Повесть о царе Удаяне

На севере Хималая стоит прославленная гора Кайласа [34], распростершаяся на земле на многие тысячи йоджан [35]. Гордится она своей белизной перед Мандарой, которая, хотя и плескалась в молочном океане [36], не стала такой белой и красивой. На Кайласе живет повелитель всего живого и неживого, окруженный сонмом сиддхов [37] и видьядхар, великий властелин Шива со своей супругой Парвати.

В его хитросплетенных, высоко уложенных, отливающих золотом волосах восходит юный месяц [38], озаряя вершины гор, розоватые в вечерних сумерках. Когда он вонзил свой трезубец в сердце лишь одного асуры Андхаки [39],— странное дело! — в тот самый миг из сердца каждого из трех миров [40] им было вырвано жало страха. В бриллиантах, украшающих головы богов и асур, отражается блеск ногтей на ногах Шивы, и кажется от этого, что всех их награждает он своим собственным полумесяцем [41].

Однажды Бхавани [42], его супруга, милая ему, как сама жизнь, приблизилась к мужу, когда сидел он в одиночестве, и, приласкавшись, осыпала его восхвалениями.

Увенчанный полумесяцем, обрадованный словами супруги, посадил ее к себе на колени и спросил: «Скажи, любимая, чем мне тебя порадовать?» — «Если ты доволен мною, повелитель, то расскажи, супруг мой, какую-нибудь интересную, но только совсем новую историю», — ответила она. «Да разве есть что-нибудь во всем мире, в прошлом, настоящем или будущем, чего бы ты не знала?!» Но она снова и снова просила рассказать ей что-нибудь интересное — ведь у ревнивых женщин душа всегда радуется супружеской ласке. И видя, как хочется ей послушать рассказ, он поведал небольшую историю о ней самой:

«Было так, что Брахма [43] и Нараяна [44], захотев меня повидать, прошли всю землю и пришли наконец к подножию Хималая. Увидев лингу [45], уходящую в небо, захотели они добраться до ее вершины, становясь друг другу на плечи. Не смогли они выполнить то, что задумали, но подвигом своим обрадовали меня. Тогда, явившись перед их очами, сказал я: «Просите награды». Первым заговорил Брахма: «Будь мне сыном, повелитель!» Проявив такую заносчивость, добился он того лишь, что никто не приносит ему жертв, никто не почитает его [46]. После этого заговорил Вишну: «О повелитель, сделай так, чтобы я всегда мог тебе служить!» Вот тогда-то Нараяна родился в твоем облике и стал в нем половиной меня самого. Могуч я, а в тебе моя сила, моя мощь, в тебе сам Нараяна. К тому же ты — моя супруга в первом рождении» [47].

Рассказал все это Шанкара [48], и тогда Парвати снова попросила его: «Расскажи мне, как я была твоей женой в первом рождении».

Тогда сказал Бхарга [49]: «Во времена давние, жена, создал Праджапати Дакша [50] тебя и многих других дев. Тебя он отдал мне, а других роздал Дхарме [51] и другим божествам. Однажды собирался он устроить жертвоприношение и созвал на церемонию всех зятьев. Меня он звать не стал. Тогда ты его спросила: «Отец, почему ты не позвал моего супруга?» А Дакша ответил тебе на это: «Можно ли пригласить твоего мужа? С гирляндой черепов на шее [52], нечист он». Словно яд влили его слова в твои уши. «О, горе мне! — воскликнула ты. — Зачем мне жить!» Тогда покинула ты, любимая, свою земную оболочку. И, возмущенный твоей смертью, разрушил я жертву Дакши, ты же возродилась в семье Хималая, подобная луне, рожденной океаном [53].

Отправился я в одетые льдом горы совершать отшельнические подвиги. Вспомни, как отец твой повелел тебе прислуживать мне, как гостю. Между тем небожители подослали ко мне Каму, Бога любви [54], ибо хотелось им, чтобы зачал я сына, способного сразить демона Тараку [55]. Своей волей обратил я Каму в пепел [56]. Но ты, упорная, подкупила меня своими аскетическими подвигами, и дабы не остались они бесплодными, подчинился я твоей воле, любимая [57]. Вот так-то и оказалась ты в этом рождении моей женой».

Умолк Шива, а рассерженная жена так сказала ему:

«Обманщик! Не хочешь ты рассказать мне ничего интересного. Ты думаешь, будто не знаю я, что ты то с Гангой носишься [58], то Сандхье угождаешь? [59]».

Такое услышав, согласился Хара поведать ей увлекательную историю, и тогда позабыла она про свой гнев. Сама распорядилась она, чтобы никто в их покой входить не смел, а Хара, велев быку Нандину [60] сторожить у входа, начал рассказ.

«Всегда счастливо живут боги, люди же всегда несчастны. Из-за трудностей людская жизнь не может быть интересной, а потому расскажу я тебе о жизни видьядхар, в которых слилась и человеческая и божественная природа». Едва Хара начал свое повествование, пришел к его покоям его любимец Пушпаданта, лучший из ганов [61]. И сколько ни останавливал его бык Нандин, Пушпаданта, сгорая от любопытства, пожелал узнать, что происходит в покоях Шивы. Став благодаря своей магической силе незримым, он проник туда и услышал все то, что Хара рассказал супруге о необычайной жизни семи видьядхар. И вот эту-то историю он пересказал подробно своей жене Джае. Та же, когда на заре проснулась дочь Хималая, пошла к ней и, обогащенная всем, что услышала от мужа, рассказала ей о похождениях семи видьядхар. С чего бы женщине сдерживать свой язык! Разъярилась Парвати и закричала на мужа: «Рассказал ты мне старую историю! Ее даже Джая знает!» Задумался Шива и после долгих размышлений догадался, кто виновник, ибо ничто в мире не скрыто от повелителя жизни. «Это Пушпаданта благодаря магической силе сумел пробраться в наш покой и подслушать! Разве мог это рассказать Джае кто-нибудь другой, кроме него!» — воскликнул он.

И тогда разъяренная богиня закричала: «Будешь, Пушпаданта, жить среди смертных!» Гана Мальяван вступился за него, но и его она обрекла на жизнь среди людей. Распростершись перед Парвати, ганы вместе с Джаей умоляли простить их, и тогда супруга Шарвы [62] сказала им: «В горах Виндхья [63], покрытых лесом, живет якша [64] Супратика, обреченный проклятием пребывать в образе пишача [65], зовут его Капабхути. Лишь тогда, когда ты, Пушпаданта, встретишься с Канабхути и расскажешь ему подслушанную историю, кончится сила проклятия. Когда же ты, Мальяван, услышишь от Канабхути всю эту повесть, то проклятие спадет с вас обоих». Сказав это, замолчала дочь владыки гор, а оба гана исчезли с быстротой молнии, словно бы их и не было.