулу, чтобы подготовить себе пути, каких он искал.

Капитул, пользовавшийся влиянием в Городе, а также и энергично действовавший, заявил, что пока они будут упорствовать в неповиновении, они всегда будут несчастны. Этот народ уже действительно ощущал на протяжении некоторого времени все те бедствия, что гражданская Война обычно приносит с собой. У них не было больше никакой коммерции, и хотя море было им открыто поначалу, теперь они оказались настолько плотно зажаты в кольцо, что ничто больше не проникало в город. Страдания, какие они претерпевали, намного притушили тот огонь, что заставил их легко поверить дурным советам, щедро раздававшимся им; они устремились вслед за этим Капитулом и принялись кричать, что им нужен либо мир, либо хлеб. Ормисты, ничего не опасавшиеся так, как речей вроде этих, поскольку, если они имели место, им не только требовалось отказаться от их грабежей, но еще и бояться кары, какую они вполне заслужили, захотели сначала всему этому воспротивиться, однако они тут столкнулись с гораздо большими трудностями, чем думали, потому что Капитул принял столь действенные меры, что ему не пришлось особенно их опасаться. Марсен, человек рассудительный и опытный, сообщил Принцу де Конде, что все для него было потеряно в этой стране, если он не найдет средства спешно оказать помощь Городу; не было никакого другого способа расшевелить там его ставленников; не то чтобы они не были по-прежнему также преданы ему, как никогда, но они не чувствовали больше поддержки народа, и мужество начало изменять им — правда, Ормисты все еще упорствовали в мятеже с тем же упрямством и яростью, что и вначале; но так как они были в основном ненавидимы всем народом, он не осмеливался показывать особенно большого взаимопонимания с ними и еще менее свидетельствовать им свое уважение, из страха, как бы и на самого себя не навлечь народный гнев; итак, все зависело от помощи, о какой он его просил, и от его проворства.

/Конде упрашивает Кромвеля. / Месье Принц, кому не следовало больше забавляться подле Дам Парижа, уже стоивших ему множества упущенных возможностей, в этом случае не дремал. Он отправил в Англию доверенную персону, чтобы убедить Кромвеля, по-прежнему правившего там со дня зловещей смерти покойного Короля, что в его интересах было бы взять этот город под свое покровительство. Кромвель, у кого были другие дела и совсем в другом месте, не пожелал обременять себя еще и этим. Он недавно объявил войну Голландцам, поскольку видел, что это было приятно его Нации — она испытывала тайную зависть к этой Республике, ей не нравилось видеть эту страну в том цветущем положении, в каком она находилась, и она охотно отдала бы все, что угодно, лишь бы принизить ее могущество и вынудить ее пресмыкаться перед ней. Англичане всегда свято верили, будто бы им не было равных; и настолько же из амбиции, насколько и из тщеславия они полагали — или они вскоре подчинят все нации их собственной, или же им суждена участь Фаэтона, кто погиб, как нам повествует легенда, от излишнего самомнения. Как бы там ни было, Месье Принц, не потеряв ничего, кроме своих трудов с этой стороны, обратился к Испанцам, дабы использовать их вместо Кромвеля. Марсен уже отправлял кого-то в Мадрид добиваться той же помощи, какую теперь этот Принц просил у Эрцгерцога. Он даже получал от него несколько раз деньги, и эти деньги послужили ему для содержания войск, какие он имел при себе. Его Католическое Величество, кому было крайне важно поддерживать гражданскую Войну в этой провинции, в то же время отдал приказ Вице-Королю Наварры снарядить самый прекрасный флот, какой только будет возможно, для исполнения всего, чего бы ни попросил Марсен. Если бы Эрцгерцог сделал то же самое со своей стороны, быть может, Герцог де Вандом, имевший всего лишь тридцать семь кораблей, оказался бы в огромном затруднении, отражая подобный натиск. Но Эрцгерцог, составивший грандиозные замыслы по поводу побережий Пикардии и Нормандии на то время, когда Принц де Конде вступит в первую из этих двух провинций, никак не хотел на это согласиться. Он уверился в том, что сам будет нуждаться в морской Армии для успеха своего предприятия. Итак, Вице-Король, кто вышел в море во исполнение приказа своего мэтра, был обязан в конце концов отступить после нескольких тщетных попыток помочь осажденным.