Повесть о царе Удаяне

Схватил он череп, выпил все его содержимое и вылизал изнутри, как пламя погребального костра облизывает языками огня кости трупа. Отшвырнув череп, кинулся он на отца своего, на Говиндасвамина, собираясь убить его, как вдруг раздался над кладбищем крик: «Разрушитель черепа, Капаласпхота [643], не убивай отца!» Получив, таким образом, имя Капаласпхоты, разрушителя черепов, он оставил отца и исчез, как и подобает ракшасе. Тогда зарыдал Говиндасвамин, причитая: «Ах сынок! О, добродетельный! Увы, увы, Виджаядатта!» — а затем вернулся к храму Чандики. Утром же он все подробно рассказал жене и старшему сыну Ашокадатте. Вместе с ними горевал он, пораженный огнем несчастья, словно бы ударом молнии с безоблачного неба. И все жители Варанаси, приходившие помолиться богине, выражали ему свое сочувствие.

Однажды пришел к тому храму на поклонение богине богатый купец и увидел Говиндасвамина, пораженного горем. Звали того купца Самудрадаттой. Подошел он к брахману, утешил его и поселил вместе с семьей у себя дома, где заботливо предлагал ему все, что нужно для совершения омовений, приготовления пищи и тому подобного. Ведь для великодушных естественно сострадание к попавшим в беду. Говиндасвамина же с женой поддерживала вера в то, что по предсказанию подвижника они снова встретятся с сыном.

С этих пор поселились они в Варанаси и по просьбе купца остались жить в его доме. Второй сын брахмана, Ашокадатта, из мальчика стал юношей, одолел науки, изучил искусство кулачного боя. Со временем он стал таким мастером в этом искусстве, что не было ему равного на земле. Однажды на состязание бойцов, устроенное во время религиозного празднества, явился прославленный боец из южной страны, и одолел он на глазах царя Варанаси Пратапамукуты всех бойцов.

Тогда царь, наслышанный о мастерстве Ашокадатты, послал за ним, чтобы вышел он на схватку с этим бойцом. Вот южанин, ударив Ашокадатту кулаком в предплечье, начал бой, но ответил Ашокадатта таким же ударом и свалил бойца. Когда же тот упал, то звук его падения на землю показался приветственным возгласом самой арены: «Отлично!» Царь на радостях осыпал Ашокадатту, проявившего мужество в бою, драгоценными камнями и приблизил к себе. С тех пор стал Ашокадатта мил царю, и день ото дня возрастало его богатство, ибо царь, ценя его заслуги, открыл для него свою сокровищницу.

Как-то в четырнадцатый день светлой половины месяца поехал царь далеко за город поклониться Шиве. Закончил он поклонение, и ночью, возвращаясь домой, оказался вблизи кладбища и услышал доносившийся оттуда голос: «О повелитель! Уже третий день, как судья из ненависти ко мне ложно осудил меня на смерть. Третий день я уже мучаюсь на колу. Никак не оставляет жизнь меня, злосчастного, и жажда меня мучает. Дай воды мне, божественный!»

Смиловался царь и сказал Ашокадатте, своему приближенному: «Вели, почтенный, чтобы кто-нибудь дал ему воды». — «Кто же пойдет туда сейчас, во тьме ночной? Я сам схожу», — с этими словами взял Ашокадатта воды и пошел на голос. Царь тем временем продолжил путь к себе во дворец, а мужественный Ашокадатта в кромешной тьме ступил на кладбище. И было оно подобно царству черной ночи: лишь кое-где мерцали огоньки догоравших погребальных костров, повсюду валялись расхищенные шакалами куски мяса, похожие на остатки жертвоприношений, и раздавались хлопки ладоней ветал [644], мчавшихся в ужасной пляске. Громко крикнул Ашокадатта: «Кто просил у повелителя воды?» И откуда-то донесся до него ответ: «Это я просил». Пошел он на голос к ближайшему костру и увидел там какого-то человека, посаженного на кол, а у подножия кола — женщину необычайной красоты, совершенную телом и украшенную драгоценностями, подобную последней ночи темной половины месяца, которая готова взойти на погребальный костер, ибо лунный сери, ее повелитель, исчез с небес. «Кто ты, женщина, и почему льешь здесь слезы?» — обратился к ней Ашокадатта, и она отвечала ему: «Я — жена этого несчастного, посаженного на кол, и сижу я здесь для того, чтобы взойти вслед за ним на погребальный костер. Вот уже третий день, как я жду здесь, когда мой супруг расстанется с жизнью. Все время просит он воды и принесла я ему, но не могу, друг, достать до его лица!» Сказал ей на это мужественный Ашокадатта: «Послал царь меня за водой, и вот принес я ее. Стань мне на спину и поднеси воду к его рту. Ведь одно только прикосновение к чужому мужчине не осквернит женщину, если она в беде». Согласилась она на это, взяла воду и, после того как Ашокадатта согнулся у основания кола, стала обеими ногами ему на спину. Вдруг почувствовал Ашокадатта, как на его спину и на землю падают капли крови, и когда он поднял глаза, то увидел, что женщина отрезает ножом у несчастного, посаженного на кол, куски мяса и пожирает их. Поняв, что это не женщина, а оборотень, в гневе свалил он ее на землю и, пытаясь поймать, схватил за ногу, украшенную звенящими браслетами. Она же с силой выдернула ногу и с помощью своей магии мгновенно взвилась в небо и исчезла, как будто ее и не было. А у Ашокадатты в руках остался браслет, усыпанный камнями, сорванный с ее ноги. Смотрел он на него и вспоминал, какой прекрасной она показалась сначала и какой отвратительной оказалась в конце. Таково всегда общение с дурными людьми. Охватили Ашокадатту и изумление, и сожаление, и радость избавления. Затем пошел он с кладбища домой и унес с собой тот браслет, а поутру, совершив омовение, вошел в покои царя.

«Дал ли ты воды посаженному на кол?» — спросил его царь. Ашокадатта ответил, что дал, и показал царю браслет. «Откуда он у тебя?» — воскликнул с удивлением царь, и тогда рассказал ему герой о своем ночном приключении, ужасном и необычайном. Убедившись в его несравненном мужестве, которого лишены другие люди, возрадовался царь, хотя и без того знал о высоких добродетелях Ашокадатты. Взял царь браслет, пошел к царице, отдал ей браслет и рассказал, радостный, историю о том, как была добыта эта драгоценность. Осмотрев браслет со всех сторон и оценив его по достоинству, обрадовалась царица и похвалила Ашокадатту.

Сказал тогда царь царице: «По происхождению и знаниям, по правдивости и красоте нет Ашокадатте равного, и думаю я, что было бы хорошо, если бы он стал мужем нашей дочери Маданалекхи. Должно ведь жениха ценить по достоинствам, а не по богатству, которое быстро исчезает. Вот и хочу я отдать ему дочь нашу в жены». Почтительно выслушала слова супруга царица и сказала так: «Воистину, подходит нашей дочери в мужья этот юноша. Да и когда она увидала его как-то в саду, он сам похитил ее сердце, и теперь наша дочь проводит дни в одиночестве и не слушает никого и ничего не видит. Узнала я об этом от ее подруги. К тому же на исходе ночи во сне явилась ко мне некая божественная дева и сказала: «Милая, никому не отдавай Маданалекху в жены, кроме как Ашокадатта, ибо была она его женой в прежнем рождении». Проснулась я утром и пошла утешить этой вестью дочь. А теперь ты и сам мне то же сказал. Пусть же они будут отныне неразлучны, как лиана и дерево».

Обрадовался царь словам жены, все приготовил для свадьбы, призвал Ашокадатту и отдал ему дочь в жены. Союз дочери царя и сына брахмана был счастлив и, подобно союзу богатства и добродетели, благодатен для обоих.

А потом случилось так, что сказала супруга царя, показывая ему браслет, принесенный Ашокадаттой. «Одного такого браслета мне недостаточно, вели, благородный, изготовить ему пару». Царь призвал золотых дел мастеров, гранильщиков и прочих и велел: «Изготовить второй такой же!» Те осмотрели со всех сторон браслет и говорят: «Невозможно, божественный, второй такой изготовить. Это дело не рук человеческих, а божественного мастера. Да и камней таких на земле не встречается. Откуда один браслет взят, оттуда и второй достать нужно».

Огорчился царь, и супруга его огорчилась, и заметив это, Ашокадатта, бывший рядом, тотчас с готовностью сказал: «Добуду я тебе к этому браслету пару». Пытался удержать его царь, считая это безрассудством, но Ашокадатта остался непоколебим в своем решении, взял браслет и отправился опять на кладбище. Снова в четырнадцатую ночь темной половины месяца пришел он на место, где сжигают усопших, словно вошел в рощу, полную ракшас, где деревья, оплетенные струями дыма погребальных костров, были увиты людьми, подвешенными на веревках, кто за горло, кто за плечи. Не нашел он ту женщину, у которой сорвал браслет, и, чтобы привлечь ее, придумал такое средство; снял с дерева покойника и стал ходить с ним, словно бы продавец мяса, выкрикивая: «Вот хорошее мясо продается. Кому мяса?» — «Иди-ка сюда, почтенный, дайка мне мясца!» — тотчас закричала ему издалека какая-то женщина. «Иду, иду», — крикнул он в ответ и пошел на голос. Приблизившись, увидел он божественно красивую женщину, сидевшую на троне в окружении других женщин, сверкавшую необычайной красоты украшениями; и присутствие ее на кладбище было столь же необычно, как необычно видеть лотос в безводной пустыне. Подозвала она его, и приблизился он к ней со словами: «Вот продаю человеческое мясо, покупайте». — «За сколько отдашь, почтенный?» — спросила его эта женщина божественной красоты. Тогда показал ей Ашокадатта браслет, который он держал в руках, и сказал: «Отдам я мясо тому, от кого такой же получу». На это она ответила: «Есть у меня такой же браслет. Ведь и этот-то ты у меня взял. Я и есть та самая женщина, что сидела у посаженного на кол, но изменила я свой облик, и ты не узнал меня теперь. Коли сделаешь так, как я скажу, то отдам я тебе в уплату за мясо браслет, равный этому». И сказал ей на это герой: «Все немедля исполню, что скажешь». Тогда поведала она ему о своем заветном желании: «Есть, добрый человек, высоко в Гималаях город, называемый Тригханта, и жил там мужественный повелитель ракшас Ламбаджихва. Я его супруга, и имя мое Видьютшикха, могу я по желанию менять свой облик. После того как родилась у меня дочь, мой супруг был сражен в бою на глазах у нашего могучего властителя Капаласпхоты. Восхищенный доблестью моего мужа, Капаласпхота отдал мне свой город, и живу теперь я счастливо со своей дочерью в этом городе. Но достигла нынче дочь моя зрелости, и задумала я найти ей достойного мужа.