Троецарствие (том 1)

Цао Цао велел бить Цзи Пина, и тот в беспамятстве упал. Бедняге брызнули в лицо водой, и он снова пришел в себя.

– Цао Цао, злодей! – простонал Цзи Пин, широко раскрывая глаза и стискивая зубы. – Убей меня! Чего ты ждешь?

– Соумышленников было шесть, а вместе с тобой семь, – спокойно произнес Цао Цао.

Цзи Пин отвечал бранью. Ван Цзы-фу и его сообщники сидели, словно на иголках. Цзи Пина попеременно то били, то обливали водой, но не могли вырвать у него мольбы о пощаде.

Цао Цао понял, что ничего не добьется, и велел увести лекаря. Все сановники разошлись. Цао Цао оставил только Ван Цзы-фу и еще троих на ночной пир. У них душа ушла в пятки, но им ничего не оставалось, как только ждать.

– Я бы не стал вас задерживать, если бы мне не хотелось узнать, о чем вы совещались с Дун Чэном, – произнес Цао Цао.

– Мы с ним ни о чем не совещались, – заявил Ван Цзы-фу.

– А что было написано на белом шелке?

Все утверждали, что ничего не знают. Цао Цао велел привести Цинь Цин-туна.

– Где и что ты видел? – спросил его Ван Цзы-фу.

– Вы вшестером, укрывшись от людей, что-то писали, – сказал Цинь Цин-тун. – Вы не можете это отрицать!

– Этот негодяй развратничал с прислужницей Дун Чэна, а теперь еще клевещет на своего господина! – вскипел Ван Цзы-фу. – Как можно его слушать?

– Но кто же, если не Дун Чэн, подослал Цзи Пина подсыпать мне яду? – спросил Цао Цао.

Все ответили в один голос, что это им не известно.

– Сегодня же вечером вы принесете повинную, – потребовал Цао Цао. – Я еще могу простить вас. А если затянете признание, вам же будет хуже!

Ван Цзы-фу и его сообщники упорно твердили, что никакого заговора нет. Цао Цао кликнул стражу и велел посадить их в темницу.

Наутро Цао Цао с толпой сопровождающих отправился навестить Дун Чэна. Дун Чэну пришлось выйти им навстречу.

– Почему вы не были вчера на пиру? – спросил Цао Цао.

– Занемог, боялся выходить.

– Недуг от несчастий страны? – испытующе спросил Цао Цао.

Дун Чэн остолбенел. Цао Цао продолжал:

– Вы знаете о намерениях Цзи Пина?

– Нет.

– Как это нет? – Цао Цао усмехнулся и, продолжая беседовать с императорским дядюшкой, велел привести узника. Вскоре стражники ввели Цзи Пина и бросили к ступеням. Цзи Пин проклинал Цао Цао, называя его узурпатором.

– Этот человек потащил за собой Ван Цзы-фу и еще троих, они уже в темнице. Остается изловить последнего, – сказал Цао Цао и обратился к Цзи Пину: – Говори, кто тебя послал поднести мне яд?

– Небо послало меня убить злодея!

Цао Цао снова велел бить его. На теле несчастного уже не было живого места. От такого зрелища сердце Дун Чэна разрывалось от боли.

– Почему у тебя девять пальцев, а где десятый? – продолжал допрашивать Цао Цао.

– Откусил, дабы поклясться, что убью злодея!

Цао Цао велел отрубить ему остальные пальцы, приговаривая при этом:

– Теперь ты будешь знать, как давать клятвы!

– У меня еще есть рот, чтобы проглотить злодея, и язык, чтобы проклинать его! – не унимался Цзи Пин.

Цао Цао приказал отрезать ему язык.

– Не делайте этого! – воскликнул Цзи Пин. – Я больше не могу терпеть пыток! Я признаюсь во всем! Развяжите мне путы!

– Развяжите его, это нам не помешает.

Когда Цзи Пина освободили, он поднялся и, обратившись к воротам дворца, поклонился:

– На то воля неба, что слуге не удалось послужить государству.

С этими словами он упал на ступени и умер. Цао Цао велел четвертовать его тело и выставить напоказ.

Потомки сложили стихи о Цзи Пине:

Затем Цао Цао приказал телохранителям привести Цинь Цин-туна.

– Вы узнаете этого человека? – спросил Цао Цао.

– Это беглый раб, его надо казнить! – воскликнул Дун Чэн.

– Он рассказал о вашем заговоре и сейчас это подтвердит. Кто же посмеет казнить его?

– Зачем вы слушаете беглого раба, господин чэн-сян?

– Ван Цзы-фу и другие уже сознались. Лишь вы один упорствуете.

Телохранители по знаку Цао Цао схватили Дун Чэна, а слуги бросились в спальню искать указ и письменную клятву заговорщиков. Под стражу были взяты семья Дун Чэна и все его домочадцы. С указом императора и клятвой, написанной на шелке, Цао Цао вернулся к себе во дворец и стал обдумывать план свержения Сянь-ди и возведения на престол другого императора.

Поистине:

О судьбе императора Сянь-ди вы узнаете из следующей главы.

Глава двадцать четвертая

Когда Цао Цао заговорил о свержении императора Сянь-ди, Чэн Юй стал отговаривать его:

– Вы можете заставить трепетать всех и повелевать Поднебесной лишь потому, что действуете от имени ханьского императора. Сейчас князья еще не успокоились, и такой шаг, как свержение государя, обязательно послужит поводом к войне.

Цао Цао вынужден был отказаться от своего намерения. Он ограничился лишь тем, что приказал казнить пятерых заговорщиков с их семьями у четырех ворот столицы, не щадя при этом ни старых, ни малых. Всего было казнено более семисот человек. Все жители и чиновники, видевшие это, проливали слезы. Потомки сложили стихи, в которых оплакивали Дун Чэна:

Есть и другие стихи, в которых оплакиваются Ван Цзы-фу и его единомышленники:

Казнь Дун Чэна и других заговорщиков не умерила гнева Цао Цао. Он отправился во дворец, чтобы убить Дун Гуй-фэй, младшую сестру Дун Чэна и любимую наложницу императора. Сянь-ди осчастливил ее – она была беременна на пятом месяце.

В тот день император пребывал во внутренних покоях и беседовал с императрицей Фу, сокрушаясь о том, что до сих пор от Дун Чэна нет никаких вестей. Неожиданно к ним ворвался Цао Цао с искаженным от гнева лицом и с мечом в руках. Император побледнел.

– Государю известно, что Дун Чэн замышлял мятеж? – без всяких предисловий начал Цао Цао.

– Но ведь Дун Чжо убит! – удивился император.

– Не Дун Чжо, а Дун Чэн!

– Нет, нам ничего не известно.

– Забыли о прокушенном пальце и кровью написанном указе? – гремел Цао Цао.

Император молчал. Цао Цао распорядился привести Дун Гуй-фэй.