Рассказы о временах Меровингов

При этом известии, отнимавшем всякую надежду присоединить, без войны, братнее королевство к своему, досадуя на разрушение любимейшего своего замысла, Гильперик ускорил шествие на Париж, дабы по крайней мере овладеть Брунегильдой и ее сокровищами [132]. Вскоре вдова короля Сигберта предстала пред своим смертельным врагом без всякой другой защиты, кроме красоты, слез и женского кокетства. Ей было едва только двадцать-восемь лет, и каковы бы ни были относительно ее враждебные намерения Гильперика, приятность ее обхождения, столько прославленная современниками, может быть, сделала бы на него некоторое впечатление, если б его заблаговременно не занимали другие прелести: богатство, о котором также гремела молва. Но Меровиг, старший из двух сыновей нейстрийского короля, сопутствовавших отцу своему, был сильно тронут при виде столь привлекательной и несчастной женщины, и его сострадательные и изумленные взгляды не ускользнули от внимания Брунегильды.

Неизвестно, была ли склонность молодого человека утешением пленной королеве, или как женщина, опытная в интриге, Брунегильда усмотрела в том средство к своему спасению, только она употребила все свое искусство для ободрения рождающейся страсти, которая вскоре превратилась в любовь самую слепую и самую пылкую. — Предаваясь ей, Меровиг становился врагом собственного семейства, орудием непримиримой ненависти против своего отца и против всех, к нему близких. Может быть, не сознавал он вполне, как было для него преступно и гибельно такое трудное положение; может быть, предвидя все это, упрямо увлекся своим произволом и склонностью, презирая опасность и не внимая совести. Как бы то ни было и как ни ухаживал Меровиг за вдовой своего дяди, однако Гильперик ничего не заметил, весь погруженный в счеты и опись мешков с серебром и золотом, сундуков с драгоценными каменьями и связок с дорогими тканями [133]. Он нашел, что количество их превосходило его ожидания, и это счастливое открытие, внезапно подействовав на расположение его духа, сделало его более кротким и милосердым к пленнице. Вместо того, чтобы жестоко отмстить ей за все зло, которое она хотела ему причинить, он удовольствовался наказав ее простой ссылкой и даже оставив ей, как бы из вежливости, небольшую часть отнятых у нее сокровищ. Отделавшись гораздо благополучнее, нежели могла того ожидать, судя по собственным своим чувствам, Брунегильда отправилась, под стражей, в город Руан, предназначенный ей местом заключения. После стольких страхов, она подверглась только одному действительно тяжелому испытанию: разлуке с обеими дочерьми Ингондой, и Клодосвиндой которых король Гильперик, неизвестно по какой причине, велел отправить в Мо и стеречь там [134].

Этот отъезд опечалил молодого Меровига тем сильнее, что он никому не смел поверить своего горя. Вслед за отцом он уехал в бренский дворец, место, всегда для него довольно скучное, а теперь особенно казавшееся ему несносным. Фредегонда, как мачеха, питала к детям своего мужа такую ненависть, которая, за неимением другого подобного примера, могла бы войти в пословицу. — Всякая нежность или благосклонность к ним со стороны отца возбуждала в ней зависть и досаду. Она жаждала их смерти и конец Теодеберта, убитого в прошлом году, доставил ей великую радость [135]. Меровиг, как будущий глава семейства, сделался теперь главным предметом ее отвращения и бесчисленных притеснений, которые она искусно умела воздвигать на тех, кого ненавидела. Молодой принц охотно желал оставить Бреннь и соединиться в Руане с той, чьи взоры, а может быть, и речи, давали ему повод думать, что он любим; но он, вероятно, не имел ни средств, ни предлога отважиться на такое путешествие. Вскоре сам отец его, ничего не подозревая, доставил ему на то удобный случай.

Гильперик, упорный в своих намерениях более из душевной вялости, нежели по твердости характера, устроив, по крайнему своему разумению, дела Нейстрии, опять задумал овладеть городами, бывшими целью двухлетней войны между им и его братом. Города эти, взятые обратно австразийскими вождями незадолго до смерти Сигберта, снова признали над собой власть его сына; одни только жители Тура, более осторожные, потому что не столько удалены были от средоточия Нейстрии, присягнули королю Гильперику. Итак, оставалось еще раз предпринять так часто возобновлявшийся поход на города Пуатье, Лимож, Кагор и Бордо. Из двух сыновей, оставшихся по смерти Теодеберта, Гильперик избрал в вожди нового ополчения того, который не бывал еще разбит в битве, именно Меровига. Отец его поручил ему небольшое войско, и приказал вести его в Пуату [136].

Дорога эта была не та, по которой охотно направился бы юноша, если б имел свободу идти по своему желанию, ибо в сердце его кипела страсть совсем не к славе и битвам. Следуя небольшими переходами к берегам Луары с своей конницей и пехотой, он мечтал о Брунегильде и жалел, что шел не по тому пути, который по крайней мере сближал бы его с нею. Мысль эта, занимая его постоянно, вскоре заставила забыть о цели путешествия и о поручении на него возложенном. Прибыв в Тур, он вместо простого привала, пробыл в этом городе более недели, под предлогом желания встретить светлый праздник в базилике св. Мартина [137]. Во время этого отдыха, он занимался на досуге не соображениями о дальнейшем походе, а мерами к побегу и накоплением, всеми возможными средствами, из дорогих и не громоздких вещей, казны, удобно переносимой. Пока его воины рыскали по окрестностям города, грабя и разоряя, он до последнего экю обобрал преданного отцу его Левдаста, графа турского, принявшего его в своем доме с величайшей честью [138]. Очистив этот дом от всех бывших в нем драгоценностей и имея в руках сумму, достаточную для исполнения своих предприятий, Меровиг выехал из Тура, как будто для свидания с своей матерью, которая с тех пор, как Гильперик развелся с ней и женился на Фредегонде, инокиней жила в Мансе. Но, вместо исполнения этого сыновнего долга и присоединения за те к войску, он проехал дальше и, через Шартр и Эврё, направился к Руану [139].

Ожидала ли Брунегильда такого доказательства привязанности, или просто удивилась приезду гильперикова сына, во всяком случае, она так ему обрадовалась и любовь между ними так быстро возрастала, что через несколько дней вдова Сигберта совершенно забыла своего мужа и соглашалась выйти за Меровига [140]. Степень родства относила брак этот к союзам, воспрещенным церковными законами, и хотя религиозная не имела большого влияния на совесть двух любовников, однако они рисковали встретить препятствие своим желаниям, ибо не находилось священника, который бы взялся совершить бракосочетание, противное церковным уставам. Епископом руанской кафедральной церкви был тогда Претекстат (Praetextatus), происхождением Галл; по странному стечению обстоятельств, он был восприемником Меровига, и в силу этого духовного родства сохранял к нему истинно отеческую привязанность с самого дня его крещения [141]. Этот муж, слабый умом и мягкий сердцем, не мог устоять против убедительных просьб, а, может быть, и бурной вспыльчивости молодого принца, которого звал сыном, и вопреки долгу своего сана согласился благословить брак племянника со вдовой дяди.

В тот век упадка Галлии, нетерпеливость и забвение всяких правил были недугом времени; и все, даже самые просвещенные головы, старались заменить порядок и законность личным произволом или минутным увлечением. Туземцы слишком хорошо следовали в этом примеру германских завоевателей, и изнеженность одних вела к той же цели, как и зверство других. Слепо повинуясь влечению своих чувств, Претекстат обвенчал тайно Меровига с Брунегильдой, и по обрядам того времени, держа обоих супругов за руку, изрек над ними таинственные слова брачного благословения, — снисходительный, но стоивший ему жизни поступок, последствия которого не менее были пагубны и безрассудному юноше, исторгшему это согласие [142].