Дорога превращений. Суфийские притчи

Главное сокровище суфиев

Психология суфизма теснейшим образом связана с педагогикой. Представление о человеке как о разумном духе, чья цель — преодолеть низшую, животную, природу и взойти на следующую — «ангельскую» — ступень (ср. у Руми: «…И разумным человеком ты предстал не навсегда: // Эта глина не навеки вид Адама приняла! // Вскоре Ангелом ты станешь…»), — предопределяет все основные правила хранения и передачи Духовного Знания — главного сокровища суфиев.

По сравнению с материалистической педагогикой нашей современности, которая практически полностью нацелена на укоренение ученика в материальном мире, на приспособление его воли, интеллекта и эмоций к реалиям окружающей жизни, — суфийское обучение имеет противоположную цель. Оно призвано выводить сознание и чувства человека за пределы вещественного мира, укореняя их в высшей, духовной, реальности. Однако же суфийские мастера всегда признавали, что духовное восхождение, которое есть цель мистического обучения, невозможно без предварительной самореализации ученика в земном мире, без овладения множеством знаний и умений, относящихся к окружающей жизни, без раскрытия всех благих потенций его души. Словом, без всего того, что суфийские мудрецы образно именовали «сверлением жемчужины», разумея под жемчужиной нашу душу, а под вдеваемой в нее нитью — живую связь со всем мирозданием. Таким образом, обучение, связанное с освоением земного мира, не только не противоречит суфийской педагогике, но и является необходимой «стартовой площадкой» для предстоящих ученику духовных взлетов.

Суфийское обучение должно как бы вырастать из обычного, продолжая его. В свете этого соображения проясняется и подлинный смысл педагогики будущего: готовить человека к его истинному, высшему, предназначению. К тому предназначению, которое по-разному описывают и с разных точек зрения рассматривают все великие религии человечества. А ведь и сама суфийская традиция призывает черпать мудрость не только из мусульманских, но также из христианских, иудейских и других источников религиозных знаний.

В вопросе же «воспитания сердца» великие мировые религии сходятся между собой. Например, в Псалтири цель духовного обучения сформулирована так: «Потеку путем заповедей Твоих, когда Ты расширишь сердце мое» — Пс. 118, 32. Согласно этим словам, сердце, готовясь к служению Богу, должно «расшириться», т. е. объять многих любовью и многое — познанием (в библейской метафорике сердце — вместилище не только чувств, но и знаний). В Евангелии говорится о том, как очищенное сердце, из которого прежде исходили «злые помыслы» (Матф. 15, 19), из вместилища всевозможных нечистот может превратиться в источник живой воды, которая животворит и самого человека, и окружающий его мир: «Кто верует в Меня, у того, как сказано в Писании, из чрева потекут реки воды живой» — Иоан. 7, 18. Коран же свидетельствует о том, что злые помыслы и нечестивые дела страшным образом воздействуют на сердца людей: «Покрыло ржавчиной их сердца́ то, что они приобретали» (Коран 83, 14, пер. И.Ю. Крачковского).

О том, что сердце, очистившись, призвано стать обителью Бога — Высшей Истины, говорит, отвергая лицемерное, внешнеобрядовое, «служение», и сам Руми:

Именно суфийская традиция в деле воспитания учеников наиболее последовательно опирается на педагогику сердца — педагогику Священного Писания. Некоторые суфии полагают, что Иисус был основателем первой суфийской общины, а себя считают ее духовными наследниками. В суфийской традиции нашли свое продолжение и обличения тех лицемеров от религии, врагов истинной духовности и приверженцев внешнего обрядоверия, которых осуждал Иисус: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония» (Матф. 23, 27–28). Внешнее, показное совершенство, при котором сердце остается неочищенным, может оказаться даже хуже обыкновенного нечестия.

Как Иисус был гоним поборниками «внешнего благочестия» своего времени, так и суфийские праведники не только терпели от «мусульман по наружности» бесчеловечные гонения, но порой подвергались и жестоким казням (Мансур Халладж, Фазлуллах, Имадеддин Насими и другие). Так же, как и первые христиане (ср.: «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх… боящийся не совершен в любви» — I Иоан. 4, 18), суфии противопоставляли бескорыстную любовь человека к Богу — страху адских мук и стремлению к райским наградам.

У Руми читаем:

А такую строку, как «не страшен мне горящий ад, не жажду райских я наград», воспринимаемую в контексте всего учения о любви к Богу, вслед за Руми мог бы повторить каждый суфийский мыслитель. И действительно, подобные слова встречаются как у предшественников этого величайшего «шейха поэтов», так и у его последователей.

Если суфийский шейх отдавал себе полный отчет в том, что в лице каждого мюрида ему вверен для наставления бессмертный дух, наделенный безграничными потенциями развития, то его первой и ближайшей целью было — передать ученику это понимание истинного величия человека. Именно такой цели служили и многие «посвятительные» истории из суфийского прошлого и мистической практики, в том числе и знаменитое повествование о первой встрече Руми с Шамсом и о последующем их духовном единении. Понятно, что подобные истории, входя в плоть и кровь мюрида, во многом предопределяли и содержание, и форму его будущих общений с собратьями по тарикату, да и вообще с окружающими людьми.

Согласно суфийской традиции, самые важные чудеса происходят не в сфере вещественных явлений, а в области человеческих отношений, при взаимном раскрытии людей. В семьях суфиев дети посвящались не столько в знания о строении вещества, сколько в «науку» о том, чем человек может стать для другого человека. Таким образом, все психологические и иные знания, приобретенные суфиями, получали практическое воплощение в их жизни. Это относится даже к таким, казалось бы, отвлеченным рассуждениям, как диспут между Руми и Шамсом относительно «превосходства» Пророка Мухаммада или Абу-Йазида Бистами в познании Истины. Для последующих поколений суфиев значение этого диспута сводилось к различению между «прочным» состоянием духа, достигнутым суфием на данном этапе развития (именно о переходе от одного такого состояния к другому говорил Мухаммад), — и озарением свыше, временами посещающим человека (о таком опыте свидетельствовал Абу-Йазид). Озарение свыше может посетить даже того ученика, который достиг невысокой ступени развития, дабы он сумел предощутить те состояния, которые открываются на ступенях гораздо более высоких.

Переводя эти понятия с языка мистики на более обыденный, следует говорить о разнице между ежедневным упорным трудом ради достижения цели — и посещающим человека вдохновением на этом пути (Абу-Йазид). Суфийскому же ученику просто жизненно необходимо различать эти понятия. В то время как материализм внушает своим приверженцам представление о единственности земной жизни, не предполагая какого-либо продолжения духовного восхождения за ее пределами, — религиозная вера (в данном случае суфизм) утверждает, что путь самосовершенствования бесконечен: он продолжается в вечности после смерти земного тела.