Повесть о великом мире
Повесть о великом мире читать книгу онлайн
Гунки-моногатари (воинские повествования) — литературный жанр, сформировавшийся на рубеже XII–XIII вв. Берёт начало от устных описаний военных столкновений X и XI вв. Эти описания к началу периода Камакура сложились в особый жанр устного рассказа — катаримоно, исполнявшегося сказителями.
Крупнейшим повествованием гунки, насчитывающим 40 свитков, считается "Тайхэйки" ("Повесть о Великом мире"). В центре — события 1318–1367 гг., связанные с войной между Южной и Северной династиями.
Воспевает самурайские доблести и нормы поведения (бусидо).
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Души погибших, духи этих мёртвых всё ещё оставались на земле; может быть, они излучали скорбь от взаимной привязанности супругов. Когда кормчий, прибывший тогда из провинции Этиго, входил в эту бухту, внезапно поднялся встречный ветер и разбушевались волны. Тогда в море погрузили якорь и корабль остановили в открытом море. С приходом ночи волны утихли, и при шуме ветра и сиянье луны на метёлках тростника этот путевой ночлег оставлял в душе тягостное чувство: далеко в море слышались звуки женских рыданий. Когда послышался этот странный звук, со стороны взморья мужские голоса позвали:
— Этот корабль гоните сюда!
Корабельщики без передышки погнали корабль к берегу, а когда он прибыл к взморью, трое овеянных свежим ветром мужчин сели под навес на корме корабля со словами:
— Везите нас до открытого моря!
Корабельщики повезли их, и когда остановили корабль среди открытого моря, трое мужчин сошли с корабля и встали поверх безбрежных волн. Через некоторое время со дна моря с плачем поднялись три женщины шестнадцати, семнадцати и двадцати лет, в разных одеяниях и красных хакама. Когда мужчины разом приблизились к ним, внезапно вспыхнул яростный огонь, и пламя отгородило мужчин от женщин. Тогда три женщины, всем своим видом показывая, что они сгорают от любви к супругам, погрузились на дно моря. Мужчины же, плача и плача, по волнам вернулись назад и пешком ушли в сторону Футацудзука.
Безмерно удивлённые корабельщики, удержав этих мужчин за рукава, спросили их:
— Кто вы, покидающие нас?
Мужчины в ответ назвали себя:
— Мы — губернатор Тотоми Нагоя, помощник главы Ремонтного ведомства из того же рода и помощник главы Арсенального ведомства, — и пропали, будто растаяли.
Дзюббага из Индии [874] полюбил императрицу и сгорел в пламени любви, в наших пределах дева-хранительница моста через Удзи [875], тоскуя по любимому, увлажнила в волне свой рукав. Обо всех этих удивительных вещах, случившихся в далёкую старину, написано в древних скрижалях. А то, что ясно видели собственными глазами, было результатом глубокого заблуждения людей.
9
О ТОМ, КАК БЫЛИ КАЗНЕНЫ НАСТУПАВШИЕ НА КОНГОДЗАН И О САКАИ САДАТОСИ
Хотя столица была уже успокоена, говорили, что войска Хэйдзи, которые возвращались от горы Конгодзан, остановились в Южной столице и собирались напасть на императорскую столицу, поэтому, назначив среднего военачальника из Центральной пагоды Садахира старшим военачальником, направили с ним по дороге Ямато пятьдесят с лишним тысяч всадников. Военные силы Кусуноки Масасигэ во Внутренних провинциях составляли больше двадцати тысяч всадников. Они направлялись в тыл противнику со стороны провинции Кавати. Несмотря на то, что войска Хэйдзи в Южной столице разбежались на все десять сторон, оставшиеся составляли пятьдесят с лишним тысяч всадников, и теперь они решили, что сражение будет ожесточённым.
Свойственная им сила духа до конца иссякла, и пока они без толку коротали дни, словно рыба, которая поднимает брызги на мелководье, получив императорское повеление через Первые ворота ворвались в Южную столицу семьсот с лишним всадников Уцуномия и Ки Сэй, укреплявшие Ханнядзи, храм Высшей Мудрости. После этого все сторонники Хэйдзи, кроме наследственных дайме, в течение поколений получавших особые благодеяния, стали сдаваться в плен по сто и по двести, и по пять, и по десять всадников, так что в конце концов не осталось никого.
Когда это случилось, надеяться стало не на что и жалеть о своей жизни стало не нужно. Каждому следовало бы умереть в бою, чтобы оставить своё имя грядущим поколениям, но им, наверное, было стыдно даже за обычные свои поступки, так что, начиная с младшего помощника главы Палаты цензоров Асо-но Токихару, помощника Правого конюшего Дайбуцу Саданао, губернатора Тотоми Эма и Сасукэ, губернатора Аки, тринадцать главных членов рода Хэйдзи, а также его милость Нагасаки Сиро Саэмон, Вступивший на Путь Никайдо Дэва Доун с подданными, а всего больше пятидесяти человек, обладавших властью в Канто, и их подданные приняли духовный сан, вступив на Путь в Ханнядзи, храме Высшей Мудрости, стали священнослужителями секты рицу, надели на себя оплечья трёх видов, взяли в руки по плошке для снеди и вышли, чтобы сдаться в плен.
Садахира-асон, взяв их в плен, велел связать по рукам и ногам и, приторочив к сёдлам перегонных коней, приказал провезти перед правительственными войсками числом во многие десятки тысяч и вернуть в столицу среди бела дня.
Во времена смуты годов Хэйдзи жил Акугэнда Есихира [876]. Хэйкэ велели лишить его жизни, и ему отрубили голову. В годы Гэнряку Внутреннего министра князя Мунэмори [877] захватили в плен Гэндзи, которые провели его по главным улицам столицы. Всё это было в дни сражений. Люди были либо обмануты врагами, либо непрерывно чинили себе вред, попадали в руки бессердечных врагов. Людские разговоры — это до сих пор насмешки, и когда потомки обоих домов слышат их, им и сто с лишним лет спустя стыдно бывает поднять лицо. На сей же раз люди и врагами не были обмануты, и сами себе вред не наносили, но, хотя их силы и не иссякли, они сами облачились в чёрные одеяния и отреклись от бесполезных жизней. Но когда их вели со связанными за спиной верёвкой руками и понурыми лицами, их вид был воплощением стыда, о каком прежние поколения и не слыхивали.
Когда пленники прибыли в Киото, всех их заставили снять чёрные одеяния, сменить монашеские имена на прежние, а самих по одному отдали под надзор дайме. Той осенью, пока ждали приговора, они находились в заключении, и, размышляя об этом бренном мире, непрерывно проливали слёзы.
Если судить о делах в Камакура по неясным слухам, там уже верных жён, связанных давними клятвами, у которых подушки покрыты пылью, похищают ужасные деревенщины. Ван Чжаоцзюнь [878] сохранила свою обиду. Воспитанники аристократов, взлелеянные в богатых и знатных высоких теремах, стали низкими простолюдинами, к которым прежде они и не приближались. Им грезится, будто они гребцы на судах, с жёлтыми повязками на головах. Рассказывали, что они, хотя и были в грустном состоянии, но ещё живы, поэтому много не сокрушались.
Путник, который вчера миновал перекрёсток дорог, а сегодня отдыхает возле городских ворот, говорит так: «Ах, как хорошо! Та женщина, которая расстилала для отдыха свои рукава при дороге и выпрашивала пищу, падает и умирает, — тоже чья-то мать. Странник, который в поисках родни бродил, переодетый в рубище, умер — он тоже чей-то родитель». Когда мы слушаем, как такие разговоры разносятся ветром, печально бывает нам, до сих пор остающимся в живых.
В девятый день седьмой луны младший помощник главы Палаты цензоров Асо, помощник Правого конюшего Дайбуцу Саданао, губернатор Тотоми Эма и губернатор провинции Аки Сасукэ, а также Нагасаки Сиро Саэмон и другие — всего пятнадцать человек были казнены на вершине Амидагаминэ. После того, как нынешний государь вернул себе престол и прежде, чем он стал управлять всеми делами, по тому, как совершались все наказания, его правление нельзя называть гуманным, поэтому эти люди были тайно обезглавлены, их головы не провезли по главным улицам, а мёртвые тела каждого из них отослали в храмы, заслуживающие доверия, где над ними совершили заупокойные молитвы о благополучии в грядущем мире.
Хотя Вступивший на Путь из Дэва, Никайдо Доун был первейшим врагом династии и помощником главы воинского дома, слава о нём как о человеке умном и талантливом ещё ранее достигала слуха августейшего, поэтому государь повелел вызвать его, признал за ним преступление первого разряда и успокоиться в его земельном владении. Потом, как говорят, он снова замыслил заговор и в конце осени того же года, наконец-то, был приговорён к смертной казни.