Записки у изголовья

Но вот, играя на флейте, возлюбленный исчез вдали, а дама не может сразу позабыться сном. Она беседует с другими женщинами, читает стихи сама и слушает их, пока неприметно ее не склонит в дремоту.

173. «В каком-то месте один человек не из молодых аристократов…»

«В каком-то месте один человек не из молодых аристократов, но прославленный светский любезник с утонченной душой, посетил в пору „долгого месяца [278]“ некую даму, — умолчу о ее имени…

Предрассветная луна была подернута туманной дымкой. Настал миг разлуки.

В проникновенных словах он заверил даму, что эта ночь будет вечно жить в его воспоминаниях, и наконец неохотно покинул ее. А она не спускала с него глаз, пока он не скрылся вдали. Это было волнующе прекрасно!

Но мужчина только сделал вид, что ушел, а сам спрятался в густой тени, позади решетчатой ограды.

Ему хотелось еще раз сказать даме, что он не в силах расстаться с ней.

А она, устремив свои взоры вдаль, тихим голосом повторяла старые стихи:

Луна предрассветная в небе [279].

О, если б всегда…

Накладные волосы съехали с макушки набок и повисли прядями длиной в пять вершков. И словно вдруг зажгли лампу, кое-где засветились отраженным светом луны красноватые пятна залысин…

Пораженный неожиданностью, мужчина потихоньку убежал».

Вот какую историю рассказали мне.

174. Как это прекрасно, когда снег не ляжет за ночь высокими буграми…

Как это прекрасно, когда снег не ляжет за ночь высокими буграми, но лишь припорошит землю тонким слоем

А если повсюду вырастут горы снега, находишь особую приятность в задушевном разговоре с двумя-тремя придворными дамами, близкими тебе по духу.

В сгустившихся сумерках сидим вокруг жаровни возле самой веранды. Лампы зажигать не надо. Все освещено белым отблеском снегов. Разгребая угли щипцами, мы рассказываем друг другу всевозможные истории, потешные или трогательные.

Кажется, уже минули первые часы ночи, как вдруг слышим шаги.

«Странно! Кто бы это мог быть?» — вглядываемся мы в темноту.

Появляется человек, который иногда неожиданно посещает нас в подобных случаях.

— Я все думал о том, как вы, дамы, любуетесь снегом, — говорит он, но дела весь день задерживали меня в присутственных местах.

И тогда одна из дам, возможно, произнесет слова из какого-нибудь старого стихотворения, к примеру:

Тот, кто пришел бы сегодня [280]…

И пойдет легкий разговор о событиях нынешнего дня и о тысяче других вещей.

Гостю предложили круглую подушку, но он уселся на краю веранды, свесив ногу. И дамы позади бамбуковой шторы, и гость на открытой веранде не устают беседовать, пока на рассвете не зазвонит колокол.

Гость торопится уйти до того, как займется день.

Снег засыпал вершину горы [281]… декламирует он на прощанье. Чудесная минута!

Если б не он, мы, женщины, вряд ли провели бы эту снежную ночь без сна до самого утра, и красота ее не показалась бы нам столь необычной.

А после его ухода мы еще долго говорим о том, какой он изысканно утонченный кавалер.

175. В царствование императора Мурака̀ми…

В царствование императора Мураками однажды выпало много снега. По приказу государя насыпали снег горкой на поднос, а сверху воткнули ветку цветущей сливы. В небе ярко сияла луна.

— Прочти нам стихи, подходящие к этому случаю, повелел император даме-куродо Хёэ̀. — Любопытно, что ты выберешь.

Снег, и луна, и цветы [282]… продекламировала она, к большому удовольствию государя.

В другой раз, когда госпожа Хёэ сопровождала его, государь остановился на миг в зале для старших придворных, где в то время никого не случилось. Он заметил, что над большой четырехугольной жаровней вьется дымок.

— Посмотри, что там горит, — повелел он.

Дама Хёэ пошла взглянуть и, вернувшись, прочла стихотворение одного поэта:

В самом деле, лягушка случайно прыгнула в жаровню и горела в ее огне.

176. Однажды госпожа Миарэ̀-но сэ̀дзи [284]…

Однажды госпожа Миарэ-но сэдзи изготовила в подарок императору несколько очень красивых кукол наподобие придворных пажей. Ростом в пять вершков, они были наряжены в парадные одежды, волосы расчесаны на прямой пробор и закручены локонами на висках.

Написав на каждой кукле ее имя, она преподнесла их императору.

Государю особенно понравилась та, что была названа «принц Томоа̀кира» [285].

177. Когда я впервые поступила на службу [286]во дворец…

Когда я впервые поступила на службу во дворец, любая безделица смущала меня до того, что слезы подступали к глазам, Приходила я только на ночные дежурства [287]и даже в потемках норовила спрятаться позади церемониального занавеса высотой в три сяку.

Однажды государыня стала показывать мне картины, но я едва осмеливалась протягивать за ними руку, такая напала на меня робость.

— Здесь изображено то-то, а вот здесь то-то, — объясняла мне императрица.

Как нарочно, лампа, поставленная на высокое подножие, бросала вокруг яркий свет. Каждая прядь волос на голове была видна яснее, чем днем… С трудом борясь со смущением, я рассматривала картины.

Стояла холодная пора. Руки государыни только чуть-чуть выглядывали из рукавов, розовые, как лепестки сливы. Полная изумления и восторга, я глядела на императрицу. Для меня, непривычной к дворцу простушки, было непонятно, как могут такие небесные существа обитать на нашей земле!

На рассвете я хотела как можно скорее ускользнуть к себе в свою комнату, но государыня шутливо заметила:

— Даже бог Кацураги помедлил бы еще мгновение!

Что было делать! Я повиновалась, но так опустила голову, чтобы государыня не могла увидеть мое лицо. Мало того, я не подняла верхнюю створку ситоми.

Старшая фрейлина заметила это и велела:

— Поднимите створку!

Одна из придворных дам хотела было выполнить приказ, но государыня удержала ее:

— Не надо!

Дама с улыбкой вернулась на свое место. Императрица начала задавать мне разные вопросы. Долго она беседовала со мной и наконец молвила:

— Наверно, тебе уже не терпится уйти к себе. Ну хорошо, ступай, но вечером приходи пораньше.

Я на коленях выползла из покоев императрицы, а вернувшись к себе, первым делом подняла створку ситоми.

Ночью выпало много снега. Ограда была поставлена слишком близко к дворцу Токадэн, не давая простору взгляду, и все же картина снежного утра была великолепна.

В течение дня мне несколько раз приносили записки от императрицы:

«Приходи, не дожидаясь вечера. Все небо затянуто снеговыми тучами, темно и сумрачно, никто не увидит твоего лица».

Фрейлина, в ведении которой находились наши покой стала бранить меня:

— Что за нелепость! Почему ты весь день сидишь взаперти? Если тебя, новенькую, государыня сразу призывает перед свои очи, значит, такова ее высочайшая воля. Как можно противиться — это неслыханная дерзость!